Томас Брецина - Ночь белых вампиров

— Надеюсь, в сильную бурю этот хранитель ратуши не страдает от морской болезни!

Но это было еще не все, чем Доминик собирался удивить друзей.

— В ратуше размещается городская библиотека, и там есть поваренная книга четырехсотлетней давности. Мы однажды были тут всем классом, и библиотекарь нам кое-что из нее зачитывал. Представляете, в те времена люди ели орлов с клецками, жареных белок с салатом, ежа под соусом, жареных лебедей, дятлов, сурков!

— Бе-е-е! — с отвращением прокомментировала Поппи.

— Подумаешь, орлов я ем и теперь! — заявил Аксель.

Все с ужасом уставились на него.

— Ну что вы так смотрите? — усмехнулся мальчик. — Вы что, никогда не слышали? У нас старых жестких кур так и называют — резиновые орлы! — И он прыснул от своей шутки.

Веселая четверка толкнулась в дверь с табличкой «Центр организации каникул».

— Мы кникербокеры! — представился Аксель. — Нам, пожалуйста, билетики!

— Рада познакомиться, меня зовут Уши! — улыбнулась девушка за стойкой и вручила им желанные книжечки.

Когда они записывали на первой странице свои имена, Доминик заметил, что девушка с любопытством поглядывает на него.

«Наверное, она меня узнала», — с гордостью подумал он. И уже собрался было отпустить какое-нибудь замечание, чтоб подтвердить ее догадку: да, это он, тот самый мальчик, что снимается в кино и играет в театральных спектаклях. Но Лизелотта ему все испортила.

Она уже махала рукой, поторапливая остальных:

— Скорей, скорей! А то не успеем!

Как только они снова очутились на улице, она объяснила:

— Вот на странице двадцать семь напечатано, что через двадцать минут начинается экскурсия в редакцию «Большой газеты»! Мы ни в коем случае не должны это пропустить!

У Лило приступ

— Детям в редакцию вход воспрещен! — рявкнул вахтер у двери.

Кникербокеры немедленно достали из карманов свои каникулярные билеты и победно помахали ими перед носом этого людоеда.

— Еще чего! — прикрикнул тот и угрожающе привстал с места. — Экскурсия была в июле. А теперь, слава богу, август. Так что топайте отсюда подобру-поздорову! — И он указал им большим пальцем на дверь, торжествующе скалясь.

— Вот чудовище! — ругалась Лило. — Да, я ошиблась, тут действительно написано «июль».

Перед зданием редакции затормозило такси. Из машины выпорхнула дама в ярком брючном костюме. На ней была шляпа карамельно-розового цвета величиной с автомобильное колесо. Из-под шляпы выбивались длинные пряди седых волос.

— Да это же… это и есть та репортерша, про которую я тебе рассказывала, — шепнула Поппи своей подруге.

Лило подавила смешок.

— Одно из двух: или она только что перечистила килограмма два лука, или не переносит контактные линзы. У нее же красные глаза, слезы избороздили всю штукатурку! Макияж, я хотела сказать!

Петра Штокер просеменила мимо детей, заносчиво подняв голову.

— Это она так задирает нос, чтобы не выпали контактные линзы, — шепнула Лило. В ответ разразился смеховой концерт средней громкости.

— Ах, вы еще здесь! А ну-ка пошли вон! — заорал вахтер, высунувшись из своей стеклянной кабины.

— За что вы на них так напустились, господин Финстерих? — раздался спокойный голос.

Дети обернулись и увидели немолодого человека в золотых очках. Он улыбнулся и подмигнул Поппи:

— А я тебя помню! Наверно, тебе не терпится что-нибудь написать для «Большой газеты», а, коллега?

— Нет, мы… видите ли, мы хотели попасть на экскурсию, — заикалась Поппи. — А экскурсии больше нет!

— Прошу вас, господин Оффенгерц, — вмешался вахтер, — скажите хоть вы этим ребятам, что здесь им не детская площадка, а редакция. Пусть уходят!

Репортер светской хроники с пониманием взглянул на вахтера и сочувственно поддакнул:

— Ох уж эти дети действительно!.. Они сейчас уйдут, — продолжил он. — Но со мной! Я сам устрою для них экскурсию по памятным местам издательства! — громко закончил он, с видимым наслаждением глядя на вытянувшуюся физиономию вахтера.

И дети прошли с ним вместе в здание редакции, заглянули в кабинеты редакторов и репортеров.

— Так… а теперь отправимся в святая святых — в типографию, она примыкает к нашему зданию, — сказал господин Оффенгерц.

— У меня… ой, нет… ой-ой! — Лило со стоном схватилась за живот. Потом согнулась, вздрагивая от сильных судорог.

— О боже мой, детка, что с тобой? — встревоженно воскликнул господин Оффенгерц.

— Сейчас… сейчас пройдет… Мне только… стакан воды! Скорее! — бормотала Лизелотта.

— Лило, что с тобой? — хлопотали над ней остальные кникербокеры.

В ответ только стоны и охи.

Господин Оффенгерц, поддерживая Лило, отвел ее к себе в бюро. Там он откинул спинку кресла, превратив его таким образом в кушетку, и осторожно уложил туда Лило. Ноги ее он разместил на письменном столе.

— Ну, тебе уже лучше? — участливо допытывалась Поппи.

Лило закрыла глаза и кивнула. Но сама то и дело вздрагивала, лицо искажалось гримасой боли.

— Прошу вас… прошу вас, идите дальше, оставьте меня одну. Пожалуйста, так будет лучше! — с трудом выговорила Лило.

Репортер поставил на стол стакан воды, еще раз окинул девочку тревожным взглядом, и они ушли.

Едва их шаги стихли в коридоре, как на лице Лизелотты мелькнула улыбка. И она вскочила с кресла как ни в чем не бывало.

В комнате за стеной зазвонил телефон.

— Да… Штокер! — послышался женский голос. — Да, я иду, господин главный редактор!

Вот она положила трубку, вот хлопнула дверью, вот ее шаги стали удаляться по коридору.

Лило выглянула из комнаты и проследила, куда она пойдет.

Репортерша скрылась за стеклянной матовой дверью.

Убедившись, что коридор пуст, девочка выскользнула из комнаты и проворно, как белка, юркнула к этой двери, чтобы подслушать, о чем госпожа Штокер говорит с главным редактором. Но в комнате за дверью было тихо. По краешку матового стекла проходил срез, эта узкая полоска была прозрачной, и Лило заглянула сквозь нее внутрь. Она увидела пустой стол, а рядом еще одну дверь.

«Ага… значит, это приемная, тут сидит секретарша», — догадалась Лило и оглянулась по сторонам. Коридор был по-прежнему пуст.

Она тихонько постучалась. Ответа не было.

Лизелотта нажала на ручку двери и вошла. Затаив дыхание прислушалась.

Из кабинета главного редактора доносились голоса, но слов было не разобрать. Лило огляделась.

На письменном столе секретарши она заметила пульт с разноцветными кнопками. Под красной кнопкой на белой табличке значилось: «Главный редактор».

Умница команды кникербокеров села в мягкое кресло и осторожно нажала на эту кнопку. В селекторе послышался легкий щелчок, и зазвучал низкий мужской голос.

Статуя оживает

— И часто это случается с вашей подругой? — спросил господин Оффенгерц оставшихся кникербокеров.

— Э… ну, вообще-то… — неуверенно сказал Доминик.

Аксель, уже догадываясь о причинах «приступа» Лизелотты, спас положение:

— Да-да, раза три-четыре в год обязательно, — заявил он. — Только при нас этого еще не случалось.

— Бедная девочка, — участливо сказал ведущий светской хроники и припомнил, что одна из его знакомых актрис страдала сходным недугом. Вот только как ее звали?

Господин Оффенгерц вышел с кникербокерами во двор, где стояли припаркованные грузовики. Посреди двора красовалась каменная статуя, изображающая греческую богиню.

— Это Афина Паллада, богиня мудрости, — объяснил господин Оффенгерц. — Мне правда непонятно, что она забыла в нашем дворе. Во всяком случае к редакции она повернулась спиной… — Он засмеялся своей шутке и уже хотел идти дальше.

— Ой, погодите! — воскликнул Аксель. И застыл, поедая статую глазами.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что это пугало тебе нравится? — насмешливо сказал Доминик.

Аксель помотал головой:

— Да нет же, но… она шевелится… честное слово!

Поппи повертела пальцем у виска и хихикнула:

— Аксель, у тебя что, солнечный удар?

— Вон… вон, пальцы на правой руке! — в ужасе шепнул Аксель.

Господин Оффенгерц снял свои очки и подошел к статуе поближе. И действительно мальчик был прав.

Пальцы двигались. Очень медленно они загибались к тыльной стороне ладони. Зрелище было не для слабонервных. Будь это не статуя, а живой человек, он бы уже взвыл от боли, если бы ему так заломили пальцы.

Тут стало слышно шуршание и скрип песка.

Поппи открыла рот, но не смогла произнести ни слова.

— Голова… — наконец выдавила она, — наклоняется. Статуя… живая!

Тут начали шевелиться складки одежды богини. Маленькие кусочки откалывались от фигуры, со свистом отскакивая в стороны.