Вахтанг Ананян - Пленники Барсова ущелья

А у Паруйра ход мыслей был примерно такой: “Снижу, конечно, снижу. Не позволю же я, чтобы честные советские граждане пили вино крепостью в шестнадцать градусов, теряли голову и начинали оскорблять друг друга…” Нет, Паруйр этого не допустит! К пятидесяти бочкам крепкого, хорошего вина он добавит десятка три бочек чистой, прозрачной, бегущей с гор воды, и тогда крепость вина снизится примерно до десяти градусов. Приличное вино! Такое можно пить, не опасаясь скандалов.

…Тесные ряды бочек, стоявших в погребе, как всегда, вызвали в сердце Паруйра радостное волнение. Весь его внутренний мир, чувства, совесть, горести и радости да, по существу, и самое его бытие - все было связано с порученными его попечению складами, с хранящимися здесь общественными продуктами. Вне этих складов у Паруйра не было ни жизни, ни цели - ничего! Как рыба без воды, не смог бы Паруйр жить без колхозных складов. Они придавали ему силу, уверенность, твердость воли. И приятелей было у него много - таких, которые еще издали снимали перед ним шапку. Человек чувствует себя на верху блаженства, если тот, кто еще вчера тебя презирал, сегодня с улыбкой кланяется тебе в пояс и льстиво спрашивает: “Как здоровье, Паруйр Абакумович?…”

Но… зачем столько говорить о каком-то заведующем колхозными складами? - спросит читатель.

Да, действительно нас интересует не Паруйр, а сын его, Саркис.

“Мир - сало, а ты - нож. Режь, сколько силенки хватает”, - постоянно говорил мальчику отец, и эта заповедь глубоко запечатлелась в мозгу Саркиса. С детства он видел, как живет его отец, подражал ему и, воспитанный им, твердо усвоил, что весь мир служит только его интересам.

Теперь Саркис оказался плечом к плечу, рука об руку с товарищами, которых не любил, с товарищами, отцы и матери которых были честными колхозниками и воспитали в своих детях любовь к труду - упорному и полезному для общества.

Понятно, как трудно было ему вступить в борьбу со злыми силами природы.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Когда Ашот проснулся и открыл глаза - это было уже на пятое утро, - он увидел, что Асо разрезает на куски толах - одну из своих коротеньких, из грубой ткани обмоток.

“Что ты делаешь?” - взглядом спросил его Ашот. Асо, тоже молча, поднял правую руку и сделал ею несколько вращательных движений у себя над головой.

- Праща? - догадался Ашот. Асо кивнул.

Проснулся Гагик, протер глаза и вышел из пещеры.

- Поздравляю! - крикнул он с порога. - Снова на метр снега навалило!

Мальчики невольно вздрогнули, а Шушик всплеснула руками. Она давно уже не спала - разве в таком холоде можно уснуть?

- Это хорошо, я как раз такого снега и ожидал, - подчеркнуто беззаботным голосом сказал Ашот. - Раньше снег сверху подмерзал и куропатки убегали, а теперь не уйдут - провалятся.

- А как мы их ловить будем: за хвост или за голову? - ехидно спросил Гагик.

- И сколько килограммов будет весить каждая? - впервые вмешался в разговоры старших товарищей Асо.

- Ого, Асо! Невелика мышка, да зубок остер! И ты меня вышучиваешь? - удивился Ашот. - А ну, дай-ка погляжу, что ты там сделал. Ну, изрезал обмотки, а где же ты веревочку возьмешь для своей пращи?

- Мой чулок можно распустить, - утирая слезы, сказала Шушик.

- Я не позволю трогать твой чулок, хушкэ Шушик! Погляди-ка, сколько у меня веревочек! - И Асо показал на свои лапти.

А лапти у него были особенные. Они отличались от обычных тем, что верх их был прошит густой сеткой из толстых разноцветных ниток. Мальчик распустил часть этих ниток и скрутил из них шнурки для трех пращей.

- Умеешь метать? - спросил он Ашота, но, словно испугавшись, что вопрос прозвучал обидно, поторопился исправить свою ошибку: - Ну конечно же, умеешь!

- А ты?

- Я? Кое - как, - скромно ответил Асо.

- Ладно, если так. А пока давайте-ка умоемся снежком. Ох, да сколько же его выпало! Какой чудесный день для охоты! Сегодня мы ею и займемся. Пойдем-ка за куропатками. Шушик, ты раздуй огонь, а мы скоро вернемся.

Ребята взяли свои первобытные молоты и вслед за Ашотом направились к выходу, но на пороге пещеры остановились. Как ринуться в эту бездну снега? И зачем?

А снег все еще продолжал сыпать, мелкий-мелкий. День был мрачный. Реденький занавес тумана закрывал вершины гор, окружавших ущелье. Ни одной куропатки не было видно вокруг, ниоткуда не доносилось ее обычной песни.

- Ничего нет, куда ты нас ведешь? - сделав всего несколько шагов, недовольным голосом спросил Саркис.

Мало приятного было пробиваться сквозь глубокий и холодный снег.

С трудом скрывая свое раздражение, Ашот - не столько для Саркиса, сколько для Гагика и Асо - сказал:

- В такую погоду каменные куропатки прячутся в расщелины скал. Надо вспугнуть их. Когда взлетят и сядут на мягкий снег, тогда и будут наши.

- Наши? Ну, коли наши - пойди принеси! - проворчал Саркис и, свернув с дорожки, проложенной в снегу товарищами, углубился в кусты. Там можно было найти что-нибудь более доступное - шиповник, крушину.

- Не пойдешь с нами? - жестко спросил Ашот, и горячие глаза его гневно сверкнули.

- Захочу - пойду, не захочу - не пойду! - вызывающе ответил Саркис. - Что я, раб твой, что ли?

- Ладно, раскаешься… За мной, ребята!

И Ашот, красный от негодования, двинулся, раскидывая снег, к тому склону горы, где каждое утро распевали куропатки.

Каменные куропатки - птицы оседлые, и, если они были где-то несколько дней назад, значит, там их и нужно искать. Так, по крайней мере, думал Ашот.

А Гагик шел нехотя. “Безнадежное дело, да разве назад вернешься? Неудобно”, - думал он.

В это время над головами ребят пролетела стайка воробьев, которых преследовал ястреб. Птички в панике попрятались в кустах.

Ашот удивился. Что делают здесь, в Барсовом ущелье, воробьи?

Юный охотник знал, что в горах и в лесах воробьи почти не встречаются. Они всегда живут по соседству с человеком, под его покровительством, - в построенных им сараях, в сложенных им скирдах. Человек защищает их от ястребов, от лисиц, и они безвозмездно пользуются тысячью созданных человеком благ.

Так как же попали воробьи сюда, в это пустынное место?

- Ребята, здесь, кажется, люди жили! - взволнованно высказал Ашот свое предположение.

Но мальчикам было не до того. Они побросали свои молоты, вытащили пращи и обрушили на воробьев целый град камней.

- Одного подбил, честное слово!. Я видел, как он упал! - возбужденно закричал Гагик и кинулся было разыскивать свою добычу.

Но Ашот остановил его:

- Не надо, Гагик! Это не воробей был, а мой камень. Тебе померещилось. Это от волнения. Пойдем…

И действительно, стоило ли гоняться за воробьями?

Нет, охота, видать, дело нелегкое. Такая вот незавидная птичка, а тоже жить хочет и всеми силами старается спастись - то в кустах спрячется, то на крылышки свои понадеется и улетит.

Ребята шли за Ашотом туда, где, по его убеждению, должны были обитать куропатки. Однако Гагик все еще не мог забыть о воробьях. “Неужели же мы так ни одного и не подбили? Нет, кажется, это все-таки не камень упал, а воробей”, - раздумывал он, с тоской оглядываясь на кусты.

С большим трудом одолели мальчики те двести-триста шагов, которые отделяли их жилище от Куропачьей горы, как прозвали они скалу, стоявшую к западу от пещеры. Неуклюжей башней возвышалась она в ряду кряжей, окаймлявших ущелье справа.

Скала была отлогой, и потому снег особенно обильно покрывал ее склоны. На его белой поверхности кое - где чернели лишь расщелины, из которых пробивались пучки желтой травы, сухие стебли каких-то растений да редкие, чахлые кустики.

Здесь-то, в корнях этих растений, и прячутся куропатки в дни, когда выпадает глубокий снег. Здесь они и корм кое-какой находят - семена трав, почки, ягоды.

Ребята не дошли еще до этих расщелин, когда Ашот распорядился:

- Кидайте камни, шумите!

На ощупь отыскивая в снегу камни, мальчики стали бросать их в кусты, кричать, свистеть. Надрываясь, лаял Бойнах.

И расчеты Ашота оправдались. Несколько куропаток встревоженно покинули свои убежища и побежали вверх по скале. Движения их были неуверенны. Птицы вязли в мягком, только что выпавшем снегу, утопали в нем, а некоторые даже останавливались и просто прятали в снег голову. Вероятно, они думали, что так их не увидят. Это характерно для куропаток. Когда спрятаться некуда, а взлететь невозможно - мягкий снег не позволяет опереться и оттолкнуться, - они от ужаса зарываются головками в снег.

Ашота брала досада - нельзя подняться на скалу! А ведь тогда так просто было бы живьем взять их, этих уткнувшихся в снег птиц.

- Пращами, пращами! - крикнул он товарищам. - Асо, есть у тебя камни?

Хлоп, хлоп, хлоп! - швыряли ребята камнями. Но какое же существо согласится стать пищей другого! И куропатки, так же как воробьи, находят пути к спасению. Зарываясь в снег, они невольно стряхивают его с острых камней и таким образом получают опору, тот трамплин, который им необходим для взлета.