Вахтанг Ананян - Пленники Барсова ущелья

- Ну, Гагик, сколько кило весит заяц? - ядовито спросил Ашот.

Гагик, подавленный, молчал. Все произошло так неожиданно! А ведь он уже решил, кому какая часть достанется. “И ведь как удирал, дурак! Просто дурак! Уж если предстояло ему погибнуть, так не почетнее ли быть съеденным пионерами из айгедзорского колхоза?”

А орел в это время, удобно устроившись в недосягаемом уголке, спокойно наслаждался плодами своей охоты и, должно быть, посмеивался над незадачливыми юнцами.

С ненавистью поглядывая на ягнятника, ребята побродили еще немного по каменистым склонам ущелья и, ничего не найдя, усталые, голодные и печальные, направились к пещере.

Короток был осенний день. Не успели они и осмотреть толком ущелье, как солнце скрылось.

Гагик вспомнил своего деда. Правильно тот говорил: “Сядешь утром завтракать, не успел насытиться, а на дворе темно”.

Когда они вошли в пещеру, Бойнах с визгом бросился к своему хозяину и прижался к его ногам, а Шушик, вопросительно посмотрев на потемневшие лица товарищей, сразу поняла, что их постигла неудача. Однако, сделав беззаботный вид, она весело сказала:

- Поглядите-ка, какие я для вас постели приготовила!

Но для того чтобы представить себе эти “постели”, надо знать, что пещера более всего походила на вырытое в глубинах гор огромное корыто. Приподнятые и горизонтально отогнутые борта его образовали с двух сторон нечто вроде широких каменных лежанок, на которых и хозяйничала Шушик.

Она устлала эти “тахты” сухой травой, а сверху положила мох.

На дне “корыта”, дымя и треща, горел костер. Его пламя, поднимаясь вверх, согревало обе лежанки.

- Да, после такой охоты мы достойны хорошего отдыха на мягкой тахте. Мы вполне это заслужили, - сказал Гагик и с наслаждением растянулся на одной из постелей. Его примеру последовали остальные.

- Снег тает быстро, и половины уже не осталось, - сказал Ашот. Он, по-видимому, хотел подбодрить товарищей. - Слышите, вода?…

Ребята прислушались.

Где-то в пещере глухо капала вода. Должно быть, это таял снег, попавший в глубокие расщелины горы, и вода постепенно проникала внутрь.

- Интересно, куда же она уходит? Просачивается в землю или образует под скалами водоем? - словно сам себя спросил Ашот.

- Тает-то он тает, но тропинки все не открываются. Вот как ветер занес их! Все сровнял! - мрачно сказал Саркис.

Ему никто не возразил. Все знали: снега скопилось на Дьявольской тропе столько, что он и до весны не сойдет. Ходить по нему опасно: один неосторожный шаг, малейшая потеря равновесия - и скатишься в пропасть. А потерять равновесие на такой тропе нетрудно: если снег подмерзнет - поскользнешься; если начнет таять - провалишься. И так пропадешь и этак. Одно оставалось ребятам: организовать свое “хозяйство” так, чтобы не умереть с голоду, и ждать.

Как долга ноябрьская ночь. Сидя вокруг костра, ребята тихо беседовали, а перед пещерой бегал Бойнах и нещадно на кого-то лаял.

Асо постелил у костра свой аба, высыпал на него из кармана несколько горстей шиповника и, отсчитывая ягодку за ягодкой, разделил на пять равных частей.

Шиповник? Да ведь это спасение!

- Откуда? - спросил Ашот.

- Сверху. Немного только: этот негодяй медведь раньше нас нашел.

- Здесь ходят медведи? - шепотом спросила Шушик.

- Нет, следы старые. Он был тут, видно, несколько недель назад и поломал все кусты. И желуди он подобрал и, вероятно, грецкие орехи. Ни одного не оставил, косолапый!

- Ничего, пускай себе жиреет - тем приятнее нам будет его есть, - успокоительно сказал Гагик. - Или вы, может быть, сомневаетесь в этом?

Никто не отозвался. Все внимание было поглощено шиповником. Он раздразнил голодные желудки и окончательно лишил ребят сна.

Сидя рядом с Шушик, Гагик беспрестанно шутил, стараясь подбодрить товарищей.

- Смотрите, ребята, передо мной лето, позади меня - зима. Странный климат!

И в самом деле: перед Гагиком было “лето” - жарко пылал костер, а сзади обдавало морозцем.

- А слева у тебя весна, - взглянув на Шушик, засмеялся Ашот.

- Да-да, Ашот-джан! И еще какая весна! С розами, с фиалками.

Шушик снисходительно улыбнулась шуткам товарищей, но чувствовала она себя плохо: все тело болело и ныло, особенно спина, а голод томил просто безжалостно.

Асо вытащил из-за пояса вырезанную из тростника свирель - вечную спутницу пастуха - и стал наигрывать на ней мягкие, печальные курдские мелодии. Порой мальчик слегка охрипшим, но приятным голосом напевал:

Ло, ло, ло, ло…Слушайте меня,Эй, горы,Эй, скалы!…Я открыл вам свое пламенное сердце.Могут ли ваши ветры погасить огонь,Который горит в нем?Ло, ло…Может ли ваша прохладаОсушить слезы моих глаз?Как ручьи Бингел-горы, они бегут вниз…Ло, ло, ло…

- Э, Асо, так не годится! В твоих песнях звучит просто отчаяние, - заметил Ашот. - Нам и без того невесело.

Курд-пастушок улыбнулся, и на его покрытом бронзовым загаром лице ярко блеснули крупные белые зубы.

- Отчаяние? Нет, зачем же мне отчаиваться, когда у меня есть такие товарищи, как вы? Знаете ли вы, что такое товарищ? С товарищем и смерть мила… Это песня Хчезаре. Она говорит своему любимому Сиабандо: не ходи за диким быком, не ходи. Если ты охотник, твоя добыча - я. Не ходи! Не послушался ее Сиабандо. Молод был, влюблен. Кровь в нем кипела. Погнался он за диким быком, выпустил в него свои стрелы, ранил. Но слепая судьба вмешалась: поднял его бык на рога, сбросил вниз, ударил о сухую, торчавшую из ствола ветку, и вонзилась ветка в грудь Сиабандо.

Мгла окутала гору Сипан, но и во мгле разыскала Хчезаре своего яра. [10] Нашла и стала плакать над ним, а Сиабандо стонет и говорит ей: “Не плачь, Хчезаре, не плачь, моя дорогая…”

Отвечает ему Хчезаре:

“Ах, как мне не плакать,Когда я слышу твой вздох,Когда я слышу твой стон, Сиабандо?…Камнями покрыта вершина Сипана,На вершине лежит прозрачное озеро.Его водами я омою твою рану,Попрошу солнце стать ей бальзамом,Мой Сиабандо…”

Глубокой печалью звучала в устах пастушка Асо песня бедной Хчезаре. С волнением слушали ее ребята.

В пещеру вошел Бойнах. Он лег, положив голову на лапы, и, казалось, тоже внимательно слушал. Пес был спокоен и невозмутим: если хозяин играет на свирели и поет - значит, стаду не грозят волки. Значит, все в порядке.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Село Айгедзор расположено на левом краю Араратской долины. По самому его имени - Айгедзор [11] - видно, что село лежит в ущелье и что в нем много садов. Небольшой горный ручей орошает верхние сельские сады, а канал, проложенный из Аракса, несет воду хлопковым плантациям, раскинувшимся на равнине перед селом.

Веселое село! Да и как не быть ему веселым, если осенью в погребе у каждого колхозника стоит по два - три караса [12] с вином из своего сада! И вина не становится меньше, хоть председатель колхоза Арут из года в год старается урезывать площадь приусадебных участков.

До самого октября в каждом дворе, под каждой крышей, широко раскрыв свои зевы, сушатся на солнце большие глиняные кувшины. Только их и видишь повсюду. А сейчас, в ноябре, обойди весь Айгедзор - ни одного караса! Наполненные “солнечным соком” Араратской долины, они ожидают в погребах праздничных дней.

Как только окончатся все приготовления к октябрьским торжествам, колхозники с глиняными чарками в руках войдут в свои погреба и впервые снимут крышки со своих кувшинов. Пьянящий аромат вина будет кружить головы - вот-вот, кажется, потеряешь сознание.

С этих дней и начинаются сельские праздники - свадьбы, пирушки, - и айгедзорцы только и знают, что ищут человека, которого могли бы угостить своим божественным вином и шашлыком.

Беда в эти дни приезжему, попавшему в село по каким-нибудь своим делам. Кто его ни встретит - бригадир ли или простой колхозник, - непременно остановит и по тащит к себе в дом. А если кто не хочет, противится - даже обижаются: “Значит, ты меня и человеком не считаешь? Не хочешь ко мне прийти? Не хочешь моего хлеба-соли отведать?”

Жаль, что в этом году снег выпал и не вовремя и слишком обильный. Он лишил айгедзорцев удовольствия встретить праздник в садах, на чистом воздухе, сидя, поджав ноги, на покрытых бархатной зеленью лужайках. И пришлось им накрыть столы в домах, уставить их всеми, какие нашлись, яствами и глиняными или тыквенными кувшинами с красным вином. Но кого же в гости позвать? У всех столы накрыты! Все по гостям тоскуют. Не пировать же в одиночку!

Отец Ашота - охотник Арам и отец Гагика - садовод Аршак встретились на улице села и начали тянуть друг друга в гости. Они были уже порядком разгорячены.