Николай Мизийски - Желтая маска

— Думаешь, что я ничего не знаю?

— О чем ты, Валентин?

— О том, что ты скрываешь от всего коллектива. Доверился одному Круму и тем самым допустил жестокую ошибку. Крум просто намерен тебя использовать в корыстных целях.

Своей блестящей макушкой Валентин едва доставал мне до подбородка. С моей помощью он мог бы легко изменить мнение о моем друге, который всегда был моим искренним помощником во всех опасных делах. Но я дипломат и потому с полным безразличием спросил:

— Откуда ты знаешь?

— Я следил за тобой.

— Кто-нибудь еще знает?

— Твои родители.

— А?!

— Им было неудобно тебя разоблачать, поэтому они попросили меня провести с тобой эту работу. Я дал согласие, хотя, если верить нашей соседке тете Розе, мне не стоило бы совать нос не в свои дела.

— Ох, как права эта твоя тетя Роза!

— И я уже обдумываю доклад о твоем случае. Безобразие! Если это будет продолжаться, ты похудеешь окончательно и станешь похожим на вешалку!

Мимо нас прошел Стефан Второгодник. От него пахло свежевыкуренной сигаретой. В другое время Валентин ему этого не спустил бы, но сейчас промолчал. Был занят мною. От напряжения его бритая голова тряслась.

— Я за тобой слежу уже пять дней, — сказал Валентин.

— А вот и ошибся! — воспротивился я. — История началась только два дня тому назад.

— Нет, ошибаться я не имею права, когда налицо явная угроза здоровью, а может быть, и жизни человека! Образумься, пока не поздно! Шутка сказать! Тебе дают деньги на приличный завтрак, а ты их тратишь на шоколад, да еще смеешь отрицать этот позорный факт!

— О-ох!

Мой вздох облегчения был слишком сильным. Какое приятное недоразумение: Валентин думал о купленных мною конфетах, а не о преследуемых мною бандитах!

— Обещаешь исправиться? — строго спросил он.

— Непременно!

— А как ты оцениваешь мою роль как председателя в этом деле?

— Очень высоко. И на первом же собрании скажу об этом всему отряду.

Прозвенел звонок на второй урок. Сели. Через 45 минут — вторая перемена. Встали.

— Ты злишься? — дуэтом спросили у меня Дочка и Пенка.

— За что?

Дочка ответила самостоятельно:

— За то, что вчера мы сами познакомились с артистом Трифоном Маноловым, после того как ты не захотел нас с ним познакомить и убежал…

— Прямо помираю от зависти!

Пенка продолжала:

— Очень вежливый человек! Не то, что ты! Дал нам прочитать первое действие пьесы «Нашествие Никифора».

— Действие, нашествие, — издевательски усмехнулся я, — мне эта пьеса спать не дает!

— И нам! — улыбнулись они счастливо.

Потом они объяснили собравшимся вокруг нас мальчишкам и девчонкам, что первое действие развивается в византийской столице. Начиналось оно диалогом двух придворных дам.

— Слушайте! — сказала Дочка.

Они задекламировали так пламенно, как будто были на сцене:

— Как я, красива ль?— Да, таких красавицНе знал доселе, дамами прославясь,Из византийских замков ни один!— Ты так считаешь?— Каждый властелинГлаву свою склонил бы пред тобою,Сраженный, покоренный красотою,Волшебным взором, статностью твоей!— И даже сам Никифор, царь царей?— И даже он! Когда раздавит гордоОн скипетром державным Крума ордыИ покорит болгарский стан навечно,Сюда вернется, лаврами увенчан,И все услышат слово полководца,что ты — константинопольское солнце,С которым рядом в праздничные дниВся слава Византии — как в тени!..

Наступила пауза, достаточная лишь для того, чтобы Дочка и Пенка могли вдохнуть очередную порцию воздуха.

— Весь диалог знаете? До конца? — спросил я осторожно.

— Конечно, до самого конца! — ответили обе мои одноклассницы, ошарашенные столь неуместным вопросом.

— Тогда продолжайте без меня. Предпочитаю решить несколько математических задач.

Окружающие оценили мою остроту — засмеялись. Дочка и Пенка надули губки. Первая сказала:

— И ты даже не поинтересуешься, где Трифон Манолов дал нам почитать первое действие пьесы?

Вторая добавила:

— И тебе безразлично, что сказала при этом Калинка? Зазвенел звонок на третий урок. Времени для обдумывания у меня хватало: я располагал сорока пятью минутами.

— Браво, Александр! — похвалила меня учительница. — На этот раз ты по-настоящему сосредоточен.

На следующей перемене Дочка и Пенка сделали попытку выйти во двор, но безуспешно. Им пришлось отвечать на мои вопросы:

— Так, значит… Вчера после обеда вы ходили к артисту Трифону Манолову?

— Нет, Саша, мы ходили к Калинке Стояновой, где живет и ее дядя Трифон Манолов.

— И о чем же вы говорили?

— С кем?

— С ней!

— Понимаем.

— Ну, вы мне повторите… Чтобы я знал.

— Все повторять — перемены не хватит.

— Ого!

— Мы разобрали народную песню «Богатырь и лес», потом набросали план урока по зоологии, решили все задачи по арифметике. И точно помним, кто о чем говорил. Но если тебя интересует конкретно, что говорила Калинка, то, когда мы приступили к болгарскому языку, она…

— Короче, короче, а то и пяти перемен не хватит.

— Тогда о чем же?…

— О том, что она оказала не по поводу уроков.

— О трех новых способах вышивания ковров.

— А передавала она кому-нибудь, например… приветы?

— Конечно! Калинка такая приветливая! Передала через нас приветы Круму, Жоре, Стефану, Васко и всем девчонкам.

Наступила решающая минута. Изобразив гримасу светской беспечности, поправив воротник куртки, я неторопливо спросил:

— А обо мне она что-нибудь говорила?

Дочка и Пенка озадаченно посмотрели друг на дружку.

— Мы не помним.

Моя напускная беспечность вмиг превратилась в очень искреннее огорчение:

— У вас такая хорошая память, а вспомнить не можете?

— Нет, Саша. Наверное, она о тебе не говорила. Но разве мы в этом виноваты?

Я отпустил их во двор живыми и невредимыми. Их вина заключалась только в том, что они с самого начала не сказали мне о Калинкином пренебрежении мною, тогда я не стал бы тратить на них время.

Когда прозвенел последний звонок, я вместе со всем классом вышел из школы. Все удивлялись моему веселому настроению. Им не дано было понять, что веселость моя напускная, тогда как внутри все разрывалось от мук. Пока я рассказывал содержание комедии, увиденной вчера по телевизору, в голове моей вертелась одна-единственная мысль: «Непременно нужно поймать Джерри Блейка! Он обязательно должен сознаться, что не украл ничего у Калинки только потому, что там был я. Тогда она скажет хотя бы спасибо своему спасителю…»

Внезапно меня оттащил в сторону Крум. Он дрожал от возбуждения:

— Я его нашел!

— Кого?

— Дже…

— Тс-с-с!

Извинившись перед компанией, я быстро пошел следом за детективом номер два.

— Я узнал его по самой верной примете, — радовался он. — Я собственными глазами увидел на его левом ботинке царапину в виде буквы «Т»! Он стоял у овощного магазина.

— Как одет?

— В самый обыкновенный серый костюм. В очках.

— Вот хитрюга!

Я побежал к магазину. Мы увидели человека, пересекавшего площадь. В одной руке у него была авоська, в другой — трость. Наверное, трость ему нужна была только для равновесия, потому что на нее он не опирался. Незнакомец осторожно обошел мусорный бак, но не заметил кучки пыли, высыпавшейся из ящика.

— Уф! — сказал человек в сером костюме, ляпнувшись левой ногой в пыль.

Положение осложнялось: носок ботинка так здорово запудрился пылью, что царапину на нем уже совершенно невозможно было прочесть. Особенно в движении.

— Извините, дядя! — сказал я, когда мы поравнялись.

— Что, мальчик? — моргнул он за очками.

— У вас ботинок запылился.

— К сожалению…

С другой стороны появился Крум:

— Надо почистить, правда?

— Неплохо бы…

— Мы вам его мигом почистим!

— Учитесь лучше в школе! А то и в самом деле угодите в чистильщики сапог!

Ужасная вещь: замаскированный след и ни одного звука «р» почти в двадцати словах! Пришлось молниеносно координировать наши действия. Крум встал перед ним, как барьер, а я нагнулся и рукавом вытер носок таинственного ботинка.

— Безобразие! — крикнул человек с великолепным «р» и замахнулся тростью.

Мы еле спаслись бегством.

Когда свернули за угол кинотеатра «Глобус», я с горечью сказал: