Коридоры памяти - Владимир Алексеевич Кропотин
Руднев и Высотин выходили в город будто только для того, чтобы показать себя. Под стать смотрелись их девушки. Особенно уверенно держался Руднев. Стройные высокие девушки как бы подчеркивали его суворовские достоинства.
— Мартышки! — как-то назвал он девочек Хватова. — Мелюзга!
Тем и в самом деле недоставало породы.
— Крестьянка! — сразу определил он и грузноватую, широкую в шее девушку Уткина, пришедшую в училище на танцы.
Когда, проявляя внимание к Уткину, девушку приглашали, ее крупное лицо оживлялось, глаза наполнялись доброжелательностью и светом. Поджарый Уткин выглядел рядом с нею стеснительным женихом. Девушка будто выдавала его самые серьезные намерения.
«Вот какие ему нравятся», — подумал Дима, но не удивился.
На этот раз он подумал о Тихвине, предупредительно поглядывавшем на полненькую девочку с малиновыми щечками и капризными сиреневыми глазками.
Ни с одной девочкой, с которыми гуляли ребята, Дима по-прежнему представить себя не мог.
— Пойдем с нами, — предложил Годовалов и тут же доверительно сообщил о Попенченко: — Ему тут одна понравилась. Он не хочет, чтобы Зудов ходил с нею.
Девочек оказалось трое, ребят тоже трое.
— Ты побудь с ней, — увидев Диму, попросил Попенченко. — Не хочу, чтобы с ней гулял кто-то другой. Мне в одно место надо. — Он представил: — Познакомься, Валя. Это мой друг.
Они прогуляли, наверное, около часа.
— Ты что все время оглядываешься? — спросила девушка.
— Неудобно. Они подумают, что мы специально уходим.
— Ну и пусть. А ты не хочешь?
— Неудобно. Валера мой товарищ, — сказал Дима.
— Почему у вас, кто первый познакомился с девчонкой, тот и ходит с нею? И никто не должен мешать ему. А если он мне не нравится? Мне с тобой лучше.
Она потянула его за руку, державшую ее локоть, и это движение, как и неожиданное признание, польстило ему. Но как так сразу взять и уйти? И почему она решила, что нравится ему? Ее рыжеватые волосы были густы и по-женски взбиты, светлые, но пестрые, как ягоды крыжовника, зеленоватые глаза смотрели открыто и призывно.
— Он мой товарищ, — повторил Дима.
— Глупое товарищество, — сказала девушка.
Дима промолчал. Не мог же он сказать ей, что дело не в одном товариществе, в котором все-таки тоже имелся смысл. Все в девушке представлялось замечательным, пока она являлась подругой его товарища, но после ее признания он уже не был уверен в этом. Да и что они стали бы делать? Рассказывать о прочитанных книгах? Целоваться?
И все же нравиться самому было приятно. И просто так ходить по теплому зеленому городу без теней, ощущать едва заметное шевеление листвы деревьев и какую-то будто одну и ту же ветку над головой тоже было приятно.
Их нагнали. Попенченко взял девушку под руку, а Годовалов, задержав Диму, сказал:
— Валера говорит, что пригласил тебя ненадолго, а ты пристал и не отстаешь.
— Почему он не подошел? Я ждал.
— Он говорит, что ты пристал. Вон, говорит, идет с ней, бессовестный.
Нет, если бы не ребята, Дима вообще не думал о девочках.
«О чем они разговаривают, что им так интересно?» — иногда спрашивал он себя и чем больше, случайно оказываясь в компаниях, узнавал об этом, тем меньше девушки интересовали его.
— Зайдем к Таньке, — предложил Руднев.
Танька оказалась знакомой Диме по танцам в училище худой и рослой девушкой с ярким румянцем на длинных щеках. Она сразу засобиралась.
— Куда пойдем? — спросила она на улице и как своих взяла их под руки.
— Погуляем просто, — сказал Руднев.
Дима незаметно поглядывал на девушку: необыкновенно чистое лицо, румянец натурален, очень свеж взгляд. Распахнутый плащ, шелковистый шарфик, платье по фигуре, полупрозрачные чулки на худых, почти без икр ногах в туфлях на низких каблуках — все будто всегда было новым. Такой чистоты и свежести, такой стерильности он еще не встречал. Но больше всего удивило то, как сразу, без раздумья она отправилась с ними.
— Мы уже готовимся к параду, — сказал Руднев.
— Вам очень идет форма. Вы в ней такие красивые, — поддержала девушка. — Вам, наверное, интересно заниматься, учиться, да?
Дима снова взглянул на нее. Она и в самом деле верила в то, что говорила.
А Руднев продолжал рассказывать обо всем, что делалось в училище. Дима и на него взглянул с удивлением. Тот тоже явно считал, что они, суворовцы, жили чрезвычайно интересной жизнью.
— Тебе она нравится? — спросил Дима, когда они проводили Таню домой.
— Хорошая девчонка, — ответил Руднев.
Только и всего?!
Нет, Дима не завидовал ребятам, гуляющим с девушками. И никакой своей девочки у него быть не могло. Что бы он мог предложить ей? Куда повести?
Глава восьмая
Что-то с ним все-таки происходило. Он вдруг замечал в училищном сквере травинки, тонкими лезвиями пробивавшиеся сквозь сухую и твердую, как камень, землю, замечал странно, будто в том, как они росли, заключался весь известный ему смысл жизни и никакого другого смысла попросту не существовало. Его взгляд невольно задерживался на каком-нибудь клене или тополе, на отражавшей солнце раскаленной лавке, на всеми захламленном месте во внутреннем дворе главного здания или в кустах всего в одном шаге от центральной аллеи, но видел будто не дерево вовсе, не лавку, не солнечный блеск, не всеми забытое место, а смыслы. Мысленно он все время куда-то перемещался, видел все со стороны, и его личная жизнь почему-то переставала иметь значение. Да и была ли у него личная жизнь? Нельзя же назвать личной жизнью то, что он делал. Это была общая жизнь. Таким же общим представлялось и будущее. То, что он станет офицером и будет служить на границе, в конвойных войсках или войсках связи, еще ни о чем не говорило. Не составляло труда представить себя в лейтенантской форме, но как отличить этого лейтенанта от всех других лейтенантов?
«Какие-то мальчишки и девчонки бегали и кричали…»
Слова из письма императрицы мужу Николаю Второму о революционных событиях в Петрограде.
И это о рабочих, о взрослых людях, возмутившихся самодержавием. Он видел этих людей из окон дворца глазами императрицы. Эта стерва сама, наверное, чувствовала себя девчонкой. И эта девчонка вместе со своим мальчишкой управляла, а остальные подчинялись.
Только на миг возмутился Дима, но… что-то за этими словами стояло. Не только то, что хотела сказать историчка Нина Сергеевна и чем возмутился он. Все люди в каком-то смысле в самом деле являлись мальчишками и девчонками… и суворовцы… и офицеры… и
