Тамара Лихоталь - Здравствуй, сосед!

И всё-таки он Лене чем-то нравился. Даже жалко его было немного. Сидит на крыльце и ждёт непонятно кого.

В этот раз молчать надоело гостю, и он спросил:

— Ты в каком классе учишься?

— Ни в каком, — сказала Лена.

— Как так? — удивился он. — Ты разве не ходишь в школу?

«Всё-таки он какой-то странный», — подумала Лена и сказала:

— А зачем туда ходить? Ведь занятия кончились.

— Ах, да! — спохватился он. — Я и забыл, что у младших классов уже каникулы.

— Значит, вы не к Серёже пришли? — спросила Лена.

— Нет. Я жду Татьяну Сергеевну.

— Это моя мама, — сказала Лена.

— Я так и подумал, — ответил он.

А Лена подумала, что всё-таки как-то нехорошо получилось. Значит, этот лохматый не просто чужой, он пришёл к ним в гости. А она не пригласила его в дом. Правда, он сам вышел за дверь, но она не предложила ему остаться и подождать в комнате… И вот сидит, бедняга, на крыльце. Мама придёт ещё не скоро. Она после работы заходит в магазины.

— Хотите подождать маму в комнате? — спросила Лена очень вежливо.

— Спасибо. Я тут подожду.

«Наверное, он всё-таки обиделся! Лично я обиделась бы, если бы я пришла к кому-нибудь в гости, а меня бы не пустили дальше порога», — подумала Лена.

Когда гости приходят к ним в дом, мама всех угощает чаем. Наверное, и этого лохматого надо бы… Но мама не очень любит, когда Лена одна, без Серёжи, зажигает керосинку. Потому что Лена рассеянная. «Только в крайнем случае», — говорит она. «Может, это и есть крайний случай? — раздумывала Лена. — Пойти, что ли, зажечь керосинку и поставить чайник?» И тут она вспомнила, чем можно угостить этого чудно́го гостя.

— Хотите компоту? — спросила она.

— Спасибо. Не надо, — отказался он. Наверное, всё-таки обиделся.

— Вишнёвый. Очень вкусный! — стала уговаривать Лена.

— Верю. Только ты сама ешь.

— А я уже ела. Это Серёжин.

— Бессменного старосты КИСа? — спросил он.

Запомнил, значит.

— Да.

— А он, этот староста, не обидится, если… если я съем его компот?

— Нет, — успокоила Лена гостя, — теперь это уже не его компот. Он оставил его в мою пользу.

— Вот как? Чрезвычайно любопытная личность! — Он снова сказал «любопытная личность». Но теперь сказал как-то по-другому. Не обидно. — Ты знаешь, мне в самом деле захотелось с ним познакомиться.

— Это можно. Посидите у нас подольше. Он приедет, — посоветовала Лена.

— Спасибо.

— Вам ведь не скучно ждать?

— Нет, нет, — поспешно ответил он, — мы так хорошо беседуем. Я очень рад знакомству. Тем более, что я только сегодня приехал.

Вот тут-то и сказал Дмитрий Николаевич, что очень приятно в новом городе встретить хороших людей. А ещё сказал, что его зовут Димой. Лене сразу стало всё очень понятно.

— Я знаю, кто вы! — закричала она. — Вы Дима, внук Анны Егоровны! Да?

— Ну вот видишь. Теперь мы окончательно познакомились.

— Вы будете у нас жить! На чердаке вместе с Серёжей, — сказала Лена.

— Вот как? — удивился Дмитрий Николаевич. — Я об этом ничего не знаю.

— А я знаю. Так мама с папой решили. Они сказали: «Зачем ему жить в гостинице? Там неуютно. А у нас на чердаке комната». Серёжа там всё лето живёт. Вы не думайте, на чердаке очень хорошо. Туда надо забираться по лестнице с другой стороны дома. Пойдёмте, я вам покажу.

Так Лена познакомилась с Дмитрием Николаевичем. И хотя имя Вишены она услышала гораздо позже, день приезда в Новгород Дмитрия Николаевича можно считать и днём знакомства Лены с Вишеной, и вообще началом всей этой истории, хотя началась она на самом деле позднее.

11. Птичка-невеличка

Все ребята разошлись. Только Вишена с Васильком стояли возле школы. Да ещё Борис не уходил — ждал своего холопа. Вдруг Василёк сказал:

— Пошли на торг!

— Пошли, — откликнулся Вишена.

Совсем недавно тянули они из рук друг у дружки берёсты, чуть не подрались. Но сейчас они уже не помнили об этом.

— И я с вами! — сказал Борис и подумал: как хорошо, что отец Илларион отпустил их пораньше. Холоп придёт за ним, как всегда, в полдень. Пусть тогда поищет его. Борис уже будет на торжище. А то ведь так его ни за что не отпустят.

Большой новгородский торг размещается на другом берегу Волхова. Потому и зовут ту сторону Торговой. Чтобы попасть туда, надо пройти по длинному мосту, перекинутому через Волхов. Начинается он прямо от главных ворот детинца.

До чего же интересно смотреть на реку с моста! Мальчишки застыли посреди моста, уткнувшись носами в перила. Спорят, кто плывёт, откуда и куда. Вот в синей дали показался парус. Вишена первый его разглядел и отгадал, кто плывёт, тоже первый. Это рыбачий насад с Ильменя. Наловили рыбаки рыбы и везут на торг. Насад, или, как говорят по-другому, набойная ладья, называется так потому, что насажены, набиты, высокие борта. Это чтобы не захлёстывало через край, когда разгуляется волна. На Ильмене ого-го какие волны бывают! Ждан рассказывал, случается, так завертит, закрутит ладью, унесёт от берегов. Днём и то иной раз неведомо куда, в какую сторону плыть. А ночью и вовсе не найдёшь пути. Поэтому в непогоду в церкви на Перуновом холме зажигают огни. И горят они всю ночь, указывая путь корабельщикам.

Вишена поглядел в другую сторону и увидел большую ладью с высоким, круто поднятым носом. На нём возвышалась вырезанная из дерева дева с птичьими крыльями. Ладья шла не с юга, не от Ильменя, как рыбачий насад, а с севера, с Варяжского моря.

— Варяг! — закричал Вишена.

— Нет, это вовсе и не варяг! — заспорил Василёк. — Это немец!

— Нет, варяг!

— Нет, немец! Давай об заклад биться. На твой чехольчик! — предлагает Василёк. — А Борис — видок. Он разнимет.

— Так, — соглашается Борис, — разниму. — И кричит: — Только, чур, мне давать, а с меня не брать!

Теперь жульничать никто не станет. Потому что есть видок. Он подтвердит, кто на что спорил. Василёк торопит Вишену:

— Ну давай на твой чехольчик. Ага, не хочешь! Испугался? Может, ты, Борис, побьёшься? На писало!

Борис раздумывает. А Вишена вглядывается в подплывающий корабль. Вот он уже проходит под мостом. Хорошо видны гребцы на вёслах — по пять человек с каждого борта, крытый домик на корме — для хозяина-купца или для кормчего. Видны сложенные на палубе тюки, парусные снасти, вёдра и прочая утварь.

Лавируя между встречными ладьями и лодками, корабль идёт полным ходом. Значит, не в первый раз пришёл он сюда, и путь ему хорошо знаком, и причал известен. На новгородских пристанях причалов много. Особенно на Торговой стороне. Интересно, куда пристанет этот? Он уже вышел из-под моста, миновал самый ближний Ивановский причал. Ну, это понятно. Там пристают только корабли «Ивановской сотни». Кто такая «Ивановская сотня», известно каждому новгородскому мальчишке. Ещё бы не знать о ней! У неё в городе и свои лавки, и свой причал, и своя церковь. «Ивановская сотня» — это сто самых богатых новгородских купцов-вощаников, торгующих воском для свечей. Добывают этот воск, а с воском, конечно, и мёд, в ближних и дальних лесах множество бортников-древолазов. Добычу привозят в Новгород, а отсюда уже на своих судах отправляются купцы на север и на юг. Чуть ли не по всему свету ходят корабли «Ивановской сотни».

Мальчишки замолчали, не сводя глаз с корабля. Вдруг Василёк запрыгал и закричал:

— Немец! Немец! А что я говорил!

И правда, корабль был немецкий. У иноземных купцов тоже есть в Новгороде свои причалы. Варяжский корабль пошёл бы к Гаральдову, а этот, сбавив ход, стал сворачивать к Немецкому.

Ребята двинулись дальше. Едва сошли с моста, как сразу же оказались на торгу. Ну и теснота тут! На Софийской стороне тоже людно, особенно в детинце. Но там не спеша идут в Софию богомольцы или так просто гуляют люди, любуясь храмом и хоромами епископа. А тут крики, шум, зазывные голоса торговцев.

На мальчишек вдруг пахнуло густым хлебным духом.

— Пироги! Горячие пироги! — Сквозь толпу протискивался разносчик с большим плетёным коробом на ремне. Под чистым рядном — ржаные пироги. С одного бока рядно чуть сдвинулось, и выглядывает запечённая корочка. Мальчишки сразу почувствовали, что здорово проголодались. Василёк жадно потянул носом.

— Купим? — и, сунув руку за пазуху, посмотрел на Вишену.

Но у Вишены за пазухой была только можжевёловая дощечка для писания. Правда, на поясе у него висел отцовский чехольчик с писалом. Вишена забыл про него. Зато Василёк помнил:

— Продай чехольчик. Резану дам.

За резану, маленький кусочек серебра, отрезанный от серебряной, похожей на толстую палочку гривны, можно было купить два больших пирога — горячих, пахучих. Но Вишена упрямо мотнул головой и отвернулся. Отошёл и разносчик. Только его громкий голос ещё доносился из толпы: