Анна Кальма - Черная Салли

Оба означенных невольника бежали из Западной Виргинии, с плантаций вышеупомянутого Дж. У. Паркера.

Все добрые граждане призываются на помощь. Укрывательство бежавших будет преследоваться по закону.

Одно объявление Паркер повесил у входа на веранду. Каждый проходящий останавливался и читал.

Полтораста долларов – это была огромная сумма для бедняков. Но ни тетка Харри, ни другие негры, знавшие или подозревавшие о том, куда скрылись Джен с мужем, не выдали их хозяину.

Наступила ночь, темная, беззвездная. Все небо было покрыто тучами. Тетка Харри, с вечера поглядывавшая на небо, сказала обрадованно:

– Такая погода для нас самая подходящая. Еще дождичка не мешало бы: тогда все собаки собьются со следа.

Она дала Салли темный сухой корешок:

– Надень это на шею. Это корень воскового мирта. Я сорвала его в новолуние. Он помогает от сглаза, и от зубной боли, и от лихого человека, и от ячменя…

Салли с недоумением поглядела на сморщенный кусочек дерева: она никак не могла поверить, что этот кусочек обладает таинственной силой. Ей хотелось его бросить, но из уважения к старой Харри она тихонько опустила корешок в карман.

Между тем тетка Харри накинула на девочку одеяло и, взяв ее за руку, вышла из хижины.

Было душно, тяжелый, теплый воздух не шевелился. В темноте смутно белели стволы эвкалиптов. Тетка Харри шла большими шагами. Салли видела, что они идут к пустырю. Наконец показался табачный амбар, около которого она сидела днем.

Тетка Харри тронула какую-то доску в стене амбара. Доска легко отогнулась, и обнаружилось отверстие, достаточное для того, чтобы пролезть даже взрослому человеку.

– Тсс… Я полезу вперед, а ты держись за меня, – шепнула тетка Харри и, вздернув юбку, пролезла в амбар. За ней проскользнула и Салли.

В амбаре было прохладно, пахло мышами. Салли натыкалась на какие-то повозки, ящики, кадки…

– О-оставайся здесь… – У тетки Харри стучали от страха зубы. – Я пойду посмотрю, спят ли ирландцы и хозяин. Надеюсь, ты не боишься остаться?

– Н-не боюсь, – пробормотала Салли, также стуча зубами.

Она больше всего в жизни боялась темноты. Но девочка видела, что старая негритянка испугана чуть ли не больше ее, и это заставило ее подтянуться.

– Ты умная девочка. – Тетка Харри пошарила в углу. – Вот здесь солома. Ложись. Только боже тебя сохрани кричать или звать меня. Паркер всех нас убьет, если пронюхает. Я скоро приду за тобой.

НАВСТРЕЧУ СВОБОДЕ

Салли лежала на соломе, глядя широко раскрытыми глазами в темноту. В углу скреблась мышь, солома шуршала.

Каждый ночной звук пугал девочку, вызывая в ней дрожь. Она старалась лежать не двигаясь, но ей чудилось, что кто-то большой дышит рядом. Какие-то крадущиеся шаги… Лай собак… Уж не Паркер ли идет сюда искать ее?

Прошло, наверно, не больше часа, но Салли была уверена, что она лежит здесь уже очень долго.

Вдруг что-то заскреблось в дощатую стенку позади девочки.

Раз… другой… Мышь? Нет, для мыши слишком громко. Салли приподнялась и, дрожа, села на соломе. Невольно она ощупала в кармане корешок воскового мирта.

В стенку заскребли еще настойчивее.

– Кто там? – дрожащим шепотом спросила Салли.

Царапанье стихло.

– Ты здесь, дочка? – тихо спросил знакомый голос. – Это я. Открывай скорей.

– Папа!!!

Салли бросилась отодвигать сломанную доску, натыкаясь в темноте на грабли и оглобли. Через минуту Джим Бэнбоу – живой и невредимый – держал дочку на руках и целовал ее шоколадную рожицу. Рядом с ним ждала своей очереди обнять дочку Джен. Салли почувствовала на лице ее радостные слезы.

– После нацелуетесь, – заторопил их Джим, – нельзя мешкать ни минуты. Кажется, по дороге сюда я напоролся на О'Дейна, а этот ирландец узнает меня даже в аду… Джен, я посажу девочку на плечи.

– Папа, а куда мы пойдем? – спросила вдруг звонким голосом Салли.

Отец и мать были с ней, и теперь она никого и ничего не боялась.

– Мы пойдем, Салли, к нашим друзьям, – сказал отец, – они ждут нас и помогут нам стать свободными.

Джен закутала Салли в одеяло.

– Сними сандалии, – сказал Джим. – Они слишком стучат. Иди лучше босиком. Мы скоро будем отдыхать в лесу.

Неслышно выскользнули они из амбара. За углом караулила тетка Харри.

– Кто? Кто? Кто идет? – забормотала она в ужасе.

– Это мы, тетя Харри. – Джим похлопал ее по сгорбленной спине. – Жди нас скоро в гости, – шепнул он ей, – мы придем не одни, и тогда Паркеру не поздоровится.

– Бог да благословит вас! – Тетка Харри обняла Джен. В голосе у нее послышались слезы.

– Не плачь, тетя Харри, – серьезно сказала Салли. Она сидела на широких плечах отца, как в удобном кресле. – Вот возьми эту штуку. Она поможет тебе от зубной боли, и от лихого человека, и от ячменя.

И Салли протянула негритянке сморщенный корешок.

– А тебе разве он больше не нужен? – удивленно спросила тетка Харри.

– Нет, – сказала Салли, – теперь со мной мама и папа, и я не боюсь никакого лихого человека.

Джим обхватил дочку рукой и большими шагами направился к лесу. За ним семенила босыми ногами Джен.

ССОРА

Из домика вышла миссис Аткинс в маленькой соломенной шляпе и коричневых перчатках.

– Флора, ты опять уходишь? – прервала бабушка свой рассказ.

– Да, матушка.

– Ох, Флора, доведут тебя до беды эти собрания! Пожалей хоть детей. Ведь у тебя сыновья растут…

– Я знаю, матушка, но именно потому, что я их жалею, я должна идти, – тихим, но твердым голосом сказала учительница. – Пожалуйста, не удерживай меня.

Она торопливо поцеловала старую негритянку.

– Я не могу и не хочу, чтобы они жили в неволе.

– Вспомни нашего Эла! Вспомни, что они с ним сделали! – закричала ей вслед бабушка. – Отчаянная твоя голова!

Но Флора Аткинс шла не оборачиваясь. Вот она повернула за угол, а там, наверно, спустилась в подземку. Ее уже не было видно, а старая негритянка все продолжала смотреть ей вслед скорбными глазами.

– Бабушка, куда это ушла мама? – спросил Чарли.

Ребята насторожились. Но бабушка как будто не слышала вопроса.

– Бабушка, я тебя спрашиваю, куда ушла мама? – еще настойчивей повторил Чарли.

Бабушка отвела глаза.

– Она ушла… ушла, – пробормотала она, – к тем людям, которые хотят сделать всех нас счастливыми…

– Я знаю, мой папа тоже к ним ходит, – вмешался Стан, – он работал с ними, когда они проводили забастовку на заводе Сиднея и Чи.

Мэри разглаживала складочки на своем платье.

– А мама говорит, что нужно бояться таких, как твой отец, – сказала она ехидно, – мама говорит, что все они добиваются беспорядков.

– Твоя мама – толстая корова, вот она кто, – заорал вдруг Тони, – и у нее и у тебя мозги не варят!…

– Почини свой котелок, умница, – прибавил Нил.

– Эх ты, младенчик, много ты понимаешь! – Стан угрожающе подступил к Мэри. – Мой папа, еще когда был совсем молодой, боролся за свободу, а твоя мать всю жизнь подлизывается к своему сенатору… Мэри захныкала.

– Полегче, полегче, джентльмены, – примирительно сказала бабушка, – помните, что это девочка.

– Бабушка, они сейчас передерутся, честное слово, передерутся! – Чарли с тревогой смотрел на ребят. – И чего это Мэри вздумала глупить?! Рассказывай, бабушка, дальше, это их отвлечет.

Но бабушка сказала, что на сегодня довольно:

– Уже поздно, да и я что-то не в духе. Только, пожалуйста, не вздумайте драться.

Но ребята уже остыли, и только Стан еще ворчал что-то насчет глупых девчонок. Бабушке помогли перенести в дом кресло Чарли. За Тони Фейном пришла мать. Все гурьбой пошли по домам, переговариваясь и громко прощаясь:

– До завтра, Стан.

– Алло, Нэнси, не забудь мне принести чего-нибудь вкусного.

– Спокойной ночи, Сэм.

И только одна белая фигурка одиноко брела по тротуару, ни с кем не разговаривая. Это была Мэри Роч. В этот вечер не оказалось ни одного школьника, которому было бы с ней по пути.

Дорога к домику миссис Аткинс сделалась привычной. Не сговариваясь, ребята после уроков шли к старому вязу и находили там остальных. Тони был уже совсем здоров и назавтра должен был идти в школу. Чарли бродил по дому, перелистывал учебники, помогал бабушке мыть посуду, подметал пол и очень скучал. Но его еще не пускали в класс: ранка на лбу только начинала затягиваться, и миссис Аткинс боялась, что мальчик ее разбередит.

Последние вечера учительница почти не бывала дома. К ней являлись какие-то люди в комбинезонах или в синих рабочих куртках, и она поспешно уходила с ними. В нью-йоркском порту бастовали докеры. Бастующие ходили с плакатами по улицам.

В городе становилось жарко. На всех углах торговали мороженым, и у Нэнси всегда были липкие руки. Мэри приходила хмурая: за поздние возвращения ей доставалось от матери. Она плакала, ежедневно божилась, что больше не опоздает, но приходил вечер, и ее снова тянуло к старому вязу слушать бабушкину историю.