Анна Кальма - Черная Салли
Бабушка Салли стала рассказывать менее охотно, ее приходилось упрашивать. Она теперь по целым часам сидела под вязом, ничего не делая и думая о чем-то невеселом.
– Как здоровье, сестра Дотсон? – кричала ей, проходя, соседка Лове.
Бабушка рассеянно кивала головой.
– Алло, сестра Салли, как поживаете? – окликал ее со своего фургона возчик негр, но бабушка не слышала его.
Одни ребята немного отвлекали ее от грустных мыслей. Они приходили шумной гурьбой и требовали:
– Бабушка, дальше!
И в один из вечеров бабушка рассказала им о капитане Джоне Брауне, а мы записали эту историю.
КЕННЕДИ-ФАРМ
– Эх, вот славное ружьецо! – Негр Иосия прикинул на руке приклад. – Мне бы такое…
– Заработай сначала, – отозвался Гоу. – Я его вышиб в тысяча восемьсот пятьдесят четвертом году в Канзасе у одного плантатора. Мы с Джоном Брауном тогда разбили целую банду рабовладельцев. С тех пор пять лет прошло, а я помню все, словно это было вчера.
Оба собеседника – огромный негр в грязных белых брюках и в клетчатом жилете и маленький блондин, аккуратно одетый в куртку и короткие штаны табачного цвета, – сидели у потухшего очага в небольшой закопченной кухне.
В кухне пахло рыбой, соленой свининой и хлебом. Широкие дубовые балки, лоснящиеся от времени, подпирали потолок. К балкам были подвешены связки лука и сухой кукурузы, ведра, безмен и большой медный таз, начищенный до жаркого блеска. Выделанные телячьи кожи лежали перед очагом, заменяя ковер. Возле очага были аккуратно сложены кочерга, щипцы для углей, несколько ухватов и мехи для раздувания огня. В широкое, с частым переплетом окно видно было большое незасеянное поле и белесый туман, поднимавшийся как будто над рекой.
– Скажи, как заварилась тогда вся эта канзасская каша? – спросил Иосия. – Я ведь толком никогда ни от кого не слыхал.
Гоу не торопясь раскурил черную трубку.
– Как заварилась? – повторил он. – А слыхал ты когда-нибудь про Миссурийское соглашение?
Иосия отрицательно покачал головой.
Нет, где же мне слышать, – отвечал он. – А что это такое?
– Взяли наши плантаторы и фабриканты карту Северной Америки и провели через всю карту линию, – начал Гоу. – Одну сторону отдали Югу, другую – Северу. В одной половине, у южан, рабство, как ты знаешь, процветало. А в северной половине оно запрещалось. Граница проходила возле реки Миссури, потому и назвали всё это дело «Миссурийским соглашением».
И Гоу подробно рассказал негру о том, что было после этого соглашения.
Сначала все шло гладко: штаты жили между собой мирно, никто не лез в дела соседа. Однако такой раздел вскоре стал похож на дележку лисы с медведем. Север обогнал южан: у Севера были большие города, туда наехало множество народу; города стали богатеть, возникли новые штаты. Северу не к чему было держать невольников: плантаций там не было, зато были большие фабрики, и на эти фабрики северянам хотелось перетянуть к себе негров, потому что черным рабочим можно было меньше платить.
Южанам это вовсе не нравилось, они мечтали сделать весь Север рабовладельческим, чтобы увеличить свое влияние.
Сначала отменили Миссурийское соглашение и линию уничтожили. А потом южане подстроили так, что был издан новый закон. В этом законе говорилось, что каждый штат должен сам решать, быть ему свободным или рабовладельческим, а южане давно уже про себя решили, что они безусловно сумеют силой ввести в каждом штате рабство.
– Тут и началась война? – спросил негр, не сводя глаз с рассказчика.
– Да. – Гоу затянулся и пустил густое облако дыма. – Ох, какая же пошла карусель!
Первый штат, который должен был выбирать свой парламент и, значит, решать, будет ли он свободным или рабовладельческим, был Канзас. На выборы с Юга приехали плантаторы, с головы до ног увешанные оружием. Северяне тоже не дремали. На Севере тогда появилось много защитников негров, которые добивались свободы для черных рабов. Они называли себя аболиционистами. Прослышав, что в Канзасе идут выборы, аболиционисты тоже явились туда.
Тамошний шериф попробовал возражать, но ему показали револьвер, и после того все пошло совсем гладко, если не считать убитых и раненых.
Иосия засмеялся. Гоу с довольным видом поглядел на своего слушателя.
– Пальба началась сразу, – продолжал он. – Молодые люди из Южной Каролины шатались по всем дорогам и спрашивали прохожих: «За рабство или против?» Если человек был против, они сразу приканчивали его… Хороший штат Канзас, честное слово! До сих пор вспоминаю, какой там скот, какие луга, а сколько рыбы в Голубой реке, ты и представить себе не можешь! Ну, да и повоевали мы там тоже не плохо! Оставили по себе память, нечего и говорить!
– А капитан что? – спросил Иосия.
– Браун носился по всему Канзасу, как ураган, – отвечал Гоу. – Здесь подожжет богатую плантацию, там освободит сотню негров. Все цветные сразу признали его своим вождем.
Он замолчал вспоминая. Он припомнил свою маленькую ферму в Огайо и равнину, где они вместе с Джоном Брауном некогда стерегли овец.
Тогда Джон Браун был тоже мелким фермером, бедняком и горячим парнем. Гоу еще помнил его родителей – религиозных и строгих пуритан [4]. Джона учили читать по библии, ему с малых лет Внушали, что без бога нельзя начинать ни одного дела. Родители хотели сделать из него священника, но, едва достигнув шестнадцати лет, Джон Браун взбунтовался и объявил, что он хочет работать, а не читать проповеди и что никогда в жизни он не станет попом.
Когда-то, еще в детстве, Браун увидел, как свирепый плантатор избил чуть не до полусмерти маленького негритенка, и с тех пор поклялся, что всю свою жизнь будет бороться за освобождение негров. И он выполнил свою клятву. Во всех восстаниях и войнах, где защищались интересы негров, участвовал Джон Браун. Он бросал свою ферму, брал с собой всех своих сыновей и шел сражаться за черных. В канзасскую войну имя Джона Брауна прогремело по всей стране.
В сражении под Осоатоми он с тридцатью бойцами разбил банду рабовладельцев в триста человек. Гоу вспомнил, как майор Пейт – южанин, взятый в плен, – сказал тогда, что Джон Браун – замечательный полководец. Именно в те дни капитана прозвали Брауном Осоатомским.
– Эх, хорошее это было времечко! – Гоу рассеянно поглядел на потухший очаг и поежился: – Брр… холодновато! Давай раздуем огонь. Понять не могу, куда провалилась Джен и другие!
– Они с матушкой Браун пошли к соседям, – отозвался Иосия. – Понесли яйца, чтоб подложить под наседку. – И негр засмеялся.
Это хорошо, – заметил Гоу, – надо же сделать вид, что мы настоящие фермеры. На нас и то глядят подозрительно.
Негр разгреб в очаге золу. Там еще тлело несколько угольков, и он, взяв мехи, принялся раздувать огонь.
– Я говорил капитану: нужно засеять поле, – сказал Гоу. – Встретил я тут как-то мельника с Большой Запруды, он меня и спрашивает: «Вы пахать собираетесь?» А я стою, как дурак, не знаю, что отвечать…
В очаге наконец вспыхнул огонь. Иосия бросил туда круглый сухой чурбан, и дрожащее пламя осветило стены кухни и заиграло на медном тазу. За окном стало как будто еще темнее.
Хлопнула дверь. Вошел молодой худощавый негр в широкополой шляпе и синей выгоревшей рубахе. Его желтые кожаные брюки были вправлены в охотничьи сапоги. Увидев сидящих у огня, он приветливо улыбнулся и помахал рукой. При этом осветилось все его лицо с выступающими скулами и глубоко ввалившимися глазами.
– А, это ты, Наполеон? С чего это ты вздумал натянуть сапоги? Разве идет дождь? – спросил Гоу.
Наполеон кивнул.
– Да, скоро придет. Ходил на холм, глядел, где он. Боюсь. Южане. Могут прихлопнуть. – Он говорил отрывисто, рублеными фразами. Голос у него был немного крикливый.
Гоу подмигнул Иосии.
– Малый глух, как тетерев, – сказал он громко, – можно палить у него над ухом из ружья, и он будет думать, что сосед щелкает орехи. Правда, Наполеон?
Молодой негр улыбнулся.
– Я тоже говорю: «Масса Браун, надо беречься! Нас много, вы один».
– Правильно, Наполеон, дело говоришь, – Серьезно сказал Гоу и обратился к Иосии: – Парень до того предан капитану, что ходит за ним но пятам. Брауну даже не нужно с ним разговаривать: он только взглянет, а Наполеон уже понимает, что ему нужно.
– Так ведь и мы… – начал было Иосия.
– Э, нет, это совсем другое дело! – перебил его Гоу. – Джон Браун спас мальчишке жизнь. Хозяева чуть не вышибли дух из Наполеона. Тогда капитан выцарапал его и взял к себе. Кажется, это был тот самый негритенок, из-за которого Браун и стал аболиционистом.
Наполеон вышел на минуту в сени и вернулся с ружьем, Он принес с собой тряпку и, устроившись у стола, принялся протирать ложе и щелкать затвором.
– Что-то он уж больно готовится. – Гоу пристально поглядел на глухого. – Не сказал ли чего ему Джон Браун насчет выступления? Хорошо бы… А то мы тут совсем закисли. Попробую его расспросить…
