Айвен Саутолл - А что же завтра?
Роз, ах, Роз… Вот она едет на раме его велосипеда, мирный раз в жизни. И единственный, если на то пошло. Все другие он только воображал. Такая легкая — того гляди, ветром унесет. (Когда они такие хрупкие, о, когда они такие хрупкие, как Роз, сердце переполняется нежностью.) Но я не дам ветру унести тебя, Роз. Ничего плохого с тобой не случится, пока я рядом. Ты со мной в безопасности, Роз. Уж поверь.
— Ты в самом деле поедешь со мной, Роз?
— Ага.
— Собирать чернику, туда за школой, на горе Альберт, и только мы вдвоем?
— Ага.
— Сегодня?
— Ага.
О-ля-ля! Но ей не слышен этот победный клич, он звучит только у Сэма в душе, а может, что-то прорывается и наружу. Самому трудно разобраться, что чувствуешь. Сейчас — буйную радость, а через мгновение — нежность. Все перепуталось. Милая Роз…
До чего же хорошо, что ты здесь и едешь на раме моего велосипеда. Мои руки, протянутые к рулю, чуть касаются тебя, касаются, но не нарочно. Не нахально. А просто, чтобы тебя обезопасить, оградить. Ехать, не держась за руль, нельзя, не получится. Велосипед надо держать в равновесии, не то полетим мы с тобой оба кубарем на дорогу. Но твоя мама страшно разозлится, если узнает. Ты уж ей, Роз, не говори. И меня со свету сживут, если до моих домашних дойдет. Потому что, понимаешь, нам не разрешается быть вместе, одним, и все такое, и потом, говорят, очень опасно ездить вдвоем на одном велосипеде по улицам, где большое движение.
— Смотри за своим платьем, Роз.
— Ага.
— Подбери подол, Роз. Подоткни его получше. Ведь если он попадет в колесо и мы упадем и разобьемся, тогда они всё узнают. Все выйдет наружу.
Ну конечно, это Роз понимает. Не такая она дурочка, чтобы не понимать такие вещи.
Они едут по задворкам, избегая людных улиц, чтобы не встретить никого из знакомых. Ребятам тоже лучше их не видеть, ребята станут дразнить, и есть среди них такие, ну хотя бы Хэрби Манн, которых хлебом не корми, дай наябедничать. Странный он какой-то. Что ему надо? На свете, Сэм, какого только странного народу нету. И чудные. И всякие.
Роз сидит на раме, как в дамском седле. Ноги болтаются, носки изящно оттянуты, ей бы в балетную школу, да кто платить будет? Роз сидит между его протянутыми руками, длинные коричневые косы ее бьются на ветру, как длинные коричневые веревки. И вот уже и велосипед, и мальчик, и девочка проносятся вниз по Юнион-Роуд. Никто нас теперь не увидит.
— Миссис Воган, а я видел, как ваша Роз ехала на велосипеде с Сэмом Клеменсом.
— Неужто? Где?
— На Юнион-Роуд, миссис Воган. Они куда-то ехали. Он так близко к ней сидел.
— Да я с него шкуру спущу!
— Вот, миссис Воган, я и подумал, вам интересно будет.
Две с половиной мили вдвоем с Роз: по ровной дороге и под гору — на велосипеде, на подъемах — пешком. И за все это время почти ни слова. Да ведь когда девочке нет одиннадцати, а мальчику только стукнуло двенадцать, и говорить-то особенно не о чем. Не станешь же ей рассказывать, какая она красивая и как ты любишь украдкой на нее посматривать и стараешься, когда только можно, задеть ее мимоходом, а встретишься с ней взглядом — сердце прямо подлетает. Так, вдруг это все не выпалишь. Подумаешь какие нежности. Да и попасть может. Скажешь ей, а она передаст кому-нибудь, ребята начнут дразнить, дойдет до мам. Что тогда? Но сейчас она здесь, с тобой, вы бежите куда-то в сторону от дороги, и велосипед, который ты катишь рядом, подпрыгивает на кочках. Ай да Сэм! Ты один с девочкой, и вокруг ни души, даже домов не видно, если не оборачиваться куда не надо.
В небе над лугами жаворонки. На деревьях сороки. На пригорках сухая трава, в лощинах густой, запыленный черничник. Гляди в оба, Сэм. Ты теперь за нее в ответе. Ты теперь о ней заботишься. Тут ведь и змеи могут быть.
Ты остановился рядом с Роз, тяжело дышишь, с ног до головы тебя заливает горячей волной пот, а Роз все смотрит в другую сторону.
— Куда же мы будем собирать чернику, Сэм? Мы же не взяли мешочка.
— Будем ее есть, Роз.
— А она еще зеленая, Сэм.
— Не может быть. Ребята говорили, давно поспела.
— Она не поспела, Сэм.
— Давай тогда что-нибудь другое делать.
— Что, Сэм?
— Можно присесть и отдохнуть немного.
Ты сидишь рядом с Роз на пригорке, тут же валяется велосипед. Ты раскручиваешь ладонью переднее колесо, спицы под лучами солнца блестят, переливаются, похоже на мыльный пузырь. Роз смотрит в землю.
— Я хочу пить, Сэм. Ты не взял с собой воды?
— Нет.
— А жвачка у тебя есть?
— Нет.
— Я хочу пить.
— Проглоти слюну, Роз.
Он должен был это предвидеть, взять с собой воды. И мешочек должен был захватить. А он забыл, и, значит, он плохо заботится о Роз. Ведь если спросят, как он теперь объяснит? «Чернику, говоришь, собирали? Ну и как? Набрали на пирог? А ну, покажи руки! Что же пальцы-то не черные?» Взрослые словам никогда не верят. Непонятно почему.
Странное у Сэма было ощущение. Очень странное. Словно часть его осталась где-то в другом месте. Словно приехал не весь Сэм и не хватило как раз той части, которая думает. У него было ощущение совершенно пустой головы, но он все равно знал, что ему надо говорить.
— Роз!
— Угу.
— Расплети, пожалуйста, косы, я хочу посмотреть, как падают твои волосы.
— Зачем это тебе смотреть на мои волосы?
Он не мог объяснить. Он и сам не знал.
Над головами у них небо, солнце печет, в вышине распевают жаворонки и маленькими оперенными камешками падают вниз; с упоением, будто одни на всем свете, заливаются сороки, а трава такая сухая и колючая, и щекотно пахнет спекшейся, разогретой почвой и соломенной трухой.
Вот ее руки поднялись к голове. Косы рассыпались. Заструились блестящие длинные волосы, в них заиграли блики, которых он раньше никогда не видел. Ему захотелось прижаться к ним щекой, ощутить их свежесть, но она сидела слишком далеко. Ах, какие красивые волосы! Тронуть их — они, должно быть, чистые, прохладные. Словно душистые, свежевыстиранные простыни, когда уткнешься в них лицом.
— Роз!
— Угу!
— Можно, я тебя сейчас поцелую?
Что-то вдруг стало не так, произошла перемена, которую он не мог понять и объяснить. Словно Роз вдруг куда-то ушла.
— Зачем это тебе меня целовать? — голосок такой резкий и тоненький.
— Просто хочется.
— Почему?
— Потому что мальчикам всегда хочется целовать девочек. Ты же знала. Знала, что мы будем делать, когда поехала.
— Ты говорил, чернику будем собирать, а черника не поспела.
— Да ладно тебе, Роз. Поцелуй меня. Тебе же не будет больно. Это же не зуб вырывать или еще что. Никто но увидит. Мы одни.
— Не хочу я играть в поцелуи. Я хочу домой.
— Ну, пожалуйста, Роз, один-единственный раз. Тебе понравится.
— Я хочу домой. Я не люблю играть в поцелуи.
— Послушай, Роз!
Но ее уже не было. Вскочила и бросилась наутек, избежала вверх по склону и скрылась из виду в зарослях дрока. Кругом кусты, а где же Роз? И след простыл.
— Роз!
Исчезла, словно ее и не было с ним. Словно она с ним сюда и не приезжала.
Сколько он прошел, неизвестно. Может быть, милю, а может, две или четыре, туда-сюда, вверх и вниз, кружа на месте, волоча свой дурацкий велосипед через лощины и канавы, по острой, как бритва, траве, боясь положить его хоть на минуту, а то потом не найдешь. А внутри у него все тупо болело и ныло.
— Роз! Ты должна была знать. Ты должна была знать, что не о чернике я думал. Не может быть, чтобы ты не понимала.
Несколько раз он выбегал на дорогу: никого похожего на Роз. Может, она где-нибудь спряталась? Или провалились в яму? Или ее укусила змея, а может, унес какой-нибудь дух? Как могла она исчезнуть? Может, это так и останется тайной — девочку Роз никогда не найдут. А она так ему нравилась. Так нравилась. И вот — исчезла.
— Роз, не прячься! Выходи, Роз! И поедем скорее домой. Роз, ты должна выйти, ну, пожалуйста. Это нечестно. Мне из-за тебя может здорово попасть, Роз.
Всем достанется. Поисковые партии. Собаки. Ночью, среди холмов, факелы. Крики людей: «Девочка, где ты? Отзовись!»
И все узнают.
Дорога домой.
Было, должно быть, уже поздно, потому что солнце стояло низко. Господи, ну что же он скажет? Роз, мне так грустно. Мне так жаль, что я заставил тебя убежать. Понимаете, миссис Воган, я искал Роз повсюду. Посмотрите на меня — я весь в царапинах, одежда на мне порвана. Мама, понимаешь… понимаешь. Мама… я не знаю, что сказать.
Дорога домой. Ну и денек выдался.
На Уикем-стрит все как было. Удивительно, словно никому дела нет. Бедняжка Роз пропала, а на улице ничего не изменилось.
— Сэм Клеменс, поди-ка сюда!
Ну и рев — прямо сердце замерло. На милю вокруг, должно быть, слышно было.
Отец Роз — понимаете, ее отец! — размашистыми шагами шел от своего крыльца к калитке. Вид у него такой, что кажется, он тебя сейчас убьет.
