Михаил Касаткин - Первозимок
На том и порешили. Заново как следует замаскировали ульи, собрали котомки: уложили мясо, остаток пшена, сколько вместилось - ржи, на всякий случай, остаток соли, подсолнечного масла, взяли оставшиеся от деда Филиппа котелки, миски...
А вот по поводу того, куда идти, возникли сомнения.
- А что, нам здесь плохо?.. - неожиданно удивился Митроша. - Будем здесь жить и партизанить!
- Здесь нельзя! - отрезал Федька Нос. - Раз они бомбили пасеку - найдут! И перестреляют нас! На это они мастаки - когда против них без оружия... Надо уходить!
- Куда?
- На восток, где наши, - твердо сказал Федька Нос.
Но мальчишки неожиданно забунтовали.
- А маманя как?! - почти зло спросил Виталька.
Митроша будто ждал этого:
- Обещал наших искать! Говорил: если в плену - отвоевывать будем!
Даже Димка угрюмо наклонил голову.
И Федька разозлился:
- Вот что! Слушаться, так слушаться меня! Нет, так нет! Разве я отказался от своего слова?! Но как мы будем воевать без оружия?! С одной этой берданкой без патронов?! Нам нужно найти партизан! А где они могут быть? Только в лесу! Где лес? Вот он тянется на восток! Разве я говорил вам, что мы убегаем? Мы просто действуем, как надо! Первая операция с зерном закончена, выполняем вторую! Всем ясно?!
Мальчишки притихли, сразу успокоенные.
- Алеша! - скомандовал Федька Нос. - Труби поход!
Алешка приложил руки к губам и облегченно, радостно протрубил «к походу».
- Строимся! - продолжал взволнованный Федька Нос. - Димка, ты - впереди, Витька - последним, оглядывайся! Я буду везде!
Пока неумело разбирались по двое, пристраивали котелки, котомки, Федька все приговаривал:
- Тоже мне! Забастовщики... Как до дела дойдет, вы все - кричать... Командира слушаться надо... Трогаем!
И надо было Витьке сострить в этот момент:
- Вперед, маменькины сынки!
Федька Нос шлепнул его по затылку. Малолетки все как один изумленно уставились на него: никогда ещё Федька не дрался, никогда ни на кого не поднимал руки...
А Федька просто не сдержался. Три ночи от зари до зари он в одиночку закапывал на кладбище расстрелянных у Лисьей балки односельчан: сверстников, сверстниц, женщин. Три ночи давило горло комком. В отряде у него не было маменькиных сынков. В отряде все как один были сироты.
- Вперед, партизаны! - скомандовал Федька Нос. - Шагом марш! Вперед!
Всюду бой
Сначала - страшный слух о том, что немцы перерезали дорогу, затем - бомбардировщики в облачном небе, ухающие взрывы за спиной и почти одновременно в голове колонны. Они смели с большака толпу беженцев, разметав ее по роще, как опавшую листву в ураган.
Петька давно уже пристроил мать с младшей сестренкой на попутную трехтонку и шел в компании знакомых ребят. Но когда впереди, за медленными повозками, рванула первая бомба и все бросились напропалую по редколесью, роняя узлы, чемоданы, спотыкаясь и падая, потерял и их.
Где-то истошно кричала женщина, кто-то звал: «Анюта!.. Анюта!..» И все звуки покрывал пронзительный вой пикирующих бомбардировщиков, потом разрывы и пулеметный треск, как будто над самой головой, со всех сторон сразу.
Немцы оставили пустой большак и, преследуя беженцев, весь свой огонь перенесли на рощу.
Люди, как обезумевшие, метались во всех направлениях, не находя надежного укрытия. И оставалось одно - бежать, бежать напрямую от большака, бежать, не останавливаясь, как можно дальше.
И Петька бежал, уже не соображая, откуда - справа, слева или сзади - настигают его горячие волны взрывов. Потом что-то в одно мгновение обожгло, оглушило его, приподняв от земли, куда-то швырнуло, и все для Петьки исчезло. Он не мог бы сказать, через сколько минут или часов вернулось к нему сознание. И - удивительное дело - прежде всего Петька почувствовал свои ноги, и потому, наверное, что они соприкасались с чем-то теплым, живым, мягким. Хотел вскочить, дернулся... и увидел синее небо над верхушками осин, какой-то стебелек у самого носа...
Вокруг стояла непривычная, недобрая тишина. А его, оказывается, почти до пояса привалило землей. Он нетерпеливо рванулся еще и еще раз, но земля крепко держала его. Петька понял, что так не выбраться, и стал откапываться руками. Мало-помалу высвободил правую ногу, потом, уже быстрее, левую. К счастью, обе оказались целыми и невредимыми, даже не затекли. В ответ на долетевший до его слуха отдаленный рокот сделал инстинктивное движение, чтобы нырнуть в бурьян. Спохватился, что рокот далеко, что рощу уже не бомбят, и удивился: куда подевались люди? Наверное, пролежал он все-таки долго.
Встал, стряхнул с себя землю. Огляделся. Воронка от взрыва, которым шибануло его, была всего в сорока-пятидесяти метрах. Солнечные пятна лежали на вывороченной земле, на ромашках, и безмятежно порхала какая-то бабочка. Казалось, какой-то иной, неправдоподобный мир окружал его - не тот, в котором он был недавно.
Он заметил что-то синеющее шагах в двадцати, за кустами широколистого папоротника. Подбежал.
На земле, уткнувшись лицом в траву и обхватив голову руками, лежал мальчишка примерно одного с ним возраста. Синяя косоворотка была разодрана на боку, я сквозь нее проглядывало загорелое тело.
Петька легонько толкнул мальчишку.
- Живой?!
Тот развернулся на бок. Худое, скуластое лицо его на секунду перекосилось, и он даже прикрыл глаза.
- Живой!.. А ты?
- Да вот, - сказал Петька, - привалило меня, насилу откопался.
- А меня оглушило здорово! Гудит в голове! - Мальчишка снова сморщил лицо. - Может, там лопнуло что-нибудь, - показал он на голову, - а?.. - С трудом сел. - Вроде даже слышу: что-то шевелится...
- Э-э!.. - спохватился Петька. - Пойдем быстрей. Может, там человек, в земле?! Ногами чувствовал, вроде живое что!..
- Все может быть, - рассудительно заметил мальчишка и встряхнул головой.
- Так быстрее же надо! - поторопил его Петька.
- Айда...
Парень с трудом поднялся и, слегка пошатываясь, двинулся вслед за ним. Был он самую чуточку выше Петьки, но заметно крепче в плечах и на год-полтора, наверное, старше.
- Меня зовут Петька. А тебя?
- Меня Василием.
- Откуда ты? - спросил Петька.
- Из Вереек.
- А я из Зареченска.
- Выходит, земляки, - невесело заключил Василий.
- Нас компания была, - сказал Петька. - Когда начали бомбить, потерялись.
- У меня тоже свои были... - отозвался Василий, опять встряхивая головой. - Кажется, проходит!
Петька остановился над завалом.
- Вот здесь!
И они начали в четыре руки разбрасывать глинистую породу.
Скоро показалась рука. Попробовали тянуть за нее, ничего не вышло. Стали торопливо расширять яму. И когда уложили на траву перемазанное глиной тело, Петька присел от неожиданности:
- Это ж Генка! Генка Скворцов! Наш, зареченский! Ген! - позвал он. - Гена!
- Без толку... - проговорил Василий. - Умер...
С минуту Петька не двигался, подавленный. Он впервые видел смерть хорошо знакомого человека. Генка Скворцов умирал рядом с ним...
Наконец он заставил себя распрямиться и тяжело вздохнул:
- Давай похороним...
Василий растерянно огляделся по сторонам - ни лопаты, ни кирки у них нет. Да и времени...
Как могли, похоронили Генку в неглубокой воронке: сначала обложили камнями, потом присыпали землей. Уходя, Петька несколько раз оглянулся, чтобы запомнить место, где осталась могила.
Искать дорогу они не стали. Сориентировались по солнцу и двинулись прямиком на восток.
Осиновая роща скоро сменилась густым разнолесьем, и зачавкала подо мхом вода. Место оказалось болотистым. Это обеспокоило друзей по несчастью. Но примерно через полтора-два часа ходьбы лес как бы пораздвинулся, посветлел. Идти стало легче. А звуки боя, все отчетливее слышимые впереди, лишь прибавляли обоим сил и энергии.
Петьку удивляло, что из всех беженцев они в лесу оказались вдвоем, и он собирался было сказать об этом Василию, но тут впереди, за деревьями, мелькнули палатки.
Мальчишки приостановились и медленно, с опаской начали приближаться. У прогала, выводящего на большую солнечную поляну, обнаружили под кустами свалку: бинты, окровавленные тампоны и даже... ногу! Петька невольно отшатнулся.
- Гипсовая... - успокоил его Василий. - Госпиталь здесь, наверно. Чувствуешь, как лекарством несет?
- Не заметили, значит... - Петька показал головой в небо.
- А это им раз плюнуть. На самолете - не пешком: минута - туда, минута - обратно...
Шесть больших серых палаток с наброшенными на них маскировочными елками вытянулись в одну линию вдоль заброшенного проселка. Из крайней явственно доносились стоны. Госпитальная прислуга суетилась между палатками. А на проселке кое-как пристраивались друг к другу, образуя нечеткий строй, раненые: у кого перевязана голова, у кого в бинтах грудь, у кого рука на подвеске... Наконец один, видимо старший из них, подскакал на костылях к поджидавшему его начальнику госпиталя в забрызганном кровью халате.
