Александр Шишов - Две подружки
— Пеструля, Пеструля! — звала Мария Петровна, прислушиваясь и зорко поглядывая по сторонам.
Настенька шла неподалеку от матери и тоже звала. Под ногами хрустели и неожиданно стреляли сухие сучья и валежник. Ноги заплетались в густом папоротнике или вязли в пышном мхе. Настенька подумала: «Наверно, здесь водятся волки». И как только подумала об этом, сердце ее сжалось от страха.
Они пересекли гладко выкошенную и уже заросшую травой ложбину и опять углубились в лес. Пастух ушел далеко, чуть была слышна его труба: ду-ду-ду… Верхушки сосен и елей сомкнулись, и когда солнце появлялось, то проникало сюда слабо-слабо. По земле сновали беспокойные тени.
— Мама, страшно-то как! — сказала Настенька.
— А ты об этом не думай и бояться не будешь.
— Само думается…
Мария Петровна пожалела, что взяла девочку с собой. Да и дом остался без надзора. Лучше бы позвать кого с фермы. Впопыхах-то не смекнула.
Перешли они в молодую рощицу. И здесь высились те же сосны и ели, шумливые березы и осины. На облыселом шиповнике рдели поздние ягоды.
Девочка устала. Ноги расцарапала в кровь. Только она не хотела говорить об этом матери.
— Пеструля! Пеструля! — кричали они уже в один голос.
У Марии Петровны сбилась шаль с головы на, плечи, выцветшие волосы перепутались. Беспокойное сердце ее ныло от досады все на того же пастуха, который и сам теперь мучается, невесть где пропадая.
— Ты посиди, дочка, отдохни, а я обойду вот эту рощицу и приду опять сюда.
Настя села на низко срезанный пенек, с краю небольшой прогалины. Только мать отошла, вдруг девочка услышала в молодом ольшанике, у самого подлеса, какой-то шум. С опаской поглядела в ту сторону, а потом подумала: «А что, если это Пеструля?» Стала к тому месту осторожно красться. И вдруг как закричит на весь лес:
— Мама, мама! Вот она, Пеструля-то! Здесь!..
На помятой траве, у ног коровы, девочка увидела телят и закричала еще громче:
— Пеструля здесь отелилась! Двоих принесла! Где ты? Беги скорее!
А Мария Петровна была уже рядом.
— Батюшки мои, двойня! — сказала она, и у нее сразу пропала всякая обида на этого чернявого, немного бесшабашного парня — пастуха. Одно волнение улеглось — появилось другое, но не такое уж тягостное. Как-нибудь доберутся они до дому.
Большая черная корова, с белыми пятнами на боках и на спине, с загнутыми кверху рогами, старательно облизывала новорожденных. Обрадовавшись знакомому голосу, она тихо промычала, как бы извиняясь перед хозяйкой за то, что отстала от стада.
Мария Петровна ласково потрепала корову по гладкой шее и отдала ей взятый для себя хлеб.
— Что же теперь делать-то? — советовалась она с дочкой. — От телят ее не уведешь. Да и оставить их нельзя.
Она во весь голос кликнула пастуха. И Настя кликнула. Но пастух их не услышал. Должно быть, ушел далеко: последний раз он трубил за Утиными болотами.
— Настя, надо бежать за лошадью. Найдешь ли дорогу-то? — сказала мать. — А то здесь, с Пеструлей, оставайся.
— Что ты, я скорее тебя сбегаю! Только… выведи меня на луг.
Мария Петровна вывела дочку на луг, а сама вернулась к корове с телятами.
Солнце опускалось ниже и ниже, набежала туча. Ветер закачал макушки деревьев. По желтеющим листьям застучали редкие капли дождя. Настеньке никогда не приходилось отлучаться так далеко от дома. То было страшновато ей, а тут, как нашли Пеструлю, и сил прибавилось, и бояться она перестала, сбросила с ног башмаки и, босая, без оглядки бежала и бежала в деревню.
Вдруг девочка услышала, как что-то зазвенело: дзинь-дзинь… Она присела на корточки, затаилась, а затем увидела: прямо на нее выскочил рыже-бурый пес с колокольчиком на ошейнике.
Настенька легко вздохнула и, замахав руками, закричала:
— Ступай, скажи своему хозяину: нашли мы Пеструлю-то! Нашли с телятами. Я за лошадью бегу.
Здесь она услышала: ду-ду-ду… Пастух где-то был неподалеку. Сказать бы ему, да некогда — мама заждется.
Когда Настенька выбралась на знакомую, наторенную колесами дорогу, сердечко шибко стучало в груди.
На ферме девочка застала заведующего — усатого сердитого дядьку — Семена Ивановича Вихрова. Увидела его — сказать надо, а слова не выговариваются, так замучилась.
— Нашли? — спросил он.
— Пеструля отелилась… Мама велела на лошади… Два теленка, — еле выговорила Настенька.
И Семен Иванович сразу повеселел, глаза его стали добрыми.
— А куда ехать-то?
— В лес. Я покажу. Скорее!
Пока запрягали лошадь да накладывали в телегу свежего сена, Настенька забралась на передок телеги, свесила ноги.
— Скорее, дядя Семен, а то темно станет…
А дядя Семен не очень-то торопится. «Ему хоть ночь — не ночь: он и не забоится. А каково там маме-то!» — думала девочка.
Когда выехали, она стала усердно сама погонять лошадь кнутом.
Дорога повела лесом, такая узенькая, темная, неровная, осыпанная желтыми листьями… Попадись встречная подвода — не разъехались бы. «Ау, ау, ау!» — раздавалось в разных концах. Кто бы это мог быть? Под вечер за грибами и орехами не ходят. Настенька, дрожа всем телом, забеспокоилась. Дядя Семен закутал ей плечи дождевиком и сказал:
— Послал я женщин вам на помощь — разыскивать Пеструлю. Вот они и перекликаются. Не бойся.
На развилке, как сворачивать вправо, Настя увидела сломанный сучок на дереве — заприметила его.
— Вот здесь ехать, здесь. Теперь уже близко до них. Сворачивать никуда не надо.
Семен Иванович остановил лошадь и сильно, на весь лес, аукнул. От его голоса раскатилось эхо. И тотчас же ему ответила труба пастуха.
Вот и приехали на ту самую поляну, где нашли Пеструлю. Настенька увидела мать и обрадовалась. Да и Мария Петровна, истомленная ожиданием, обрадовалась.
— Ну вот, всех ввела в хлопоты наша Пеструля! — сказала она. — Не надо бы пускать ее в стадо, а я пожалела — на дворе она тоскует…
Телят положили на сено, в телегу, голова к голове. Они отфыркивались. И Настеньку посадили в телегу, потому что она больше всех бегала. Лошадь пустили шагом. За телегой пошла Пеструля, а следом — все: Мария Петровна, Семен Иванович, пастух и рыже-бурый пес с колокольчиком.
На другой день Настя привела на ферму своих подруг — поглядеть на детей Пеструли. Девочки восторгались, гладили телят. А Семен Иванович сказал Настеньке:
— Ты нашла теляток — ты и давай им клички. Только, чтобы первая буква была «П» — так, как зовется их мать.
Настенька подумала, подумала и назвала бычка Полосатый, а телочку — Прибава, потому что мама ей дома говорила, что эта телочка родилась «сверх плана».
Рыжик
Рыжик — это пес с длинной шеей и отвисшими бархатными ушами. Глаза у него темные, с косым прорезом. Живет он на два дома — то у Феди Черемисова, то у Кости Баляба. А Федя и Костя — закадычные дружки-однолетки. Да к тому же еще и дома их на одной улице.
По весне как-то, с разливом реки Буранки, увидели они в кустах заблудившегося щенка.
— Чур, мой щенок! — что есть силы закричал Федя.
— Нет, мой! Я увидел первый, только не сказал «чур», — заявил Костя и, оттолкнув приятеля, забрал вздрагивавшего песика.
— А я тебе не уступлю. Понял? Не уступлю! — горячился Федя. — Если хочешь, давай его растить вместе. Он будет твой и мой.
— Ну, давай, — согласился Костя. — А назовем — Шариком. Он маленький и круглый.
— Маленький сейчас. А когда вырастет? Лучше — Рыжик. Видишь, он рыжий.
И щенок стал у них общим. Дружки варили ему каждый день суп или молочную кашицу. Ловили для него в реке скользких гольцов и плотвиц. Промышляли мяса.
Один раз Костя принес в пузырьке рыбьего жира. Пес не сразу разобрался, фыркнул носом, а когда разобрался — запросил еще.
— По две ложки в день, как лекарство. Так велел дядя Павел, — сказал Костя.
Что Костя Баляба ни делал, всегда ссылался на своего дядю Павла Семеновича, известного всей округе охотника. Ну, если велел дядя Павел, Федя Черемисов, конечно, соглашался.
Пес заметно толстел. Все больше отрастали у него лапы и уши. Научился брехать и «молотить» хвостом. Вот только не понимал слова «тубо», а оно означало — «нельзя».
Как-то ребята купались в реке. Щенка заставили стеречь штаны и рубашки. А он принялся кататься по песку да трепать их штаны.
Из воды Костя и Федя кричали:
— Тубо! Рыжик, тубо!
А он не понял.
Костя Баляба разозлился, хотел постегать его ремнем, но Федя прикрыл собой.
— Он еще маленький. Чего от него хочешь?
— Вот того…
— Сам не знаешь — чего.
Не прошло и двух дней, Рыжик забрался на соседний двор. Перепугал там гусыню с гусятами. Одного гусенка малость покалечил, а черного кота загнал на хлев и — такой ли шум поднял! Хорошо, что хозяев не было дома.
