Михаил Львовский - Точка, точка, запятая...
Зам по воспитательной работе Елена Петровна по привычке хотела посмотреть на свое отражение в застекленной грамоте, висевшей в пионерской комнате, но грамоты на месте не оказалось.
— Здесь всегда что-то висело, — сказала она Саше, — а ты зачем-то снял.
Елена Петровна открыла шкаф, куда обычно ставила свою сумку, но там рядами стояли вымпелы и кубки, а за стеклом, где эти реликвии хранились прежде, Елена Петровна увидела книги.
Тогда она огляделась. В комнате произошли заметные перемены. На стенах не было старых лозунгов и обветшалых фотомонтажей, изготовленных по давно забытым поводам. От этого пионерское знамя стало как-то заметнее. Оно главенствовало в комнате и было почти единственным ее украшением, что создавало ощущение штаба, а не плохо посещаемого красного уголка.
Елена Петровна была умной женщиной. Она оценила значение перемен и сунула свою сумку под стол. А когда в комнату вошли две пионерки и серьезно отдали салют старшему вожатому (он встал и ответил так же серьезно), Елена Петровна слегка оробела.
Пионерки о чем-то беседовали с вожатым, Елена Петровна сидела за своим столом, когда в пионерскую комнату вошли учитель физики Иван Федорович Приходько и Лешин папа.
— Вот, пожалуйста, это отец того самого Леши Жильцова, — обращаясь к старшему вожатому, после всех «здравствуйте» и «приветствую» сказал Приходько. — В который раз приходится слышать, что мы ставим перед детьми непосильные задачи.
— Не совсем так, — слабо улыбаясь, возразил Лешин отец. Он еще был настроен миролюбиво.
— А ведь есть мнение, что тем, кому не по зубам школьная программа, вовсе не обязательно иметь переходный балл, — холодно продолжал физик. — Нельзя же, жертвуя лучшими учениками ради лентяев или попросту неспособных, обеднять курс.
— Но я… вот я… — стараясь говорить спокойно, начал Лешин папа. — Я все же недурно учился в средней школе, и у меня как-никак высшее образование. А я беру ваши учебники и, как говорится, смотрю в книгу и вижу… — он посмотрел на девочек, — знаете что?
Одна из пионерок фыркнула.
— Знаю, — сказал Иван Федорович, — но… — Физик развел руками: мол, тут он ничем не в силах помочь.
— Вы можете идти, девочки, — отпустил Саша пионерок и, когда те вышли из комнаты, сказал: — Иван Федорович, а что, если неспособных ребят неизмеримо меньше, чем обычно думают? Что, если гораздо больше тех… кого учили не так? Можно мне с Лешиным родителем поговорить?…
Иван Федорович удивился, но Елена Петровна энергично закивала головой, и физику показалось, что она даже обрадована.
— У вас есть полчаса? — спросил вожатый Лешиного папу.
***По школьному коридору Лешин папа шел, как по давно забытой улице детства. Он отставал от Саши, задерживаясь у школьных объявлений и плакатов, а проходя мимо столовой, сказал:
— Вкусно пахнет.
Возле уголка юмора в стенной газете Лешин папа застрял.
— «Работа, ты меня не бойся, я тебя не трону», — прочитал он надпись под карикатурой. И похвалил: — Ничего. А мы на партах писали: «Кто здесь сидит, того люблю, кладите в парту по рублю».
Саша снисходительно улыбнулся.
— Это, конечно, ниже, — признался Лешин папа смущенно.
Была перемена, и Саша заглядывал в некоторые классы. За ним просовывал голову и Лешин отец.
В одном из старших классов он обратил внимание на то, что огромные, туго набитые портфели и сумки с книгами стоят в проходах между столами.
— Чего это они портфели выставили? Мы в партах держали, — строго спросил он вожатого.
— Не умещаются они теперь в партах. Объем информации, — объяснил Саша.
— Вот видишь, — сказал Лешин папа. — Мы Лешин класс ищем?
— Нет, нет, — ответил Саша и прибавил шаг, потому что зазвенел звонок.
***— Одна девочка, — сказала пожилая учительница, — купила на двадцать четыре копейки открыток по три копейки за штуку. Пять открыток она подарила брату. Сколько открыток у нее осталось?
Снисходительное выражение лица, с которым Лешин папа, сидя на последней парте второго класса, выслушал условия устной задачи, сменилось отсутствующим: он попытался углубиться в счет.
Но не успел.
Лес рук вырос впереди него.
Восьмилетние мальчики и девочки нетерпеливо тянули их навстречу пожилой учительнице.
— Сережа! — вызвала учительница.
— Три, — ответил мальчик.
— У кого не так? — спросила учительница.
Все руки тотчас же опустились.
— А у вас так? — шепотом спросил вожатый Лешиного папу.
Тот виновато улыбнулся.
— Ляля, к доске. Вырази эту задачу формулой.
Перед огромной коричневой классной доской с подвижными створками Ляля казалась такой маленькой, что Лешин папа смотрел на нее с некоторой тревогой. И, конечно, Ляля не справилась бы со своей задачей, если б не специально для таких случаев предназначенная узкая скамейка перед доской. Смело расхаживая по ней Ляля рассуждала:
— Одна девочка купила на сумму «а» открыток… Сопровождая решение четкими объяснениями, Ляля выразила задачу алгебраической формулой.
Она сделала это так быстро, что Лешин папа не успел опомниться.
А тут учительница предложила новую задачу:
— У Володи шестнадцать страниц альбома занято открытками, и он еще наклеил двенадцать открыток, по четыре штуки на страницу. Сколько страниц теперь занято открытками?
Урок шел в стремительном, почти спортивном темпе и производил захватывающее впечатление.
— Значит, первый вопрос задачи… — прошептал Лешин папа и воровато придвинул к себе листок бумаги. — А можно сразу алгебраически? — спросил он Сашу.
— Пожалуйста, — ответил вожатый, а впереди уже поднимался лес рук.
Лешин отец безнадежно отодвинул от себя бумажный листок.
В пустой учительской зазвонил телефон. Он прозвонил много раз, пока к нему наконец подбежала Елена Петровна.
— Да… Этого еще недоставало!.. Опять? Есть у нас такой. А что, он убил кого-нибудь, ограбил? Я не волнуюсь, я ко всему привыкла… Заведующая по воспитательной работе. А зачем мне записывать? Что я, Лешу Жильцова не знаю?..
***Урок математики во втором классе продолжался.
«А<10» — было написано на доске, и пожилая учительница, трогая пальцем каждый знак, спросила:
— Если «а» меньше десяти, то сколько значений у буквы «а»?
— То есть? — спросил вожатого Лешин папа.
— Выпишите все значения! — сказала учительница, и класс притих.
— Откуда вы столько вундеркиндов набрали? — спросил вожатого Лешин папа.
— Это не вундеркинды. Нормальные дети.
В это время в дверях класса появилась Елена Петровна.
— Простите, — сказала она пожилой учительнице, — мне нужен Саша.
Когда Саша вышел в коридор, она спросила:
— Ты знаешь, где сейчас Леша Жильцов?
— На уроке, наверное…
— Нет. Он в отделении милиции.
***В детской комнате районного отделения милиции томилась компания Морозова.
— Гитару, серебряные струны, отобрали, — прохрипел Морозов, поглядывая по сторонам.
Его очень заботило, какое он производит впечатление на окружающих, особенно на Лешу, который попал сюда впервые.
— А зачем им портфель с учебниками? — спросил Леша, но ответа не дождался.
— Отдайте гитару! — негромко, так, чтоб никто не услышал, буйствовал Морозов. — Я уже пятый раз тут, — объяснил он Леше.
Щелкнул замок, и в детскую комнату вошел лейтенант.
Морозов вскочил и сразу стал канючить:
— Товарищ лейтенант, я вас очень прошу… у мамы сердце больное. Не сообщайте, пожалуйста…
— Я отцу на работу позвонил.
— Так ему же выговор будет.
Голос Морозова звучал чисто, без всякой хрипотцы.
— Пусть за тобой получше смотрит, — сказал миролюбиво лейтенант, вручая парню гитару, а Леше — портфель. Остальным он тоже кое-что роздал.
— Товарищ лейтенант… — канючил Морозов.
— В другой раз не будешь с утра пораньше в парадных КВН устраивать и жильцов терроризировать. Да еще втягиваешь в свои дела неустойчивых, которым в школу идти надо!
— Он сам пристал, товарищ лейтенант…
— Я тебя хорошо знаю, Морозов, — сказал лейтенант и запер за собой дверь.
Тотчас же тихими, но резкими аккордами зазвякала гитара в руках Морозова.
— Слыхал? Выходит, я тебя порчу.
— Ерунда, — сказал Леша и без всякой нужды открыл портфель. В его руках оказался толстенный том. Это был Эйнштейн.
— Мать мне тоже говорила: «Тебя дружки портят, не учишься», — продолжал хрипеть Морозов под треньканье гитары. — Муть! Кто я был в школе? Ноль. А среди своих ребят я бог. Хочешь, тебя завтра все в классе уважать будут? А? — проникновенно глядя Леше в глаза, вдруг спросил Морозов. — Ты мне только скажи, кого сделать?
