Герман Матвеев - Новый директор
— Ну так что? — неопределенно промолвил тот.
— Разговор ведь шел о каком-то Олеге Кашеварове…
— А… — понял в чем дело Глушков. — Это его литературный псевдоним.
— Вот оно что! Ну всё равно. Должно быть, тут какое-то недоразумение. Вы успокойтесь, Игорь, — обратился к юноше Горюнов, пристально глядя на него. — Всё выяснится. Правда всё равно всплывет на поверхность.
— Константин Семенович! Вы здесь! Я очень рад… — заговорил Игорь, когда пришел в себя от удивления. — Будьте добры, позвоните маме. Я всё время прошу…
— Почему маме! Стоит ли ее волновать?
— Стоит, стоит… Вы только скажите ей, что меня не отпускают из милиции.
— Нет, Игорь. Уж лучше позвонить отцу. Всё-таки он мужчина…
— Вы его не найдете. Он занят. Где-нибудь на совещании. Позвоните, пожалуйста, домой. Мама сама ему скажет.
— Ну хорошо… Позвонить мне не трудно, но только с разрешения следователя. Ведь вы, Игорь, оказались под следствием. Алексей Николаевич, можно?
— Пока он не будет говорить правду, я не могу разрешить.
— Вот видите, Игорь, не разрешают. Надо говорить правду.
— Какую правду? Я же не молчу. Отвечаю на все вопросы. Я даже не знаю, в чем меня обвиняют.
— Пока я вас ни в чем не обвиняю, — сказал Глушков. — Садитесь. Нужно всё выяснить…
— Я же от вас ничего не скрываю, гражданин следователь. Почему вы мне не верите?
— Если не верю, значит, имею на то основание. Какие, например, у вас были отношения с Гошкой Блином?
— Никаких. Здесь я первый раз услышал эту дурацкую кличку.
— Однако Блин утверждает, что знает вас.
— Ну мало ли что он утверждает. Врет!
— Откуда же он знает ваш псевдоним?
— Может быть, где-нибудь и встречались… когда-нибудь, — осторожно ответил Игорь.
— Значит всё-таки встречались?
— Я сказал — может быть! Случайно, в какой-нибудь компании, в парке или на стадионе… Он меня видел, а я… Я даже не знаю, как он выглядит… ваш Блин!
Константин Семенович сел за соседний стол и, просматривая дело, стал слушать допрос.
— Хочу вам дать добрый совет, Уваров, — проговорил Алексей Николаевич, покосившись в сторону Константина Семеновича. — Никогда не считайте других глупей себя. Вы слышите меня?
— Да, да. Советы я всегда слушаю, — охотно ответил Игорь, — чтобы передавать их другим. Больше с ними нечего делать. Для себя они никогда не годятся.
Константин Семенович насторожился, услышав знакомую фразу. Но где, у кого, в какой книге он ее читал?
— Вот как? — покачал головою Глушков.
— Да, так.
— Любопытно! Ну, а адрес Блина вы знали?
— Я же вам сказал, что не видел, не слышал и ничего о нем не знаю.
— Вы устроили ему передачу…
— Какую передачу? Что вы выдумываете!
— Гражданин Уваров, во-первых, вы грубы! А во-вторых, я вовсе не заинтересован в том, чтобы выдумывать.
— Это вам только кажется…
— Не кажется, а точно! И, пожалуйста, держитесь вежливо.
— Хорошо.
— Адрес Волохова вы знали?
— Нет, не знал.
— Мать Волохова говорила, что вы были у нее в доме несколько раз.
— Какая мать?
— Алексей Николаевич, — вмешался Горюнов, — пожалуй, он прав… Мать Волохова не знала и никогда не видела Игоря Уварова. Она говорила об Олеге Кашеварове…
— Да, да. Совершенно верно! — согласился Глушков. — Существенная поправка. Передачу организовал Олег Кашеваров. Так?
— Может быть! Спросите у него, — с усмешкой ответил Игорь.
— У кого?
— У Олега Кашеварова.
— Ах, так! Теперь вы даже не знаете, кто такой Олег Кашеваров?
— Не знаю.
— Но часа полтора тому назад вы признались, что это ваш литературный псевдоним.
— Вы меня неправильно поняли, — не задумываясь, нагло ответил Игорь. — Я сказал, что такое имя могло бы быть моим псевдонимом. Понимаете? Могло бы быть.
— Вот! Слышал, Константин Семенович? — сказал Глушков, поворачиваясь к Горюнову. — Он решил отрицать всё. Рассчитывает на заступничество папы. — И, обращаясь к юноше с упреком, продолжал: — Вы же советский человек, Уваров, комсомолец!
— Не путайте различные вещи! — тоном наставника ответил Игорь. — Частная и общественная жизнь — совершенно различные вещи. Они управляются разными законами и движутся по разным путям.
И тон и фраза озадачили Глушкова. Он изумленно посмотрел на юношу.
— Оригинальная мысль! — покачал головою Константин Семенович и, посмотрев на часы, дал этим сигнал следователю. — Сразу видно, что Уваров из породы мыслителей.
Игорь не понял насмешки и довольно усмехнулся.
— Мыслитель! — вздохнувши, проговорил Глушков и встал. — Константин Семенович, я бы не прочь спуститься в столовую. Ты еще посидишь?
— Придется. Надо же всё прочитать…
— А с ним что делать? — нарочито громко спросил он, кивнув в сторону молодого человека. — Оформить в камеру?
— Гм… Это ваше дело…
— Да, но я вижу, что сегодня с ним бесполезно разговаривать. Совсем заврался. Посидит в одиночке, подумает…
Глушков сердито посмотрел на встревоженного юношу и вышел из комнаты. Он в самом деле был голоден, а потому немедленно отправился в столовую.
Некоторое время Константин Семенович, не обращая внимания на Игоря, сосредоточенно читал новые материалы.
— Константин Семенович, — робко начал юноша, — они действительно хотят меня посадить в тюрьму?
— В камеру предварительного заключения, — поправил его Горюнов. — Да, посадят.
— А за что?
На этот вопрос Константин Семенович ничего не ответил и только вздохнул. Через минуту Игорь снова заговорил:
— Вам сообщили о моем задержании… как директору школы?
— Да.
— Вы раньше здесь и работали?
— Да.
— Можно я позвоню домой?
— Нет. Вам же не разрешили.
— Они не узнают.
Константин Семенович грустно посмотрел на юношу и снова вздохнул.
— Честный человек, Игорь, поступает всегда честно, — сказал он. — Видят его или не видят, узнают об этом или не узнают. Алексей Николаевич не сомневается в моей честности.
— В наше время быть таким честным очень трудно.
Бровь Константина Семеновича изумленно приподнялась:
— Откуда это у вас, Уваров?.. Нет, ошибаетесь. Всё дело в привычке.
Некоторое время в комнате стояла тишина. Игорь с тоской смотрел в окно на знаменитую арку, через которую в семнадцатом году народ шел на штурм Зимнего дворца. Сколько раз он слышал об этом, проходил в школе, читал в книгах, видел в театре, кино… Всё это он знал — но только головой, как урок, без участия чувств.
— Привычка быть честным, — задумчиво проговорил Игорь. — Странно… Совершенно честных людей не бывает. Все имеют недостатки. Оттого-то всем так и нравится выводить на чистую воду других людей… Это отвлекает общее внимание от их собственных делишек.
— Это не ваши слова, — сказал Константин Семенович, поднимая голову от бумаг.
— Не мои слова, — криво усмехнулся Игорь. — Все люди пользуются чужими словами… только в разных комбинациях.
— Верно. Но ведь между готовыми комбинациями и своими есть какая-то разница. В каждой комбинации заключается мысль, убеждение. Так?
— Конечно. Готовыми комбинациями пользуются дураки, потому что у них нет своих мыслей, — подхватил было Игорь, но сообразив, что это относится и к нему, вызывающе прибавил: — А другие чужими словами хотят скрыть свои убеждения.
— Бывает и так. Но если вы это понимаете и осуждаете, зачем же так поступаете?
— Как так?
— Пользуетесь чужими мыслями. Чужими во всех отношениях.
— Например?
— Оскар Уайльда… Между прочим, парадоксы и цинизм Оскара Уайльда как-то еще можно оправдать эпохой, условиями жизни… Это своего рода протест. А у вас…
На какой-то момент Игорь смутился. Разоблачение было неожиданным. Впервые, принимая во внимание его семнадцать лет, встретил он человека, знающего любимого писателя. Обычно он легко выдавал его «оригинальные» мысли за свои.
— Протест! — повторил он. — Пускай протест. Я тоже протестую!
— Против чего?
— Против лицемерия, вранья, халуйства, — презрительно сощурился Игорь. — Вы думаете, я совсем еще мальчик?.. Ничего не вижу, ничего не понимаю? Только не говорите, пожалуйста, красивых слов. Я всё равно ничему не верю. Я знаю, о чем вы будете говорить!
— О чем?
— О чести, о долге, о Родине… Да, да! Тысячу раз… миллион раз я слышал эти комбинации слов!
— И сами говорили не раз, — в тон Игорю подсказал Константин Семенович. — На комсомольских собраниях…
— Я? Да, говорил. А что делать? Все говорят, ну и я говорил.
— Зачем?
— То есть как зачем? Так принято!
— Разве нет других тем для разговора? Ведь скучно говорить миллион раз одно и то же.
— Скучно… очень скучно. Так надоело, что просто сказать не могу. Тошнит! И главное, что… Ну ладно, подхалимы болтают, хвастают: «Мы пахали». Доносы пишут, кляузы, чтобы выслужиться. А я?.. Мне же ничего не нужно. Я совсем не эгоист…
