У царя Мидаса ослиные уши - Бьянка Питцорно
– Голова просто раскалывается, – заныла она, увидев, что кузина входит в комнату. – Не выношу этот чёртов левант. В Плайямаре он не такой сильный. Нет, не открывай ставни, у меня глаза болят.
– Я же говорила тебе вечером, надень что-нибудь на голову, – вмешалась заглянувшая на шум синьора Пау. – Но ты же ничего не хочешь слушать: сидишь в куртке, а капюшон даже и не думаешь накинуть. И не вини во всем Портосальво: в Плайямаре тоже бывает сыро по ночам.
– Вечно вам, женщинам, всё не так, – рассмеялся Саверио. – Вчера плохо было Лалаге, сегодня тебе. Придётся после обеда померить Пикке температуру. Мама, почему бы нам не открыть женскую больницу?
– Не говори ерунды! – воскликнула Лалага. – Мама! Ты знаешь, что случилось вчера вечером? Франческо Дзайаса увезли в Лоссай, в больницу. Пришлось вызывать вертолёт, – добавила она с тревогой.
– Несчастный случай? – поинтересовалась Тильда, приподнимая голову с подушки.
– Нет, он заболел. Я не поняла, какой у него диагноз, но говорят, что это рецидив, что он уже болел зимой. Ой, мама, как ты думаешь, он может умереть?
– Надеюсь, что нет. Не делай из мухи слона. В больнице о нем позаботятся.
– Надо же, а он ведь совсем не выглядел больным, – заметила Тильда.
Обед подали в обычное время. После сиесты синьора Пау с подругами и близнецами, борясь с ветром, отправились в сторону Ласточкиного мыса полюбоваться штормом. С приходом леванта волны, бившиеся там о скалы, достигали невероятной высоты и выглядели очень живописно.
Совершенно вымотанная Тильда осталась дома: из-за разыгравшейся мигрени она даже не могла читать. Пару дней назад она закончила «Униженных и оскорблённых» и начала третий роман того же автора, «Идиот».
«Наверное, каждый раз, взяв книгу в руки, она вспоминает о Джорджо», – злорадно подумала Лалага. И как только кузина умудряется так быстро прочитывать двухтомные романы из почти тысячи страниц?
Она пошла в бар в надежде поговорить с Ирен, но подругу завалили делами, и та, при всем желании, ничем не могла помочь. Окончательно загрустив, Лалага спряталась в подвале под террасой и принялась играть сама с собой в «Вопросы на кресте». Теперь, когда ноги загорели, процарапанные буквы отчётливо выделялись на коже. Первый этап Лалага пропустила: всё равно её интересовал только Франческо.
Она начертила крест, подписала по углам «дружба», «страсть», «ненависть» и «равнодушие», а потом произвела подсчёт. Оказалось, что Франческо испытывал к ней пламенную страсть. Тогда она уткнулась лбом в колени и заплакала.
Глава четвертая
Следующие два дня выдались столь же печальными. Вслед за актёрами уехали оркестр, продавец сладостей и тир. Начали собираться и многие отдыхающие.
Мать велела Лалаге и Саверио заняться каникулярным домашним заданием. Заходил местный школьный учитель: синьор и синьора Пау очень просили его взять близнецов в первый класс, но он опасался, что они слишком недисциплинированные.
Мигрени у Тильды больше не повторялись, и она полностью погрузилась в чтение «Идиота», да так, что всю ночь не могла заставить себя погасить свечу.
На третьи сутки ветер стих. А на четвертые наступил такой приятный сентябрьский день, что «Моя дочурка Джиролама» снова отчалила от пирса и направилась к пляжу, взяв на борт весь свой экипаж.
С первым послеобеденным катером домой вернулся мрачный доктор Пау. Он позвал жену в амбулаторию, и они просидели там добрых полчаса. Потом мать послала Форику поискать Лалагу, которая, как обычно, отправилась на прогулку с Ирен.
Форика нашла их только спустя почти два часа: они забрались аж на самую вершину Пограничной горы, чтобы насобирать кремней.
– Спускайся сейчас же, отец хочет с тобой поговорить, – объявила она.
– Чего ему надо? – спросила Ирен подругу.
– Не имею ни малейшего понятия!
Отец ждал её, сидя за столом.
– Закрой дверь и садись. Ты должна пообещать мне, что скажешь правду, – он не казался сердитым, скорее, печальным. И очень взволнованным.
– Что случилось?
– Помнишь, я не хотел, чтобы ты общалась с этими актёрами? Твоя мать всегда говорит, что я преувеличиваю, но, к сожалению, на сей раз я оказался прав.
– Папа, что случилось? – он не знала, почему, но у неё сразу же вспотели руки, как будто из обеих ладоней забило по крошечному гейзеру.
– Послушай, ты помнишь, я просил тебя не пользоваться их помадой?
– Я и не пользовалась! – она уже почти кричала. – Мама одолжила мне свою!
