У царя Мидаса ослиные уши - Бьянка Питцорно
А потом, на исповеди, она признается, что врала, врала много, и одна ложь неизбежно тянула за собой другую. Но никому, даже падре Агостино, она не смогла бы рассказать обо всём в деталях: как объяснить то, что случилось этим летом, летом любви, тайны, недомолвок, обмана и предательства? Значит, снова прятаться за расплывчатыми фразами в надежде, что тогда, не вдаваясь в подробности, он просто назначит ей обычную епитимью: «Три pateravegloria[12] перед статуей Мадонны».
Потому что нельзя же рассказать о том, как эта история начиналась, о любви Тильды и Джорджо, которым она помогла обманывать своих родителей и всю семью. А вдруг дон Агостино шпионит за ними? Он давно приятельствовал с бабушкой и дедушкой Марини, и вполне мог бы предупредить, что обе их внучки – лгуньи, каких свет не видывал, и что за Тильдой нужен глаз да глаз. То-то старики рассердятся!
Но нет, конечно, дон Агостино никому ничего не расскажет: он ведь священник, ему запрещено разглашать тайну исповеди.
Хотя вот дядя Даниэле, будучи врачом, тоже должен хранить свои профессиональные тайны, а ведь он ещё в марте сказал Тильде, причём за столом, перед всеми:
– Лучше бы тебе не общаться больше с этой девчонкой Кадедду, дочерью ювелира.
– Это почему? – насупилась тогда Тильда: она терпеть не могла, когда про подруг говорили гадости.
– Об этом не стоит распространяться, – понизил голос дядя, – но сегодня с утра я видел её флюорографию. Похоже на очаговый туберкулёз правого лёгкого. Дело худо, он вполне может быть заразным, так что лучше вам не встречаться.
Дядя Даниэле, как и папа, буквально помешался на этой теме: с тех пор как несчастный дядя Марчелло скончался от туберкулёза в возрасте всего лишь двадцати лет, семья жила в страхе перед невидимой бациллой Коха.
– Но ведь она учится в моем классе! – возмутилась Тильда. – Как я могу с ней не общаться?
– Придумай какой-нибудь предлог.
– А она сама-то, бедняжка, знает?
– Нет. Её родители попросили сказать, что у неё тяжёлая анемия.
Тильда была в ярости. Она заявила, что если ей не разрешат объяснить Агнессе Кадедду и другим подругам, почему она не может с ней общаться, то будет продолжать вести себя как обычно. А на риск заражения ей плевать.
– Но ты не можешь ей ничего объяснять! – рассердился дядя. – Всем сразу станет понятно, что ты узнала об этом от меня, а я не должен разглашать врачебные тайны.
К счастью, вопрос тогда решился сам собой, потому что Агнесса Кадедду исчезла: в один прекрасный день она просто не пришла в школу. Скорее всего, её отправили в какой-нибудь санаторий в горах. Так что Тильде в любом случае не пришлось решать, раскрывать ли окружающим врачебную тайну.
Лалага размышляла, а ветер всё гремел и гремел ставнями. Должно быть, сегодня на пути к «большой земле» катер изрядно помотает по волнам.
Глава вторая
К десяти, несмотря на шторм, островитяне собрались в порту, чтобы поприсутствовать при отбытии «Друзей Фесписа», словно именно сегодня те давали свой последний спектакль.
Вечерние кассовые сборы превысили самые смелые ожидания, но с утра все без исключения актёры выглядели мрачными. Пожалуй, подумала Лалага, даже чересчур мрачными, чтобы это можно было списать на печаль от расставания с островом: они ведь привыкли к бродячей жизни и не имели причин привязываться к Серпентарии. И тем не менее актёры были слишком угрюмы, даже если принять во внимание предстоящее плавание: конечно, в шторм катер будет скакать по волнам, словно балерина, но ведь рыбацкие лодки сегодня на рассвете вышли в море, так что больших проблем не предвиделось.
– Наверное, что-то случилось, – заметила Ирен, указывая на группу местных старушек, с сочувственным видом обступивших синьору Дзайас.
– Слыхали про Франческо? – раздался вдруг тихий голос: видимо, кто-то пришёл раньше других и уже успел поговорить с актёрами.
– Слыхали что? – обернулась Лалага, которая как раз пыталась отыскать друга в толпе. Она хотела передать ему подарок, который сделала своими руками: небольшую коробку из-под лекарств, на дно которой наклеила мелкие ракушки, чтобы получился орнамент. «Это чтобы ты запомнил меня и Ирен, – гласила записка. – И спасибо тебе за все. Надеюсь, когда-нибудь мы свидимся снова. Твоя подруга Лалага». Но молодого человека не оказалось ни в кабине старого американского грузовичка, ни среди тех, кто грузил багаж, не вошедший в кузов.
– Слыхали о Франческо? – это подошла Адель. Она обняла подруг, но голос, обычно чистый и звонкий, сегодня казался хриплым и
