Герман Матвеев - Новый директор

Бросив девушку с немцами, Арнольд Спиридонович стремительно направился обратно к клубу.

46. Матери

— Константин Семенович, к вам пришли три мамаши, — не глядя директору в глаза, сообщила секретарь.

— Так в чем же дело?

— Я не знаю ваших приемных часов…

— Мои приемные часы, когда я нахожусь в школе.

— Хорошо. Теперь я буду знать. Значит, они могут войти?

— Ну конечно.

— Все сразу?

— А это как им будет угодно. Лучше, конечно, все сразу, — сказал Горюнов, распахивая дверь.

В канцелярии стояли три очень разно одетые женщины. Две из них застенчиво, но с любопытством посмотрели на директора, а третья — высокая, с ярко накрашенными губами и целой копной рыжих крашеных волос — при появлении Горюнова скорчила презрительную гримасу.

— Здравствуйте, товарищи родители! Очень хорошо, что пришли в школу без приглашения. Пожалуйста, проходите… Садитесь, кому где нравится, — приветливо говорил Константин Семенович, пододвигая стулья к своему столу. — Чем могу быть полезен?

— Товарищ директор, нам сказали, что вы отменили второгодников, и вот мы хотели бы выяснить, на каком основании? — слегка прищурив подведенные глаза, спросила высокая женщина.

— Вы делегация? — обратился Константин Семенович к двум молчавшим.

— Какая делегация! Мы каждая сама по себе…

— Но если, товарищ… не знаю вашей фамилии…

— Моя фамилия Каткова, — еще больше прищуриваясь, вызывающе сказала первая. — А эти, сколько я знаю, Седова и Маркина.

— Прекрасно! Значит, товарищ Каткова, вы говорите только от своего имени?

— Я говорю насчет моего собственного ребенка.

— Зачем же тогда вы говорите о себе во множественном числе? «Мы хотим, нам сказали»… Кстати, кто вам сказал о второгодничестве?

— Сын.

— Интересно! Откуда он узнал?.. Ну, хорошо. Продолжайте, пожалуйста!

Вежливый тон директора несколько обескуражил Каткову. Она пришла в школу с намерением требовать, навести порядок, «дать бой», но ничего не получалось. Для боя нужен противник, а его не оказалось.

— А что продолжать? Второгодников вы на самом деле отменили?

— Не совсем… И не второгодников, а второгодничество. Не отменили, а собираемся изжить. Если ученик долго не ходил в школу по болезни, то мы, конечно, разрешим ему учиться второй год. Могут быть и другие уважительные причины…

— А что значит «разрешим»?

— Разрешим в виде исключения. Вы хотите, чтобы ваш ребенок был оставлен на второй год?

— Да.

— В каком классе?

— В пятом.

— Он много болел?

— Он у меня совершенно здоровый.

— Почему же он остался на второй год?

— Почему, почему? Что вы, не знаете, почему оставляют… Нахватал много двоек, вот и оставили. Учился плохо.

— А почему он плохо учился?

— Откуда я могу знать? Об этом надо спросить учителей!

— Вы же всё-таки мать.

— Ну так что! Вы же его учили, а не я. За то вам и деньги платят. Удивительное дело! Сами двойки ставят, сами на второй год оставили, а я виновата!

— Вас, я вижу, не очень беспокоит успеваемость сына? — холодно спросил Горюнов.

— Не один он плохо учится!

С огорчением посмотрел Константин Семенович на Каткову и вздохнул. Предстоял утомительный, неприятный разговор, и нужно было набраться терпения. Он сразу догадался, чем вызвано такое отношение матери к второгодничеству сына. Она получала за него пенсию и будет получать до окончания мальчиком школы.

— Верно. Не один. А что в этом удивительного? Если ребенок может сидеть по два года в каждом классе, зачем же ему стараться? Ну, а чего же всё-таки вы хотите от меня?

— Я уже сказала: я хочу, чтобы он остался на второй год.

— Хорошо. Напишите заявление. Педагогический совет решит. Но предупреждаю, если ему разрешат, вам придется платить.

— Платить? За что? — удивилась Каткова.

— За второй год обучения, — невозмутимо ответил Константин Семенович — Сумма? Я не помню точно… Четыреста с чем-то рублей.

— Новое дело! — всплеснула руками Каткова. Грудь ее бурно вздымалась, по лицу пошли красные пятна. — Да что вы такое выдумываете! Нет, вы что-то не то! У нас же учение обязательное и бесплатное! Я тоже ученая… слава богу, семилетку кончала!

— Очень рад за вас, — терпеливо сказал Константин Семенович.

— Да как у вас язык повернулся!.. Конституцию надо читать, товарищ директор.

— Конституцию мне приходилось читать, — всё так же невозмутимо продолжал Горюнов. — Действительно, государство берет на себя оплату ученья вашего сына в течение семи лет… но по одному году в каждом классе. По одному! И в прошлом году он учился бесплатно. Но ведь он будет учиться второй год. На это нам средства не отпущены.

— Вы слышали? — сердито смеясь, обратилась Каткова к женщинам. — Вы слышали, что он говорит? Мой сын просидел два года в четвертом, два года в третьем, и никто никогда не требовал ни копейки. Да разве он один?

— Вы напрасно ссылаетесь на прошлые годы, — спокойно возразил Константин Семенович. — Ошибки есть и у нас, но их надо исправлять. Если вам всё равно, что ваш сын не желает учиться, лодырничает, то мы не станем это поощрять. Разбазаривать средства нам никто не разрешит.

— Что значит «разбазаривать»? Вы считаете, что в других школах разбазаривают? Это что, во всех школах такой порядок?

— О всех школах я ничего вам сказать не могу.

— Нет уж! — решительно заговорила Каткова. — Ничего у вас не выйдет! Мы не позволим…

— Опять вы говорите во множественном числе, — иронически заметил Константин Семенович. — «Мы!» Кто «мы»?

— Я платить не буду!

— Вот это другой разговор. Но платить вы обязательно будете. Придется платить.

— Посмотрим!

— Хорошо, посмотрим.

Каткова усмехнулась, сложила руки на коленях и поджала крашеные губы, но не успел Константин Семенович обратиться ко второй матери, как она опять заговорила:

— Интересно! А если я не заплачу, вы исключите сына?

— С какой стати! Сын за родителей не должен отвечать.

— А как же вы хотите получить с меня деньги?

— Я думаю, что по месту работы или через собес, — спокойно ответил директор. — Но думаю, что до этого не дойдет. Вы разумная женщина и в конце концов поймете, что неправы. Со второгодничеством нужно бороться, а не поощрять его. Кстати, возможность остаться на второй год воспитывает очень плохие черты в ребенке: безответственность, иждивенчество, безволие…

— Не учите, пожалуйста. Мой сын не один остался.

— Я же вам сказал, что мы освободим от платы только по уважительной причине. Остальные все будут платить.

— Зам-мечательно! — Каткова откинулась на спинку стула и, сцепив пальцы, хрустнула ими. — Я вижу — вас не пробьешь… Ну, хорошо, — снова прищурилась она, — допустим, я буду платить. А как остальные? Нельзя же брать со всех одинаково? Кто больше получает, тот и платить должен больше. А в школе сколько угодно таких, кто побогаче меня.

— Вот это деловой разговор! — улыбнулся Константин Семенович. — Поставьте ваш вопрос на родительском собрании. Вопрос действительно стоит обсудить. Вы тоже с таким делом? — обратился он ко второй матери.

— Нет… я по другому, — сильно смутившись, проговорила Седова. — Говорят, что вы отменили все экзамены?

— Да. Никаких экзаменов в нашей школе не будет.

— Странно… А как же аттестат зрелости?

— Об этом поговорим на первом же родительском собрании более подробно. Сейчас я могу сказать, что окончившие школу без двоек по основным предметам получат аттестат. В аттестате зрелости будут выставлены годовые оценки по всем предметам, начиная с пятого класса. Понимаете? Будет полное представление о том, как школьник учился в средней школе, что ему давалось легко и что трудней. Если же у него будут двойки, то он получит только справку, что с такого-то и по такой-то год посещал школу.

— А второгодник? — спросила Каткова.

— У второгодников будет двойная отметка. За первый и за второй годы.

— Новости какие!..

Удивилась и Седова.

— Вот оно что… — задумчиво произнесла она. — Извините, но я не совсем понимаю… В других школах будут экзамены… будет возможность исправить отметки…

— Вот это-то и скверно. Весь год ученик может учиться плохо, а на экзаменах вытащит легкий билет и получит пятерку. Случайность! Экзамены порождают зубрежку. Дети надеются на авось. Нет, экзамены — это всё равно что штурмовщина на производстве.

— Но почему же тогда их ввели? — с недоумением спросила Седова.

— Потому, что свыклись и до сих пор не можем отказаться от старого…

Ответ смутил женщин. Они переглянулись, но ни спорить, ни возражать не стали. Им надо было подумать, собраться с мыслями — хотя бы потому, что они не могли сразу оценить перемены, новые порядки. Наконец Седова решилась спросить: