Ночной обоз - Алексей Иванович Мусатов
Пройдя узким коридором, Таня открыла дверь в свою комнату и замерла: здесь вовсю хозяйничали Настя Веселкина и незнакомые ей девочки. Кто чистил картошку, кто подкладывал в печку дрова, кто чинил туфли. На веревке, протянутой через комнату, сохла девчачья одежда.
Увидев невысокую скуластую девушку, девочки растерянно приподнялись.
— Ой, наша Таня вернулась! — кинулась к ней Настя и объявила подругам: — Это Таня... Татьяна Ивановна! Я вам говорила про нее.
— Ну и правильно, что хозяйничаете, — поздоровавшись с девочками, сказала Таня. — Так и надо! Только почему дыму полно?
— Дрова сырые... Осина, — вытирая слезы, буркнула лохматая девчонка, шуровавшая в печке железным прутом.
— А к дровяному складу не подойдешь, — заметила ее соседка. — Часовой там...
Таня спросила, что у девочек сегодня на ужин.
— То же, что и вчера... Грибы да картошка — объеденье... Пионеров идеал, — усмехнулась чернявая повариха, заглядывая в чугунок на плите.
— Я же велела моими запасами пользоваться... Возьмите в шкафу. Крупа там, макароны.
— А мы уж того... — переглянувшись с девочками, сконфуженно призналась Настя. — Прикончили их...
Таня покачала головой. Вот уж не думала, что все ее запасы израсходуются так быстро. Верно говорят, что голод не тетка.
— Тогда обождите... Сейчас что-нибудь раздобуду. — Таня поспешно вышла из комнаты и направилась к детдомовской кастелянше Ефросинье Тихоновне Ткачевой, которая жила в соседнем флигеле. Перед войной пожилую кастеляншу, всю жизнь проработавшую в детских домах и приютах, разбил паралич. За больной одинокой женщиной, как могла, ухаживала ее подруга, уборщица тетя Лиза. Месяца через три Ефросинья Тихоновна несколько поправилась — восстановился голос, окрепла рука, и только правая нога волочилась, как плеть. Эвакуироваться с детдомом кастелянша все же не могла. Вместе с ней осталась и тетя Лиза.
Сейчас, войдя в квартиру кастелянши, Таня и здесь увидела детей. Две худенькие девочки лет шести-семи, тихо переговариваясь, лежали под одним одеялом на диване; в углу, на матрасике, постанывая и тяжело дыша, спал мальчик; еще один мальчик и девочка сидели за столом и при тусклом свете семилинейной лампы что-то сшивали из цветных тряпочек.
— Тетя Фрося! Пришел кто-то, — слабым голосом позвала худенькая, словно просвечивающаяся насквозь девочка-швея.
Из соседней комнаты, тяжело опираясь на костыль, вышла грузная, с сединой в волосах, с отекшим мучнистым лицом Ефросинья Тихоновна.
Таня прижалась лицом к ее плечу.
— Выдюжила, доченька, — грустно сказала Ефросинья Тихоновна. — Вот ведь как война-то тебя сразу опалила...
— А вы как себя чувствуете? — осторожно спросила Таня.
— Ползаю мало-помалу. Лиза вот мне подпорки раздобыла... Вроде опять человеком становлюсь.
Ефросинья Тихоновна спросила, куда Таня думает теперь податься. Конечно, лучше всего пробиться к своим, к выехавшим детдомовцам. Ее там, наверное, ждут не дождутся.
— Хорошо сказать — к своим, — усмехнулась Таня. — А куда, как? Да и надо ли пробиваться? Здесь ведь тоже дети...
— Дети, доченька, дети, — кивнула Ефросинья Тихоновна. — Мы вот с Лизой уже скольких приютили... Здесь у меня малыши, подлечиваем их. А в твоей комнате девочки постарше собрались.
— А в Шатровой башне у Шурки Кропачева девять мальчишек собралось, — тихо сказала Таня.
— Знаю, знаю. Еще девять ртов!.. — вздохнула Ефросинья Тихоновна. — И что ж мы с ними делать будем?
Не успела Таня ответить, как в комнату ввалился дед Силантий, раньше исполнявший в детдоме обязанности сторожа.
Сейчас Силантий изучающе оглядел Ефросинью Тихоновну и Таню.
— Эге... А персонал-то вроде как подбирается. Вот и Татьяна вернулась... Ну что ж, принимайте тогда пополнение: питомцев привел. Три пацана, две девахи.
— Откуда, Силантий?
— Из города, откуда же еще. Ребятню на базаре подобрал, в мусорных ящиках рылись. Такие замурзанные, тощие — страсть! А девчонок просто-таки подсунули мне. Иду по улице, навстречу бабка знакомая, Фомичиха, а с ней две девочки, близнецы, видно. Бабка так и вцепилась в меня. «Коль ты, говорит, вошпитатель из детского приюта, забери у меня сироток. Отец у них в армии, мамашу ночью полицаи забрали, а мне при моих годах и хворях их не прокормить». Я, понятно, толкую, что никакой я не вошпитатель, приюта нет и в помине, а бабка знай свое: «Раз других принимаете, не можете меня, старого человека, обидеть». Ну и сунула мне девчушек. Видала, Тихоновна, какой слух о нас пошел: будто мы детский приют собираем.
— Да ты что, Силантий, — опешила кастелянша. — Куда же нам девать их?
Старик развел руками.
— Ума не приложу. А только, ежели по совести, нельзя иначе... Погибнут же детишки... Ведь те близнецы-то, знаете, чьи? Дочки Фоминой, лекарши из горкома... Ее Семенов выдал.
— Семенов? — вскрикнула Таня. — Это тот самый, что ларьком на базаре заведовал? У которого сад в Заречье?
— Он, мразь! — выругался Силантий. — Прилип-таки к немцам... Полицаем заделался. Партийцев выслеживает, комсомолов. А там, гляди, и до детишек доберется. Эх, жизнь наша, все наперекос пошло!
В комнату вошла уборщица тетя Лиза, коренастая, моложавая женщина в сапогах и стеганке. Вошла она бесшумно, словно тень, прислонилась к притолоке двери и окинула всех невидящими, пустыми глазами.
— Лиза, голубушка, — шагнула к ней Ефросинья Тихоновна. — Что с тобой? Полицаи, что ли, обидели?
Тетя Лиза вяло махнула рукой, потом опустилась на стул и закрыла лицо руками.
— Господи! Что же это делается? Что делается? — сквозь слезы забормотала она. — Там по улицам фургон разъезжает. Большой, зеленый, на колесах. А немцы детишек хватают и в душегубку их, в душегубку. Как собачонок бездомных. И за город увозят. А там, говорят...
— Да уймись ты! — побледнев, вполголоса прикрикнула на нее кастелянша. — Дети же здесь...
В комнате наступило долгое молчание.
«Спасать детей, спасать... Во что бы то ни стало», — с отчаянием подумала Таня, проглатывая подступивший к горлу жесткий комок.
Силантий тоскливо поглядел на женщин.
— Так как же с моими питомцами быть? Ну, с мальчишками еще ладно... как-нибудь пробьюсь. А с девчушками что делать?
— Где они у тебя? — спросила Таня.
— В сторожке отогреваются... Холодную картошку прямо с шелухой уминают.
— Мальчишек ведите в Шатровую башню, к Шурке Кропачеву. А девочек... — Таня вопросительно посмотрела на Ефросинью Тихоновну.
— Что уж там... — Вздохнув, кастелянша переглянулась с тетей Лизой. — Девочек сюда давай. Где пятеро, там и семеро
