Ночной обоз - Алексей Иванович Мусатов
— Мы теперь вместе из города будем выбираться, — помолчав, сказала Таня.
— Да, да, непременно, — кивнула Елена Александровна. — Только меня одно беспокоит: Виктор почему-то никуда не хочет уходить из города. Говорит, что будет здесь жить, работать...
— Работать? На них, на немцев?
— Представь себе. Он уже что-то узнает, заводит знакомства.
— Да нет... Не может быть... — опешила Таня. — Вы, наверное, чего-то не поняли.
— Если бы так, — вздохнула Елена Александровна. — Прошу тебя, Танюша, объясни ему, уговори. — И она сообщила, что примерно через неделю группа выздоравливающих красноармейцев будет тайно переправляться из больницы в партизанский отряд. Так что пусть Таня с Виктором готовятся и ждут сигнала.
*
Наспех пообедав, Таня направилась в дальний угол больничного сада, к шалашу, чтобы встретиться с Виктором.
Ветви деревьев прогнулись и надламывались от обилия плодов, перезревшие яблоки глухо стукались о землю, похрустывали под ногами.
Заметив девушку, Виктор поднялся с копны слежавшегося сена.
Таня бросилась ему навстречу.
— Наконец-то!.. — вырвалось у нее. — А я думала, что ты уже не вернешься... Забыл про меня...
— Как видишь, объявился...
Таня пристально оглядела своего друга. За месяц разлуки он заметно повзрослел, вытянулся, черты его лица обострились, кожа обветрилась, посмуглела.
И все же Виктор совсем не был похож на человека, который чуть ли не месяц скитался по округе, пробираясь в город. Сейчас, в белой сорочке, при галстуке, в лучшем своем выходном костюме и модных строченых туфлях, он выглядел неуместно щеголеватым, даже пижонистым.
— Ты что это? — насторожилась Таня. — Будто на танцы собрался.
Виктор усмехнулся.
— Можешь меня поздравить. Устроился в парикмахерскую при офицерском клубе. С завтрашнего дня приступаю к работе. А там, знаешь, и манеры нужны, и вид, и обхождение.
Внутри у Тани все напряглось.
— Будешь обрабатывать офицерские рожи? — зло спросила она. — Стричь, брить, одеколончиком брызгать...
— Буду... Надо это! Раз послали, значит, надо.
— Погоди, погоди, — опешила Таня. — Кто послал? А как же партизанский отряд? Ты же за мной вернулся? Когда мы в лес тронемся?
Витя вздохнул и, помолчав немного, тихо признался:
— Нет, Таня, не за тобой я пришел. И вообще в отряд мы пока не пойдем. Мы нужны здесь, в городе.
Оглянувшись по сторонам, он взял девушку за руку и усадил рядом.
— Слушай меня. Я ведь матери не мог обо всем рассказать. Не положено. А тебе могу. — И он сообщил, что в городе осталось много комсомольцев, молодежи. Из них должна быть создана боевая подпольная группа. Это дело поручено Игорю Терехову, второму секретарю горкома комсомола, который уже тайно проживает в городе. Таково решение подпольного, обкома партии и партизанского отряда... А он, Виктор, послан сюда из отряда на помощь Терехову.
— А как же мои ребята? — растерянно сказала Таня. — Их же спасать надо... От голода, от фашистов. Я обещала их в лес увести, к партизанам. Они даже оружие для них собирают.
— Знаю, — кивнул Виктор. — И это неплохо. Оружие всегда пригодится. А в партизанах им пока делать нечего. Да и не проберешься туда.
— Что ж мне теперь? Отказаться от ребят, бросить их на произвол судьбы?
Виктор покачал головой.
— Наоборот... Есть и для тебя самое неотложное задание. Ты же сама сказала: детей необходимо спасать... От голода, от фашистов...
— Но как? Каким образом? — вырвалось у Тани.
— Надо, конечно, подумать, пошевелить мозгами, — сказал Виктор. — Но главное сейчас — остаться в городе, быть поближе к ребятам, устроиться к немцам на работу, чтобы знать о каждом их шаге.
И тут Таня не утерпела и спросила Виктора, как же он сумеет работать парикмахером, если ничего не понимает в этом деле.
— Почему же не понимаю, — усмехнулся Виктор. — Натаскали меня в отряде. Две недели у мастера практиковался. И не только стрижке-брижке, еще кое-чему обучился.
В монастыре
Через неделю повязка с руки была снята, а еще через три дня Таня уговорила Елену Александровну выписать ее из больницы.
На прощание врач пожелала ей удачи, предупредила, чтобы она не перетруживала левую руку и, главное, вела бы себя в городе осторожно и осмотрительно.
— Я понимаю, с Виктором вы ни о чем не договорились, — вздохнула она. — Так попробуй хоть одна из города вырваться.
— А вы знаете, сколько в городе бездомных ребят? — спросила Таня. — Более пятидесяти человек. Живут в башнях, в подвалах, на чердаках...
— Откуда такие сведения?
— Разведка донесла... И все неухоженные, грязные, голодные... Разве вы после этого ушли бы куда-нибудь?
— Но чем ты можешь помочь им? — удивилась Елена Александровна. — Вашего детского дома в городе нет. Весь персонал выехал. Помещение занято немцами. Школа закрыта...
— Да, ничего пока нет, — вздохнула Таня, расставаясь с врачом.
В сумерки, сопровождаемая встретившим ее Шуркой Кропачевым, она направилась домой.
— На дорогу лучше не лезть, — предупредил Шурка. — Можно на патруль нарваться. Я теперь в монастырь своим маршрутом хожу.
Издали виднелась каменная монастырская стена. Широкая, хоть на тройке катайся, обомшелая от древности, с проросшими из трещин молодыми березками, с узкими окошечками-бойницами, с причудливыми башнями по углам, она уступами поднималась на пригорок и охватывала монастырь неправильным пятиугольником.
К монастырю подошли со стороны оврага, поднялись по крутому взгорку и через пролом в стене, около Шатровой башни, сказались внутри монастыря.
Вдоль стен теснились разномастные монастырские постройки, флигели, службы. Вот в этом двухэтажном мрачноватом здании с узкими окнами, примыкающем к Голубиной башне, помещался их детский дом. Над входом висела нарядная вывеска, на клумбе, сделанной в форме пятиконечной звезды, до поздней осени цвели белые астры, стояла скульптура Ильича, на высокой мачте развевался на ветру красный флаг.
Ничего этого сейчас не было. Клумба взрыта колесами грузовиков, мачта свалена, липы, затеняющие окна, срублены.
Но что это? Шурка попридержал Таню и вгляделся вперед. Во всех окнах горит свет, входные двери распахнуты, к зданию один за другим подъезжают рычащие грузовики, снуют немецкие солдаты в лягушиного цвета шинелях.
— Чего они забегали? — вслух подумал Шурка. — Неужели еще кто прибывает?..
По еле заметной тропинке, пробитой в зарослях бузины, он провел вожатую вдоль монастырской стены к кирпичному флигелю, в котором до эвакуации жили
