Ночной обоз - Алексей Иванович Мусатов
Ночной обоз
Наконец наступил долгожданный вечер
Воспитатели уложили ребят спать пораньше. Старшие легли в постель одетыми, в любую минуту готовые к подъему.
Воспитатели тоже были наготове. Таня выдала Родьке и Яшке одежду и обувь и отправила их выручать Шурку с Витолом.
— Действуйте осторожно, двигайтесь по одному, — наказала она. — На глаза никому не попадайтесь.
Силантий и тетя Лиза проверили входные двери и не стали, как обычно, запирать их на крючки и засовы, а в спальнях даже вытащили из рам шпингалеты и гвозди, чтобы можно было легко распахнуть окна и передать малышей в руки партизан.
Потом все воспитатели собрались в дежурной комнате и через «глазки» в опушенных колючим инеем стеклах принялись наблюдать за лесом.
За окнами по-прежнему сияла луна, и вокруг нее проступало лилово-оранжевое кольцо — верный признак надолго установившихся морозов. От стужи потрескивали бревенчатые стены помещения, снег под ногами полицая, расхаживающего перед детдомом, сердито скрипел и повизгивал.
— Ох и погодка! — вздохнула Ефросинья Тихоновна, припав к «глазку» в окне. — Да и сам Семенов сегодня дежурит... Не к добру все это.
— Ничего, — успокоила Таня. — Попробуем сделать так, чтобы он не мешал нам. — Она вытащила из корзины три бутылки самогона, выменянного на базаре на соль, и передала их Силантию и тете Лизе. — Действуйте, как договорились... Веселитесь, гуляйте.
— Да уж мы гульнем! — усмехнулся старик и, забрав самогон, вместе с тетей Лизой пробрался в сторожку.
Вскоре оттуда донеслось нестройное, сбивчивое пение подгулявших людей. Промерзший полицай настороженно вскинул голову. Пение не прекращалось. Семенов наконец не выдержал и заглянул в сторожку.
Силантий, не жалея дров, жарко топил железную печурку, тетя Лиза жарила на сковородке картошку со свининой, на столике стояла початая бутылка самогонки.
— Богато живете, — покосился Семенов. — С чего это пирушку затеяли?
— А чего нам, малярам? — заплетающимся языком принялся объяснять Силантий. — Не все вашему брату шнапсом баловаться, в такой мороз и нам не грех по маленькой пропустить...
Семенов раскричался: в городе не положено никаких ночных гулянок, и он сейчас заберет их в комендатуру.
Но тепло, пышущее от печурки, соблазнительный запах жареной картошки со свининой и особенно бутылка с самогоном сделали свое дело, и вскоре полицай присоединился к пирушке.
Таня выглянула в форточку — Семенова на улице нет, пения из сторожки не слышно.
— Кажется, клюнуло... Угощается Семенов, — кивнула она Ефросинье Тихоновне.
— И что ты затеяла, Татьяна? Разве нам с таким бугаем справиться?
— Ребята помогут... Да и самогон свое дело сделает.
Часам к одиннадцати в сопровождении Родьки и Юрика в дежурку ввалились Шурка с Витолом.
— Больные вы наши! Герои! — обняла их Ефросинья Тихоновна. — Вырвались все-таки!
— Вас не заметили? Погони нет? — спросила Таня.
— Все в порядке, — ответил Шурка. — Как в палате стихло, мы раз-раз в форточку... А как здесь?
— Да вот сидим, ждем. Вскоре придется еще одну операцию провести. — Она рассказала про пирушку в сторожке у Силантия, про полицая Семенова. — Тетя Лиза должна сигнал подать.
Таня разбудила в спальне еще четырех ребят, привела их в дежурку и объяснила, что они должны будут делать.
Ожидание казалось бесконечным. Только около полуночи все собравшиеся в дежурке услышали через форточку, как тетя Лиза в сторожке тонким, пронзительным голосом запела: «А я млада-младешенька».
Таня поднялась.
— Это сигнал. Пошли, ребята!
Неслышно войдя в сторожку, они увидели, что Силантий обнимается с осоловевшим Семеновым. Не мешкая, Таня с ребятами накинули на голову полицая одеяло, свалили на пол и связали веревкой по рукам и ногам, в рот засунули тряпичный кляп.
Полицай дергался, мычал, но освободиться не мог.
— Мычи, мычи, скотина безрогая... Кончилось твое холуйство! — в сердцах сплюнул Силантий. — Куда его теперь? В прорубь, что ли, сунуть?
— Нет, зачем же? — сказала Таня. — Партизаны его прихватят с собой... Вместо языка. — Она велела ребятам присматривать за связанным полицаем, а сама с дедом Силантием отправилась в лес встречать партизан.
Около часа ночи на противоположной стороне города, в районе льнозавода, занялось зарево, глухо защелкали выстрелы.
— Началось... Теперь уже скоро, — вслух подумала Таня, пробираясь вместе с Силантием по дну оврага в глубь леса.
Но сколько ни вглядывались вперед, ничего не заметили: ни людей, ни подвод. И только негромкий голос откуда-то сбоку заставил их замереть и остановиться.
— Тихо, ни с места!
Из-за кустов вынырнули два парня в белых маскировочных халатах с автоматами в руках. Бесшумно скользя на лыжах, они подъехали ближе.
Таня назвала себя.
Парни проводили ее к командиру группы, которая расположилась за поворотом оврага, в ельнике. Здесь же были и лошади, запряженные в широкие сани-розвальни, застланные сеном. Таня насчитала около двенадцати подвод.
— Наконец-то! — бросилась она к командиру группы. — Мы уже готовы... — И Таня доложила, что путь к дому свободен, полицай связан и лежит в сторожке.
— Это хорошо! — похвалил командир. — Значит, обойдемся без лишнего шума. — Он распорядился подогнать подводы поближе к детскому дому.
Партизаны и старшие детдомовцы вынесли из спален малышей, уложили в сани, прикрыли тулупами, сеном. С особой осторожностью уложили на сено больного Мишку Барсукова. Потом разместили на подводах старших ребят и воспитателей, все приготовленные вещи, не забыли прихватить и полицая Семенова.
Через полчаса погрузка была закончена. Командир приказал обозу трогаться в обратный путь.
— Куда мы теперь? — спросила Ефросинья Тихоновна, все еще не веря, что наконец-то кончились дни немыслимых бед и страданий, что ребят не увезут на чужбину, не лишат Родины.
— К своим едем, к своим, — сказал командир. — Пока у нас в лесу поживете, в лагере, а потом переправим вас в партизанский край, откроем детский дом.
Возчики погоняли лошадей. Повизгивая полозьями саней, обоз все дальше уходил в лесную глушь.
