Эмиль Офин - Тёплый ключ
Это была собака. Она успела лишь содрать тапку с правой Юриной ноги, а больше ничего ей не досталось.
Юра уселся на лестнице повыше от земли и показал овчарке фигу.
— Что, взяла? На-ка, выкуси!
Зажав в зубах тапку, собака мотала головой. Потом бросила свою ничтожную добычу, подпрыгнула, пытаясь достать до Юры, и, потерпев неудачу, принялась лаять, бесноваться, царапать когтями лестницу.
На всякий случай Юра поднялся ещё выше, заглянул в проём чердачного окна и тут же немедленно забыл о собаке: на потемневших от времени балках потолочного перекрытия лежали сосновые жерди.
Совсем свежие! От них так чудесно пахнет смолой и лесом. Но почему их — шесть? Ведь срублено всего было два дерева… Ах, понятно: деревья были тонкие, но высокие. Вот браконьер их и распилил, чтобы удобнее было и везти и спрятать.
Всё! Преступник обнаружен! И обнаружил его он, Юра. Эх, жаль, не видела Галя, как он перехитрил эту страшную овчарку, как ловко избежал смертельной опасности! Теперь надо срочно доложить Родиону, поспешить на условное место сбора, на перекрёсток…
Да, но как туда поспешить, когда внизу эта собака? Ишь как она беснуется. Разве с ней справишься? Такую, пожалуй, не треснешь по башке горном… Горном?
Юра быстро обеими руками ощупал за спиной горн — так быстро, что чуть было не свалился с лестницы. Как же это сразу ему в голову не пришло?
Он вытянулся во весь рост в проёме чердачного окна, откинул голову назад и поднёс к губам горн.
В сонную летнюю тишину посёлка ворвался тревожный сигнал пионерского сбора. Звуки, сильные и звонкие, без единой трещинки, летели прямо в голубое небо, перекатывались через лесистые холмы и замирали вдалеке.
Первой к месту происшествия подоспела Галя. Ещё издали было видно, как разлетаются на бегу её косы.
Юра опустил горн и уселся на верхушке лестницы с независимым видом. Теперь надо держаться достойно, не то подумает, что испугался. Но ведь он, Юра, вовсе не думал пугаться, а если и боится сейчас, так не за себя — за Галю.
— Галка, закрой калитку, а то собака выскочит!
Овчарка продолжала оглушительно лаять.
Галя поспешно затворила калитку, чуть отошла от изгороди и, заложив руки за спину, уставилась на Юру.
— Ты чего, туда залез?
— «Чего, чего»… Не видишь, я собаку перехитрил!
— Вот так перехитрил. Интересно, кто у кого в плену?
— А что мне было делать?
— А не заходить во двор. Вспомни, что говорил Родион Григорьевич? Вот он идёт. Сейчас тебе достанется.
Действительно, к дому скорым шагом приближались Родион и лесник. А в конце улицы показались и остальные разведчики; впереди бежал Саша Колечкин, за ним — Лиза Бабкина, а толстяк Митя Смирнов, как всегда, отставал.
— Родион Григорьевич! — закричал Юра. — Я нашёл жерди. Здесь, на чердаке!
— А ты уверен, что не ошибся?
— Уверен. Вот идите сюда, сами увидите.
Легко сказать — идите сюда. Галя с тревогой посмотрела на Родиона. Неужто отважится пройти за калитку? А пёс? Это ведь не то что добродушный Мартын, которого Галя видела в доме у Фроловых.
Неожиданную активность проявил Митя Смирнов:
— Надо её отвлечь, ребята!
Он побежал вдоль забора, достал из кармана горсть сухих фруктов и просунул руку между рейками. Вот дурак! Разве собаки едят компот?
Так и вышло — овчарка не обратила на Митю ни малейшего внимания. Она продолжала ожесточённо скрести лапами лестницу и громко лаяла при этом.
— Что здесь делается? Ты зачем забрался туда, хулиган? Вот я тебе сейчас покажу!
Все обернулись, как один. Занятые собакой, они и не заметили, как на улице появился рыжий дядька. Из кармана его спецовки торчала бутылка пива, в одной руке он держал авоську с хлебом, а другой, сжатой в кулак, грозил Юре. Дядька был грудастый, широкоплечий и роста огромного — на голову выше Родиона.
Однако это не смутило Родиона. Он внимательно оглядел рыжего с ног до головы и спросил спокойно:
— Зачем же вы называете мальчика хулиганом? Разве вы не видите на нём красный галстук?
— Галстук или не галстук, а нечего ему здесь делать в чужом доме. Топайте-ка отседова подобру-поздорову!
Дядька грозно выпятил грудь.
Родион отступил. Но лишь для того, чтобы шепнуть что-то леснику.
— Послушай, гражданин, — сказал Егор Лукьянович. — Уйми своего пса да ответь: знаешь ты меня?
Тон, каким были сказаны эти слова, подействовал на рыжего. Он подозрительно, с опаской оглядел лесника и буркнул недовольно:
— Не знаю. Вроде бы мы с тобой не выпивали.
— Грубишь, — сказал Егор Лукьянович. — Зря грубишь. Я ведь сюда не шутки с тобой шутить пришёл.
Он расстегнул свой брезентовый плащ и показал пришпиленную к пиджаку бляху — знак лесника.
И едва рыжий дядька увидал эту бляху, как с ним произошла поразительная перемена. Он перестал пыжиться, разжал кулак и вытер ладонь о спецовку. И вообще он весь как-то съёжился; ребятам даже показалось, что он вдруг сделался и ростом пониже.
— Что вам от меня надо?
— От тебя — ничего, про государственное будет спрос, — сурово сказал Егор Лукьянович. — Деревья в лесу срубил?
— Да вы что, граждане… Какие деревья?
— Обыкновенные. Сосны, стало быть.
— И не обыкновенные, а корабельные! — крикнул толстяк Митя Смирнов.
А Саша Колечкин добавил:
— Им бы ещё стоять и стоять, набирать силу. Правда, Егор Лукьянович?
— Чего тут спорить? — раздался сверху голос. — Вот эти деревья. Здесь они. Я же их нашёл!
Рыжий исподлобья метнул свирепый взгляд вверх. Но сказал совсем мирным, даже каким-то масленым голосом, будто он нежно любит Юру:
— Да что ты, милый? Там старые жерди. Я в лесу, пожалуй что, с весны не бывал.
Лесник посмотрел на Родиона. А Родион — на рыжего; только не на лицо, а на его спецовку посмотрел.
И ребята вдруг увидели, что на этой синей спецовке не хватает одной пуговицы — вместо неё чернеет дырка.
— Лиза, отдай ему пуговицу.
Дяденька недоуменно уставился на Лизу.
— Какую пуговицу?..
— Вашу, — вежливо сказала Лиза. — Вот она. Видите, как подходит. Берите, пожалуйста.
Рыжий машинально взял пуговицу с обрывком синей ткани, растерянно посмотрел на свою спецовку, потом опять на пуговицу и вдруг заорал во всю глотку на собаку:
— Замолчи, Пират, чтоб ты сдох! Пошёл вон!
Пират, ворча и огрызаясь, нехотя убрался под крыльцо.
— Юра, слезай! — крикнула Галя. — Путь свободен!
Юра мгновенно скатился вниз, подхватил свою тапку и присоединился к ребятам.
А Егор Лукьянович с неожиданным для его возраста проворством взобрался по лестнице, заглянул в чердачное окно. Потом медленно спустился на землю, достал из кармана затрёпанный блокнот и строго сказал браконьеру:
— Придётся акт составлять… Эх ты, пират.
Глава восьмая
КАЧЕЛИ
Егор Лукьянович присел к грубому садовому столу возле недостроенной веранды, сдвинул с потного лба фуражку на затылок и, старательно мусоля карандаш, принялся составлять акт. Рыжий браконьер нехотя вытаскивал с чердака жерди и, злобно ворча себе под нос, кидал их сверху на землю; он был похож сейчас на своего укрощённого Пирата, который, взъерошась, сидел под крыльцом и только сердито огрызался, а укусить трусил. В общем, победа была полная. Родион улыбался, разведчики посматривали друг на друга, гордые и довольные. Юра чувствовал себя героем.
— Ну, кто у кого оказался в плену? Что ты теперь скажешь, Галка?
Галя ничего не сказала. Она заинтересовалась скуластым парнем в ковбойке, который шёл по улице со спиннингом под мышкой и с двумя щурятами на прутке, продетом под жабры.
Парень замедлил шаги, вошёл в калитку. Пират на этот раз ограничился негромким коротким лаем.
— Здравствуйте, товарищи. Здравствуйте, Егор Лукьянович, — сказал парень и посмотрел на разбросанные по земле жерди. — Ого! Никак вы нарушителя зацапали?
— Здравствуй, Алёша. Не я поймал. Пионеры вот, спасибо им.
— А я вас знаю, Алексей Иванович, — сказала вдруг Галя. — Вы — бригадир взрывников, и вас недавно избрали секретарем ВЛКСМ.
Ребята удивлённо посмотрели на Галю. Но больше всех удивился сам Алексей Иванович.
— Ого! — сказал он. — А что ты ещё знаешь?
— Вашу маму. Она угостила меня морсом. И Мартына знаю; он добрый, не то что вот этот Пират.
— А они, между прочим, братья, только хозяева у них разные, — усмехнулся Алексей Иванович. Он протянул Родиону руку и коротко назвал себя: — Фролов.
Рыжий выглянул из проёма чердачного окна, увидел Фролова и совсем помрачнел. Последняя жердина шлёпнулась на землю, примяв куст сирени.
— Психуешь, Сидоркин, — заметил Фролов, оттаскивая жердь от покалеченного куста. — Сам нашкодил, а сирень при чём?
