Мария Бершадская - Дело о клетчатой сумке
А Мишка и Соня их быстро запомнили.
Так что припев мы пели все вместе. Правда, у каждого получалось по-своему.
Сосед дядя Витя нас ждал. Он поджарил картошку, достал банку солёных (не алюминиевых) огурцов из холодного погреба. Собака послушно пошла с нами в дом. Тихо легла у дивана, положила голову на лапы, закрыла глаза. На большущий кусок розового сала, которым поделился с ней дядя Витя, она не обратила внимания.
Скоро мы с Мишкой совсем разомлели от жаркой печки и вкусной еды.
Соня уснула в кресле, а мы набросили куртки и вышли во двор.
Серое небо лежало на ветках деревьев, тяжёлое, как одеяло. Наверное, в нём были дырки, потому что из них сыпался редкий, какой-то медленный снег.
Мы вскарабкались на сложенные у дома дрова.
Мишка запрокинул голову и ловил языком снежинки. А я смотрела в окно. Там, за стеклом, всё было видно как в телевизоре – только экран давно стоило протереть.
Вот дядя Витя зажёг лампочку над столом. Мама протянула руку и взяла пряник с тарелки. У Сони с ноги свалился огромный клетчатый тапок.
И тут я почувствовала чей-то внимательный взгляд. Рита наблюдала за мной – как будто волновалась, что я могу грохнуться с этой поленницы. Вот она поднялась, осторожно понюхала кусок сала…
– Мишка, смотри! Она ест!!!
Проглотив последний кусок, Рита подошла к окну и поставила лапы на подоконник.
И вдруг я увидела, что глаза у неё совсем не серые. Они голубые – как стеклянные мамины бусы. Как обложка на моей новой тетрадке. Как море, которое я видела только на фотографиях.
Рита наклонила голову и сказала – так громко, что все в комнате оглянулись:
– Гав!
А потом снова, ещё звонче:
– Гав! Гав!
Я знала, что она говорит это именно мне. И теперь всё будет хорошо.
А значит, дело о клетчатой сумке можно считать закрытым.
