Юрий Третьяков - Толстый мальчишка Глеб
Чтобы развеселить Глеба и отвлечь его от икоты, Гусь всю дорогу рассказывал историю о том, как он болел аппендицитом и лежал в больнице:
— Ты небось думаешь, что в больнице только и знают орут да стонут? Что ты! Там такие ребятки подобрались — все двери у них переломали!.. А почему? Этот случай особенный!.. Грузин там один лежал, зовут по-нашему Володька, сотрясение мозга у него, под машину попадал. И принесли ему передачку — грецких орехов мешочек. Такие большие, что даже мне в рот не пролазят!.. То есть в рот-то они пролазят, но раскусить нельзя, чересчур сильно рот разинут, обратно не сходится… Что делать? Давай их дверями давить! Только везде и раздается: крак! крак! крак!.. Потому что раньше двенадцати ночи мы никогда не засыпали, не имели такой привычки. После доктора говорили: «Мы тебя, Гусев, больше не примем, ты нам все двери переломал!» А мне и не нужно! Я в тот раз лекарства, которые мне давали, все в банку собирал, полбанки набрал: и черненьких, и беленьких, и желтеньких… домой принес… Теперь чуть заболею, достану оттуда какую покрасивше выпью, и готово! Правда; заболеваю я редко… Если у тебя икота не пройдет, могу целую горсть дать…
Глеб продолжал икать. Даже коварный Братец Кролик, когда пришли к нему во двор, сильно суетился, ухаживал за Глебом:
— Садись, Глеб, сюда вот, к сараю поближе — тут самый лучший холодок… На трон садись, посиди, дайте ему трон!.. Удобно тебе?..
Глеб сел на трон у раскрытой двери сарая, с любопытством осматриваясь, остальные расселись кто где.
Ничего не скажешь, у Братца Кролика двор был интереснее Мишаниного. В чужих дворах вообще интереснее, но у Братца Кролика интереснее всего.
Сараи у него были из плетня и крыты серой истлевшей соломой, сплошь истыканной норами, которые прокопали для своих гнезд воробьи.
Сараи выглядели как грибы, а в них хрюкала, блеяла, мычала и кудахтала всякая живность.
Везде возвышались высокие кучи навоза, и если кому требовалось для рыбалки навозных червячков, все шли к Братцу Кролику.
Глебу сараи понравились.
— Как туземные хижины! — похвалил он. — А какие это в крышах дырки?..
— Неужто не знаешь? — поразился Братец Кролик. — Воробьи это!.. У меня они свои, домашние… Постоянно проживают!.. У нас всего много! Если тебе зачем нужно воробьят, то я сейчас достану — голых!..
Глеб вздрогнул и поспешно ответил:
— Нет, зачем же!.. Пускай они у себя живут!..
— Сеновал у них хороший! — сообщил Гусь. — Крыша худая, потому светло, ветерок проникает… Спать гоже! Только гоняют оттудова, говорят: через вас корова ест сено без аппетита!.. Буду сам по себе жить — заведу себе сеновал, дырку в крыше проломаю… Без коровы — на кой она мне!..
Устроив Глеба у сарайной двери, Братец Кролик ушел на разведку в дом.
Комар одолжил у Лаптяни костыли и отправился погулять на них по улице.
Братец Кролик вернулся расстроенный, неся кружку воды, и сообщил:
— Не выходит с микроскопом… Дома он и никуда не пойдет… Хочет на балалайке учиться играть у тетки Федотьевны, балалайку налаживают… На, Глеб, тебе водички, пей маленькими глотками, а я сейчас…
Он опять куда-то юркнул и через минуту откуда-то закричал страшным голосом:
— Спасайся! Свинья!..
Из сарая с грозным ревом вырвалась гигантская, с Братца Кролика ростом, свинья тетки Федотьевны.
Своей огромностью и ужасным видом: лохматой толстой, как иголки, щетиной, длинным носорожьим рылом, отвислыми, как у слона, ушами, горбатой спиной и маленькими злобными глазками — на обыкновенную домашнюю свинью она была мало похожа и нрав имела самый звериный: любила поддеть кого-нибудь под коленки и повалить, а иногда кусалась… Маленькие ребятишки боялись выходить на улицу, когда она там паслась.
Гусиновцы моментально разбежались.
Гусь и Мишаня взлетели на заборчик, наклонившийся под их тяжестью.
Музыкант, забыв на земле трубу, как кошка, вскарабкался по столбу, подпиравшему навес, и жалобно восклицал оттуда:
— Инструмент уберите! Инструмент!..
Лицом к лицу со свиньей остались только Глеб, не знавший, где можно прятаться на чужом дворе, да Лаптяня, который без костылей не мог сразу встать с земли, а на его костылях где-то гулял Комар.
Из них двоих свинья, обежав двор, почему-то облюбовала Лаптяню, вертевшегося на земле, как на сковородке, сковырнула рылом и с хрюканьем начала перевертывать с боку на бок, как бы выбирая место, с которого удобнее всего начинать его есть.
Отчаянно отбиваясь руками и здоровой ногой, Лаптяня взвыл на всю Гусиновку.
И тут Глеб подскочил к свинье и вцепился в ее грязный волосатый хвост, крича девчачьим голосом:
— Пошел! Пошел! Брысь! — потому что не знал, как правильно гоняют свиней.
Он оглянулся в поисках какого-нибудь оружия, схватил Музыкантову трубу и ударил свинью по лбу, причем труба издала такой звонкий приятный звук, какого от нее никогда и не слыхивали.
Тут из сарая выскочил братец Кролик и дополнительно огрел свинью толстой хворостиной по спине.
Свинья, наступив на Лаптяню, перескочила через него и побежала в дальний угол двора, где как ни в чем не бывало принялась рыть землю.
Подоспевшие Гусь и Мишаня подняли Лаптяню, поставили на ноги и начали заботливо осматривать, не нанесла ли ему свинья каких увечий.
Лаптяня, бледный, весь в пыли и курином помете, озирался:
— Куда костыли подевали, гады?..
В это время Комар принес костыли, Лаптяня встал на них, успокоился и набросился на Братца Кролика:
— Это ты нарочно, Кролик, на меня свинью напустил!..
— Как нарочно, когда я только дверцу открыл, она и выскочила, что даже самого меня чуть не сшибла!..
Музыкант, разглядывая свою трубу, недовольно бурчал:
— Придумали, чем бить… Не затем они делаются, чтоб свиней бить…
Лаптяня повернулся к нему:
— Та-ак… Значит, по-твоему, пускай бы меня свинья загрызала, а труба твоя, ржавленая, цела оставалась?..
— «Ржавленая»… — обиделся Музыкант. — Где это она ржавленая?.. А сам ты какой!
На шум вышла тетка федотьевна и хлопнула себя по бокам:
— Ах, демоняты! Это какой же бес свинью пустил?..
— Сама выскочила, — быстро объяснил Братец Кролик. — Даже чуть у нас Лаптяне голову не отъела!..
— Да! — с удовольствием подтвердил Лаптяня. — Как кинется: хрю! хрю! А сама глазом: морг! морг! А ресницы — бе-елые…
Не успела тетка Федотьевна взять у Братца Кролика хворостину, как свинья побежала в свой темный закуток. Тетка Федотьевна закрыла за ней дверь и вернулась к Лаптяне:
— Не порвала она тебя где-нито, спаси бог?
Лаптяня все больше задирал нос:
— Я б ей порвал! Как дал бы здоровой ногой, так она бы и скорчилась… Боялся я какой-то там свиньи… Я в колодец падал — не боялся!
— Ты погоди зарекаться-то, — сказала тетка Федотьевна. — Ты послухай, чего я табе скажу… У нас, у Чачорах, суседского ребятенка свинья было-к до смерти закатала!.. Тады не то что нонче: шакалады табе, да мармалады, да рожна, господи, прости ты мою душу грешную!.. Мать ребятенку хлебушка ломотик дасть, он сабе и гуляеть!.. Однова спякли ему псанишного жаворонка, он сразу исть пожалел, а побег с ним на улицу друзьям-приятелям хвалиться!.. У те поры друзьев-приятелев не окажись, сел он под завалинку, а на грех свинья ихняя и окажись тута: учуяла жаворонка, кинулась отымать… А тот был малый с карахтером: она ево катаеть по пыле, а он визжить, а не даваеть!.. Свинья осерчала, хвать ево за уху! Покуда мы выбегли, отбили, а половинки уха и нету… Так по сю пору карнаухой и ходить…
— А жаворонок кому достался? — спросил Гусь.
— Этого, рябяты, я вам сказать не умею, не до того было, страсть!
Лаптяня ощупал свои целые уши и хлопнул Глеба по спине — в знак благодарности и дружеских чувств:
— Если тебе понадобятся костыли, говори: в любое время отказа не будет!.. Хоть ночью! Можешь на целый день брать!.. А кто тебя тронет, говори мне: я ему сразу костылем!
— Ладно, — сказал Глеб.
— А потешно он на свинью кричал, — завистливо фыркнул Музыкант. — «Пошел, брысь», так только на собак да на кошек кричат…
— Мне с домашними свиньями не приходилось обращаться… — смутился Глеб. — Я больше в тайге с дикими кабанами дело имел…
Гусь вдруг вспомнил про волос:
— Тетка Федотьевна, а волос тот оказался безвредный!.. Я его рукой прямо брал, и ничего!.. Хотел тебе принести показать, да он сдох!
— До чего ж ты рискевый!.. — удивилась тетка Федотьевна. — А ну-ка начал бы он впиваться, чато ты тады принялся бы делать?..
— Он не впивается, во всех научных журналах написано, и я сам проверял лично! — с важностью объяснил Гусь. — А про Галифешкина набрехала ты!.. Га-га-га-га!..
— Э-эх! — покачала головой тетка Федотьевна, осердясь. — Эх ты, бязумнай! Эх ты, бяссовестнай!.. Да как же ты насмелился на старого человека такие слова произнесть? Ведь этой, чай, грех! За такие слова, погоди вот, язык у табе отсохнеть!.. Нешто тому вас учут: людей пересмеивать да норовить в загорбок двинуть кого ни попадя! Табе вон жанить пора, а ты чисто дурачок: «ги-ги-ги» да «га-га-га». Эна какая дубина вымахала, а ума в голове нету…