Юрий Третьяков - Толстый мальчишка Глеб
Оказывается, одиноко бродивший по окрестностям Огурец обнаружил оставленную теткой Федотьевной вязанку травы, перевитую травяным пояском, и для развлечения принялся приподнимать ее за поясок, который, конечно, разорвался, и трава рассыпалась. Он сразу стрельнул вдоль берега прочь, а тетка Федотьевна поспешила к своей вязанке, ругаясь:
— Чтоб ты провалился, антихрист! Вот наказание-то! Чтоб тебя шуты взяли, проклятого!..
Братец Кролик крикнул ей вслед:
— Тетка Федотьевна, а Галифешкин что ж?
Тетка Федотьевна, не оборачиваясь, махнула рукой, из чего все поняли, что Галифешкин, должно быть, помер. Иван Тараканьи рассказом тетки Федотьевны остался почему-то недоволен и сказал:
— Федотьевна — женщина с простым низшим, сельским образованием… С детства до старости отдала свою жизнь исключительно по чтению над покойниками… И своими передаваемыми разными сведениями может вызвать неожиданное оглашение на весь город!.. Я тоже по известной причине старого времени не достиг соответствующей специальности, но в состоянии оценить этот факт по достоинству и с обеих сторон…
— Значит, он правда впивается? — спросил Гусь.
— Согласно воспроизведенного Федотьевной данного примера фактической действительности причин для этого достаточно, даже чрезмерно…
— А что с ним делать?
— Волосу надо прекратить его существование… А вам приобретенные сведения политично и в своих интересах спрятать в глубокий архив… а то по детскому впечатлению можете создать большую фантазию в народе и по всей окружности…
Иван Тараканыч прошествовал дальше по берегу, а ребята остались глазеть на диковинку, плавающую в луже.
— Хорошо, что тетка Федотьевна его увидела, когда мы еще не успели начать купаться! — взволновался Братец Кролик. — Они, наверно, по всей речке развелись, раз один даже в такую лужицу мелкую заполз! Кто-нибудь сейчас уже бы кувыркался, как начал бы он под кожей продеваться да везде лазать, пока не дошел до сердца или до мозгов!..
— Все это неправда! — вдруг сказал Глеб.
— Неправда-а? — тоненьким голоском завопил Братец Кролик. — А откудова ты можешь знать, правда это или неправда, когда ты в волосах ничего не понимаешь, раз они в вашей Сибири, может, не живут, а только в наших краях живут?
— Я читал в журнале!
— В журнали-и?.. Значит, ты журналу веришь, а живой тетке Федотьевне не веришь, как она своими ушами слышала, как он кричал аж каким-то странным голосом?.. Значит, она, по-твоему, врет, да-а?..
— А ну-ка покажи нам тот журнал, где про волоса описывается!.. — сказал явившийся тут Огурец, издали почуявший, что атаману сейчас не до него. Глеб смутился:
— У меня его нет…
— Ага! Нет! — обрадовался Братец Кролик. — А споришь, об чем не понимаешь!
Гусиновцы зашумели, рассерженные тем, что какой-то смешной чужак осмеливается не верить их землячке тетке Федотьевне и старается захаять гусиновский волос.
— Хоть в журналах много разной дребедени пишут, — продолжал Огурец, — однако пускай он нам расскажет, что там есть про волоса! А мы сразу заметим, брехню он говорит или нет… Давай ври!..
— Значит, так… — заикаясь, начал Глеб. — Во-первых, это не волос, а червяк…
— «Червяк», — хмыкнул Братец Кролик. — А то мы червяков не видали: они небось кругленькие!..
— Не перебивай, пускай дальше брешет!..
— Во-вторых… — продолжал Глеб, но умолк. Он долго моргал глазами, смотрел, на небо, потом тихо прошептал: — Что там написано еще про него, я забыл…
— Ага! Забыл! — подпрыгнул Братец Кролик.
— Только помню, что он совсем для человека безвредный!
— Безвредный! — воскликнул Братец Кролик. — А от чего ж тогда помер Галифешкин?..
— Да безвредный же! — отчаянно защищался Глеб. — Да я сам читал недавно в журнале!.. У него и рта нет, ничего не ест!.. Ну, как вам объяснить… Ну, читал же я!
Недоразумение разрешил сам атаман Гусь:
— Что вы его слушаете, уши поразвесили!.. Значит, нету у него рта?
— Нет…
— Кусать нечем?
— Нечем…
— Тогда суй к нему ногу, а мы поглядим… Га-га-га-га-га!..
— И суну…
Все обрадовались:
— Давай суй!
— Суй быстро, а то мы тебя…
— Ему слабо, он и так чуть не плачет!..
— Ну и что ж… — бормотал Глеб. — Ну и суну… Не побоюсь… Раз он безвредный, чего бояться…
Он сел на траву и принялся стаскивать сандалии.
Гусиновцы примолкли, готовясь к захватывающему зрелищу: как дурачок полезет прямо в пасть кровожадному волосу.
— Ничего… — тихо сказал сочувствующий Глебу Лаптяня. — Если почуешь — начал впиваться, так сразу дергай!
— Не поможет! — опроверг его Братец Кролик. — Какой кусочек там останется, он до большого дорастет…
Разувшись, Глеб немного постоял над лужицей, потом сделал глубокий вдох и сунул ногу в воду — в то место, где от волоса было дальше всего.
Все, вытянув шеи, глядели, что станет делать волос.
Но волос продолжал извиваться сам по себе и на предложенную ему ногу не обращал внимания.
— Не видит… — прошептал кто-то.
— Подожди, дай ему хорошенько расчуять… Он по запаху отыскивает… Запах до него не дошел…
— Далеко очень! Так далеко он не может! Ближе давай! — волновался Братец Кролик.
— Суй вторую ногу! — скомандовал Гусь.
Глеб медленно поставил в воду другую ногу и так стоял, не сводя глаз с волоса.
Однако и обе ноги волоса не соблазнили.
— Наверно, сытый…
— А может, какой слепой калека?..
— Он испугался, когда его палкой шевелили…
— Отойди, не загораживай!..
— Ты подставь ногу ему к носу, тогда он вопьется!..
У Глеба сначала покраснели уши, потом щеки, потом шея, потом спина… Он приблизил ногу к самому волосу.
Волос не замечал.
Глеб слегка коснулся его ногой. Волос начал извиваться сильнее, но никакого намерения впиваться не проявил…
— Это вы его испугали: орут, галдят! — прикрикнул на своих подчиненных Гусь. — Отойдите все подальше! Дальше, дальше давай! Вон там встаньте!
Сам он остался на месте, чтобы командовать:
— Ну-ка, поддень его пальцем от ноги!
Глеб поддел.
— Ну как?.. — шепотом спросил кто-то из зрителей, которые помаленьку продвигались все ближе и ближе.
— Никак… — тоже шепотом ответил Гусь. — Сильней зацепляй!..
Глеб зацепил посильнее, волос вдруг быстрым сильным, движением обвился вокруг ноги, и Гусь панически вскрикнул:
— Есть! Обвился!
Все шарахнулись к самой луже.
Но волос тотчас развился, будто теплая нога была ему противна, и сделал неуклюжую попытку отплыть.
Глеб выпучил глаза еще страшнее, чем когда они с Мишаней терли уши, и поддел его еще раз.
Волос только извивался, норовя удрать.
Тогда Глеб нагнулся, взял его рукой, вынул из воды, а потрясенные гусиновцы увидели, что волос, обвив палец, больше ничего не делает.
Постепенно краснота сходила со спины, шеи и щек Глеба. Он обтер потный лоб одной рукой, а другой торжественно провел волосом мимо носов отшатнувшихся гусиновцев.
Первым пришел в себя атаман Гусь. Он захихикал и прикоснулся к волосу так, будто дотрагивался до горячего или боялся, что его ударит током, и тотчас отдернул руку. Потом, осмелев, задержал палец, потом взял волос двумя пальцами за кончик, радостно сообщив всем:
— Жесткий, сволочь!..
В восторге он поймал Братца Кролика за шею и начал совать волос ему в лицо, приговаривая:
— Поешь, поешь своего волоса, зайчиная твоя голова!..
Братец Кролик извивался не хуже волоса, отмахивался и визжал самым что ни есть заячьим голосом.
К ним подскакал Лаптяня, требуя:
— Дай потрогать!
За Лаптяней и остальные гусиновцы разом пожелали своими руками потрогать не страшный теперь волос.
Они стадом ринулись к атаману, и вокруг него началась свалка. Слышалось кряхтенье, сопенье, ойканье и крики:
— Дай сюда!
— Пусти, я!
— Отойди!
— Пусти, а то локтем!
— Не тяни, убью!
И когда общая мала-куча рассыпалась, от волоса осталось лишь несколько кусочков, вывалянных в песке.
Гусь подобрал один кусочек, посмотрел и бросил, укоризненно сказав подчиненным:
— Эх вы, собаки!.. Я его хотел в банку посадить для испуга всяких отсталых людей, а вам не только смирного какого волоса — крокодила нельзя показывать, а то вы его в клочки разорвете, как одичалые какие… Пошли. Глеб, купаться!..
КАК ГЛЕБ ВЫЗДОРОВЕЛ ОТ ИКОТЫ
Гусиновское солнце пекло, словно хотело показать приезжему сибиряку, что на Гусиновке жара может быть не хуже, чем в самых жарких странах. Все гусиновцы жадно подставляли под нее спины и животы, а когда терпеть становилось невмоготу, бежали окунаться в яму, ныряя туда на разные затейливые лады: и вниз головой, и вниз ногами, и спиной вперед, а кое-кто и животом об воду, — показывали перед Глебом свое молодечество и удаль.