Марк Ефетов - Письмо на панцире
Это было более полувека тому назад.
Забегая вперёд, скажем, что когда Вита узнала прошлое Артека, ей очень захотелось, чтобы Зиновий Петрович Соловьёв оказался дедушкой бесстрашного матроса Соловьёва.
…Вита не умела безразлично относиться к людям. Либо она любила человека, либо не любила. Нелюбимых у неё было меньше. И если случалось ей встретиться с таким человеком — соседом по дому, продавцом в булочной или с учителем (был один такой, нелюбимый Витой), это было для неё мучительно.
А каждая встреча, даже самая незначительная, с хорошим человеком доставляла ей радость.
Она знала, что Зиновия Петровича Соловьёва никогда не увидит. Но верила в то, что она встретит бесстрашного матроса, и совсем не из камня, а живого, с тети же глазами, которые не могли погасить фашисты, с той же смелостью, с той добротой к хорошим людям и ненавистью к плохим.
От встречи с хорошим человеком она чувствовала, что становится лучше: с добрым — добрее, с храбрым — смелее, с умным — умнее.
НАЧАЛО
Артек начался с брезентовых палаток, и в этом нет ничего необычного. Ведь необычное бывает не в том, что человек родился. Необычной бывает жизнь, которую прожил человек.
Даже кругосветное путешествие начинается с первого шага.
Так же, собственно говоря, начинался Днепрогэс, Магнитогорск, Комсомольск-на-Амуре, КамАЗ, БАМ.
Биография Артека неотделима от биографии Зиновия Петровича Соловьёва.
Соловьёв до последних дней своей жизни, будучи уже тяжело больным и занятым большой государственной работой, не оставлял Артека. Он приезжал сюда каждый год.
29 октября 1928 года из Артека уезжала осенняя смена детей. Зиновий Петрович подошёл к мальчику, у которого на шее висел ключ.
— Ключник? — спросил Соловьёв.
— Это мне мама повесила, чтоб не потерял.
— А она тебя не встретит?
— Не встретит. Она на работе.
— А папа?
— Папа тут… под Перекопом…
— В бою?
— Ага. Нам бумагу прислали.
Зиновий Петрович обнял мальчишку, прижал к себе.
Мальчик вытер ладонью мокрые щёки и сказал:
— Тут очень хорошо. А у нас даже речки нет. А тут море. Наверно, я его теперь никогда больше не увижу.
— Увидишь! — уверенно сказал Соловьёв.
В тот день он обошёл все автобусы отъезжавшей смены Артека. Это был уже тысяча девятьсот двадцать восьмой год, Артек стал богатым, и у него были свои автобусы, чтобы увозить детей в Симферополь и на всякие экскурсии. Машины шли по осевой, и все милицейские палочки (светофоров тогда ещё не было) поворачивались вдоль пути артековской автоколонны. В наше время сказали бы, что артековцам была открыта зелёная улица.
Так вот, Зиновий Петрович в тот раз так долго прощался с детьми, что не успел попрощаться с морем. А жаль, что не успел. Думаю, он понимал, что ему обязательно надо проститься с морем, обязательно…
Зиновий Петрович умер через восемь дней после прощанья с артековцами, шестого ноября тысяча девятьсот двадцать восьмого года…
Соловьёв был волевым человеком, безграничной доброты и целеустремлённости, особенно когда это касалось детей. Он жил для людей, любил всех детей, из какой бы страны они ни были. Он забыл о себе, о своей жизни, он спасал и спас тысячи детей от туберкулёза, а сам погиб от этой болезни.
В Артеке свято хранят и чтут память о Зиновии Петровиче…
Когда только появились у подножия Аю-Дага четыре первые палатки и пятая — изолятор под железной крышей, в Артек ворвался сильнейший ураган «Бора». Потоки воды ломали деревья, разбушевавшийся дождь заливал палатки, опрокидывал людей.
Небо резко разделилось на два цвета — золотистый от луны и чёрный от туч. И казалось, что луна быстро убегает, а убежать не может.
Артековский флаг поднялся вверх и тоже, казалось, летел куда-то вперёд — прямой, жёсткий, точно из тонкого листа железа.
А железная крыша изолятора дребезжала, звенела, грохотала, готовая вот-вот взлететь в небо…
Первым выбежал в тревожную ночь Соловьёв. Он взял на руки двух самых маленьких артековцев и, стараясь перекрыть грохот разбушевавшейся стихии, крикнул:
— Всех детей из палаток! Всех наверх!
…Утро было солнечное, ласковое, будто погода и не бушевала ночью.
Никто из детей не пострадал. Только палатки снесло ураганом или смыло волнами, и теперь казалось, будто их никогда и не было.
Утром Соловьёва начал душить кашель. Кто знает, может быть, и от той ночи остались зарубки на больном сердце и больных лёгких Зиновин Петровича. Ведь он в течение всей ночи, пока не утихомирилась «Бора», оберегал детей, успокаивал их, согревал…
Артек подняли, расширили и вместо брезентовых палаток построили небольшие голубые домики. А затем артековские дома утеплили, и дети стали жить в Артеке круглый год.
Более двадцати пяти тысяч детей бывают ежегодно в Артеке.
Сенатор одного государства, которое считает себя передовой страной по богатству и деловитости, сказал об Артеке:
«На этом, одном из лучших уголков мира можно было бьа построить столько пансионатов и всяких увеселительных заведений, что ваше советское министерство финансов косило бы доллары. — Улыбнулся и добавил: — Не косой, а комбайнами, миллиарды долларов, миллиарды…»
Доллары и люди. Доллары и здоровье детей. Кому что дороже…
На каждый день нашей планеты, на каждое событие откликается Пионерская республика — Артек.
Остались обездоленными испанские дети — их принял Артек.
Потеряли дети родителей в Великую Отечественную войну — их принял Артек в первую очередь.
Случилась в какой-то части земного шара беда — землетрясение, ураган или наводнение, разрушившее жильё, погубившее людей, — Артек зовёт к себе детей, которых постигло несчастье.
А если на земном шаре вспыхивает то там, то тут пламя войны, артековцы поднимают якорь, выходят на флагмане своей флотилии в море и посылают бутылочной почтой письма ко всем берегам земли, вверяя их морским течениям.
«Люди! Война — войне!
Мы хотим расти, радоваться и быть счастливыми.
Мы ненавидим убийства.
Артековцы».Когда впервые в мире поднялся человек в космос, в тот же день артековцы отправили две телеграммы:
«Дорогой наш человек,Нынче с вами весь Артек.Все советские ребятаОткрывают новый век».
И вторая телеграмма пошла по тому же адресу: Москва, Юрию Гагарину. «Поздравляем, принимаем в почётные артековцы, ждём в Артеке».
ПУТЁВКА В АРТЕК
В Артеке много детей из детских домов, детей рабочих и колхозников, мальчиков и девочек, которые совершили какой-нибудь героический поступок: спас на пожаре ребёнка, рискуя своей жизнью; загасил рубашкой загоравшиеся хлеба; сообщил на погранзаставу: «Чужак крадётся через границу», бросился в шугу на лёд, спасая тонущего товарища…
Вита не совершила никаких героических поступков. Это же не геройство — хорошо учиться и быть октябрятской вожатой. Такие мальчики и девочки (если они настоящие пионеры, по сути своей, а не по имени) тоже получают путёвки в Артек. Но для этого надо хорошо учиться, быть общественником, человеком среди людей.
Только таким?
Нет. Бывают осечки. Бывает, что и плохие дети приезжают в Артек. Но главное в том, что уезжают они отсюда другими, лучшими. В этом главная сила Артека…
Артек Вите снился. И сон, как говорится, был в руку. Виту вызвали в комитет комсомола, и комсомольский секретарь, которого ребята называли «Вася из десятого „А“», произнёс торжественно, будто держал речь:
— Мы тут посоветовались с пионерской дружиной насчёт Артека и решили…
Вася помолчал, а Вита прикусила нижнюю губу — она всегда так делала, когда волновалась. И пригладила жёсткие волосы.
— …Так вот, Вита, мы решили, что Артек — это награда, и не каждый пионер достоин получить туда путёвку. Сколько твоих малышей в школьном хоре?
— Один Серёжа. Он сказал, что ему…
— Нет, ты погоди, погоди! Как так один?! На праздник звёздочки весь первый ряд, я помню…
— Прости, Вася, ты меня перебил. Я хотела сказать, что один только Серёжа не поёт, он сказал, что ему медведь на ухо наступил. Ну у него, в общем, слуха нет. А все остальные…
— Я ж говорю — все остальные в хоре. Правда, хор — это не главное.
— Не главное. — Вита нагнула голову и посмотрела на Васины кеды. — И потому… — упавшим голосом сказала она.
— И потому, — повторил Вася, — мы учли, что твои октябрята стали лучше учиться и, как там сказано в ваших октябрятских правилах: «Октябрята — дружные ребята, читают и рисуют, играют и поют, весело живут». Ну как, Вита, весело они живут?
Тут уж Вите стало всё ясно. Она сказала весёлым голосом:
