Марк Ефетов - Письмо на панцире
Может быть, это и был каменный матрос, который чудом сохранил свою жизнь, бросившись в море со скалы. Он мог вылечиться в госпитале и вернуться в строй к тому времени, когда наши брали обратно Артек. Однажды сохранив свою жизнь, когда до смерти ему было полшага, он мог погибнуть, вторично отвоёвывая Артек.
Погиб? Нет, Вита не хотела и думать об этом. Иван Павлович рассказывал ей, что у памятника неизвестному матросу всегда цветы — летом и зимой. И почти всегда здесь можно увидеть артековцев. Иногда они кольцом окружают памятник, а иногда тут бывает двое-трое ребят. Но сколько бы их ни было, они стоят молча.
О чём думают дети? Может быть, о том, что мир — это не только молчание автоматов и пушек. Мир — это равенство для всех людей, добывающих хлеб своим трудом.
Такие же мысли часто тревожили Виту. И поэтому тоже тянуло и тянуло её в Артек, где, она знала, бывают дети со всего земного шара.
Как ей хотелось встретиться с ними, поговорить, расспросить и прежде всего задать им один вопрос:
«Неужели есть на земле люди, которые хотят убивать, жечь, разрушать — хотят войны?»
Она знала, что в нашей стране таких людей нет. Но неужели они есть в других странах — такие странные люди, люди-орангутанги…
ЧТО ТАКОЕ СМЕЛОСТЬ?
Вита любила правду.
За правду дрался её отец. Что говорить, до сих пор фашистская пуля сидит в нём.
Но правда ведь победила. Та правда, за которую он воевал.
Мама, которую Вита едва помнит, но слова её не забудет никогда, всегда повторяла: «Правду говори, Вита, только правду. Тогда жизнь проживёшь хорошо».
Было бы неверно утверждать, что Вита не имела никаких недостатков. Папа обвинял её в легкомыслии и в том, что она могла присочинить что угодно, не подумав.
Когда её кто-то спросил: «Кто твой папа?», она не задумываясь ответила: «Военный». «Так он же прихрамывает». — «Ну и что ж! Если будет война, он всё равно пойдёт». — «А его не возьмут». — «Ну и что ж, он сам пойдёт, и никакие враги его победить не смогут». — «Так-таки не смогут? А почему?» — «А потому, что мой папа очень смелый, а смелого пуля боится и штык не берёт. Слыхали?»
Переспорить Виту было трудно. У неё обо всём было своё мнение. О каменном матросе она думала так.
За что боролся матрос? За правду. За то, чтобы дети были на золотистом пляже и в синем море. За счастье этих детей.
И наша правда победила. Мы расцветили всё небо букетами разноцветных ракет. Мы на Красной площади обнимали фронтовиков и подбрасывали их вверх от радости, от счастья, от гордости за нашу Советскую страну.
Мы, как молодой матрос в Артеке, шли на врага, презирая смерть, и мы убили смерть, прекратили войну, которую нёс народам земного шара фашизм.
Наша правда победила.
И Вита верила, что её имя, Виктория, оправдается. Она победит, отыщет того матроса., который грудью защищал и отвоёвывал для наших детей Артек. А «Вита» — это жизнь!
Вита записала в своём дневнике:
«Я борюсь с любой несправедливостью и не стану ждать, когда на защиту правды встанет кто-то другой раньше меня. Если мне когда-нибудь станет страшно, я не отступлю, как не отступил каменный матрос в Артеке».
«Смелость — это когда человек боится и всё-таки не сворачивает с прямой дороги».
«Я знаю, что, если в трудном деле, в борьбе один на один с опасностью или бедой я потерплю поражение, наш отряд всё равно придёт на помощь».
«Надо забыть слово „я“, когда речь идёт только о собственном благополучии. „Я“ звучит отлично, когда вызывают добровольцев: „Комсомольцы, коммунисты, вперёд!“»
Вите часто слышались эти слова, произнесённые в Артеке во время войны.
Какой жё он, Артек?
Слово «Артек» Вита помнила с детства. Это было что-то солнечное, морское. Моря она вообще никогда не видела и представляла его по иллюстрации к «Сказке о рыбаке и рыбке»: море будто голова в бигуди — ряд волн с белыми гребешками. Вот бы поглядеть на такое чудо…
Томик Пушкина и картины Айвазовского рассказали ей о море, когда Вита была ещё в доартековском возрасте. А позже в школе, когда ей предложили по выбору прочитать любое стихотворение Пушкина, она прочитала:
Волшебный край! Очей отрада!Всё живо там: холмы, леса,Янтарь и яхонт винограда,Долин приютная краса,И струй, и тополей прохлада…Всё чувства путника манит,Когда, в час утра безмятежный,В горах, дорогого прибрежнойПривычный конь его бежит,И зеленеющая влагаПред ним и блещет и шумитВокруг утёсов Аю-Дага…
Из романа Ивана Новикова «Пушкин в изгнании» учительница прочитала:
«Перескочив через небольшую речонку, Пушкин очутился совсем в виду Аю-Дага. Местность была совершенно пустынная. Казалось, так навсегда ей и оставаться. За всю дорогу встретились лишь два татарина-дровосека, блеснувших в улыбке зубами. Впрочем, у одного из них было и ружьё за плечами.
— Охотитесь?
— Да.
— А разрешают?
Тот только махнул рукой.
— А как называется эта земля?
— Артек, а по-вашему, — и, опять блеснув зубами, добавил: — а по-вашему перепёлка.
Пушкину очень понравилось простодушное это прозвище.
Перепёлка. Синяя птица. Мечта».
Так Пушкин привёл Виту к слову «Артек».
ЗИНОВИЙ ПЕТРОВИЧ СОЛОВЬЕВ
В Артеке почти всегда солнечно, тепло, а море очень редко штормит. Бури здесь бывают как исключение. Лесистые горы защищают Артек от ветров. Горы как бы заключили этот уголок Крыма в свои объятия.
Очень мало на земле таких чудесных мест с ласковым климатом.
Климат Артека сродни климату французского города Ниццы. И тут и там очень много погожих ласковых дней: летом — жарких, но никогда не палящих; зимой — прохладных, но никогда не холодных.
Ницца — город миллионеров.
Артек — страна счастливых детей.
С чего начался Артек?
Пионерлагерю в местечке Артек под Гурзуфом положил начало декрет Совета Народных Комиссаров молодого Советского государства. Это был декрет о передаче бывших царских дворцов, всех владений и дач капиталистов и помещиков единственному и законному хозяину — народу.
Подписал этот декрет Владимир Ильич Ленин. Имя Ленина и носит Артек.
Артек называют Пионерской республикой, но ещё точнее было бы его назвать союзом пионерских республик. Ведь Артек объединяет десять дружин: Морскую, Янтарную, Хрустальную, Алмазную, Озёрную, Речную, Полевую, Лесную, Лазурную и Кипарисовую…
Рождение Артека относится к середине двадцатых годов. Это было вскоре после освобождения Крыма от белогвардейцев. В то время в нашей стране царили разруха, голод, тиф. Особенно тяжко было детям. Беспризорные ютились по чердакам, грелись у котлов, в которых варился асфальт, ходили в отрепьях.
У молодого в те годы Советского государства была уйма неотложных дел.
Надо было бороться с врагами, которые вредили на каждом шагу — поджигали, взрывали, стреляли из-за угла.
Борьба с врагами — контрреволюционерами и бандитами — была делом номер один. И это дело Ленин поручил Дзержинскому.
Борьба с беспризорностью, борьба за здоровье, за жизнь и счастье детей тоже была делом номер один. Это дело Ленин поручил Дзержинскому. В бывших царских, княжеских и барских дворцах и особняках были оборудованы госпитали для красногвардейцев, раненных в гражданскую войну. Дома богачей превратили в санатории и колонии для беспризорных детей.
Вот в те двадцатые годы в Гурзуф приехал заместитель наркома здравоохранения Зиновий Петрович Соловьёв. Это был большелобый, улыбчивый человек. О таких говорят: человек с открытым лицом и открытой душой. Он-то и был одним из тех, кто решил создать детский оздоровительный лагерь. Прежде всего Соловьёв собрал сведения о том, сколько детей у нас продолжают болеть после голода, после тифа, после беспризорничества. Так родилась мечта построить лагерь в каком-нибудь самом лучшем месте нашей страны. Несколько дней ходил Зиновий Петрович по Крымскому побережью, пока не увидел красивый маленький залив напротив скал Адалары. Тут было особенно тихо: с востока залив прикрывала величественная гора Аю-Даг, а с других сторон бирюзовая чаша моря была защищена лесистыми хребтами гор и причудливыми скалами.
Был жаркий день. Соловьёв несколько часов тому назад приехал из Симферополя, где он поминутно вытирал со лба пот — там знойный ветер крутил и мчал по улицам пылевые вихри. А здесь, в местечке Артек, всего в нескольких десятках километров от Симферополя, жара смягчалась морским бризом. После горного перевала у прибрежной полосы, где ультрамариновое море вклинилось в густо-зелёные берега, дышалось легко.
Это было более полувека тому назад.