Михаил Штительман - Повесть о детстве
— Не говорите, — вздохнула бабушка. — Вы думаете, он был дома? Всю ночь торчал около комиссара. Вы мне только скажите правду, Моисей: вы действительно не можете без него обойтись?
— Я его не видел, — удивился Моисей. — Где ты был?
— Я был рядом, в другой комнате, — быстро заговорил Сема. — Части идут на фронт. Я смотрел в окно.
— Сами видите, — Моисей подмигнул деду, — у него было неотложное дело.
— Я хотел бы спросить вас… — замялся дедушка, — об одном моменте.
— Пожалуйста.
— Интересно, если не секрет, сколько вы имеете войска?
— Только по России? — серьезно осведомился Моисей. — Или с Украиной?
— Можно отдельно по России, — любезно согласился дедушка, — и отдельно по Украине. А потом мы подобьем на счетах.
Моисей улыбнулся и положил руку ему на плечо:
— Как это у евреев считают детей, чтобы не сглазить?
— Детей? — удивленно переспросила бабушка. — А-а… Считают так: не один, не два, не три, не четыре…
— Понимаю, — кивнул головой Моисей. — И я так считаю красные войска, чтобы не сглазить. Не одна тысяча, не две тысячи, не три тысячи… — Моисей умолк и, засмеявшись, добавил: — Не один миллион, не два миллиона!.. Одним словом, можете спать спокойно.
— Смотри, Сема, — обратился дедушка к внуку и указал на Моисея. — Вот это голова! Ничего мне не ответил и все-таки не обидел. Вы знаете, Моисей, я имею симпатию к вашей голове!
— Лишь бы не назначили за нее цену, — серьезно ответил Моисей и встал. — Отправляюсь, мои дорогие, на фронт. — Он закурил и, затянувшись, мечтательно произнес: — А потом я начинаю учиться на врача!
— Как это — на фронт? — ужаснулась бабушка. — Вы же только что встали с постели.
— Правильно, — согласился Моисей. — Раз встал, значит, могу идти. И друзья твои покидают тебя, — обратился он к Семе. — Полянка уходит, и молодой этот, ну с фисгармонией, тоже идет!
— Антон? — Сема взволнованно забегал по комнате. — Вы слышите, дедушка? Антон тоже идет!
Но на дедушку это сообщение не произвело никакого впечатления. Бабушка, обняв Моисея, что-то шептала, покачивая головой. Она застегнула крючок на его куртке и, внимательно посмотрев, сказала:
— Дай бог нам тебя уже видеть обратно!
— Дай бог! — повторил дедушка.
— Здоровым и богатым! — воодушевилась бабушка. — Чтобы у тебя было всего, сколько ты захочешь!
Дедушка вышел в коридор проводить гостя. Сема побежал за ним.
— Я хочу знать, — оглянувшись, заговорил дедушка, — где помещается наш Яков?
— В Кашинском укрепленном районе.
— Это не фронт?
— Пока еще всюду фронт, — уклончиво ответил Моисей и, обняв дедушку, крепко прижал его к себе и поцеловал в губы. — Будьте здоровы, Абрам Моисеевич! И ты будь здоров, — обратился он к Семе, — Семен Яковлевич!..
— Я бы хотел тоже туда! — прошептал Сема.
— Тсс! — Моисей нахмурился и закрыл ему ладонью рот. — Твое место около дедушки и бабушки! Папа доверил их тебе.
— Да, — мрачно ответил Сема, — а все идут.
— Семен Яковлевич, — сказал Моисей, заглядывая Семе в глаза, — почему тебе не терпится? На твою долю еще придется не один бой!.. Правильно, Абрам Моисеевич? (Дедушка улыбнулся и кивнул головой.) Вот видишь, и дедушка согласен. И потом нет же никакой эвакуации. Трофим с отрядом остается на месте. Понял? Покажи, старина, свои зубы!
Сема улыбнулся, и Моисей, поцеловав его в лоб и в голову, быстро вышел на улицу.
— Человек! — сказал дедушка, размышляя о чем-то. — Что ему болезнь? Он не смотрит на себя! Он идет. Я не знаю, из какого куска они все сделаны. Как ты думаешь, Сема? Ты молчишь? И разве в этом деле есть какой-нибудь денежный интерес? — продолжал рассуждать дедушка. — Никакого! За идею! За чистую идею!.. Как ты думаешь, Сема? Что ты молчишь, когда я спрашиваю? — рассердился дедушка и оглянулся. — Где он? Он же только что был тут!
Но Сема, набросив на плечи шинель, уже бежал по улице, ловко перепрыгивая через глубокие черные лужи и обдавая грязью прохожих. Скорее, скорее! Хотя бы увидеть их перед уходом и сказать что-нибудь. «Зачем ты уходишь, матрос Полянка? — с горечью думал Сема. — Ведь мы никогда не обижали тебя, и ты был для нас первый друг. Зачем ты уходишь, Полянка?»
Вдруг рядом с Семой раздался испуганный крик:
— Сумасшедший! Ты можешь раздавить человека!
Сема остановился и, тяжело дыша, оглянулся вокруг себя. С противоположной стороны размахивал фуражкой Пейся.
— Прыгай сюда! — сердито приказал Сема.
— Хорошее дело! — возмутился Пейся и, приложив к губам руку трубочкой, закричал: — Здесь большая лужа! Я наберу полные ботинки!
— Прыгай! — еще раз повторил Сема и, побежав к тротуару, протянул Пейсе руку. — Ну, расхрабрись уже!
Пейся прыгнул и, внимательно осмотрев подошву на своих потертых ботинках, спросил:
— Куда ты летишь?
— На фронт уходят, — угрюмо ответил Сема, — Идем прощаться!
— Кто же идет?
— Моисей, Полянка, Антон.
— Антон? — удивился Пейся. — И Полянка? Хороший вид будет иметь наш отряд. Кто ж остался? Я, ты и девчонка.
— Я бы и сам ушел.
— Ты? — засмеялся Пейся. — Ты думаешь, если ты девять раз попал в кружочек, так на фронте уже тебя ждут?..
— Оставь! — оборвал его Сема. — Мне хочется быть со всеми. Моисей поднялся с больничной постели и взял винтовку, А мы что?
— Я не пойму одного… — задумчиво произнес Пейся. — Вот, допустим, идет пехота в атаку. Идут рядами. Так получается, что задний ряд стреляет в передний? Я не пойму другого. Меня один раз побили на этой улице — и я вот уже три года хожу по другой стороне. С меня достаточно! А чего хотят эти вояки? Их же один раз побили и выгнали, зачем они опять суются на эту сторону? Какие-то неосторожные люди! Я бы на их месте обходил эту улицу за десять кварталов… Я не пойму третьего…
— У тебя там еще много? — нетерпеливо спросил Сема. — Мы можем опоздать и не попрощаться.
— Пойдем, — нехотя согласился Пейся и снова заговорил: — Я не пойму четвертого…
Но Сема, не слушая его, зашагал еще быстрее. Подойдя к дому Магазаника, он с силой распахнул дверь и, взбежав по лестнице, столкнулся лицом к лицу с Трофимом.
— Извиняюсь, — сухо сказал Сема. — Вы не видели Полянку или Антона?
— Полянка во дворе возле коней.
— Спасибо! — буркнул Сема и повернул обратно.
— Погоди! — остановил его комиссар. — Иди-ка сюда, пожалуйста!
Сема подошел и молча поднял глаза на Трофима.
— Что так быстро? — удивился комиссар. — Ац, бац! Ты, кажется, обиделся на меня?
— Да, обиделся, — не глядя, ответил Сема.
— За что? Лучше я буду знать!
— Как будто вы не знаете! — Сема махнул рукой. — Одно притворство!
— Сема!
— Да, Сема. А что бы случилось, если б я пошел с Антоном? Вам нужны особенные силачи, или, может быть, я, по-вашему, жалкий трус?
— Какие ты слова говоришь! — обиженно сказал Трофим. — Разве жалкий трус записался бы в отряд при комиссаре? Разве жалкий трус носил бы фамилию твоего отца? Некрасивые вещи говоришь, Сема… Мы остаемся здесь. И нам еще дадут сильное подкрепление, потому что мы — стратегический пункт. Понял? И у тебя еще будет дело. Ты курьер!
— «Курьер»! — с досадой повторил Сема, — А куда вы меня посылали? Как будто я не понимаю! Это нарочно, чтоб выдавать паек Гольдиным.
— Ты мне веришь, Сема? — спросил комиссар.
— Ну, верю.
— У тебя скоро будет боевое поручение. Ясно? А пока иди, прощайся с друзьями. Скоро будет команда: по коням!.. Мир, Сема?
— Мир, — все еще хмурясь, согласился Сема.
— Ну, иди!
Сема вышел на улицу. Около дома сидели на скамеечке Шера и Пейся, с любопытством провожая глазами идущие части. «Чего это они здесь расселись?» — подумал Сема и подошел к ним.
— Смотри, смотри, — Шера дернула его за рукав, — по шесть всадников в ряду. А лошади какие!
Сема посмотрел на фыркающих, строптивых коней, и, хотя он по-прежнему боялся лошадей, сейчас он готов был немедленно сесть в седло и вместе с этими незнакомыми людьми, вместе с Полянкой и Антоном двинуться на противника. Конечно, он меньше любого из них. Это правда! Но разве отец прогнал бы его?
— Ты уже попрощался? — спросил его Пейся.
— Нет, — ответил Сема и вздрогнул. — Надо идти!
— За это время можно было десять раз попрощаться и поздороваться, — усмехнулся Пейся.
— Я был у комиссара… — рассеянно ответил Сема. — Ты простился? А ты, Шера?
— Я не пойду, — тихо сказала Шера, — я не люблю прощаться. Это всегда плохо. Становится так грустно. Человек куда-то уезжает, а когда ты его увидишь?.. Люблю, когда приезжают, люблю встречать, здороваться. Это весело, хорошо. А прощание…
— Ну, оставайся, — хмуро ответил он и подумал, что все-таки что-то правильное есть в словах Шеры. — А я пойду! Не могу я так.
