Джентльмены и снеговики (сборник) - Светлана Васильевна Волкова
Только как? Так просто подойти и вмазать? Неспортивно как-то. Пацаны всегда знают, за что их бьют. Вот Сидорчук на днях отнял у Геворкяна, Санькиного друга, стальной костыль, которым рельсы к шпалам привинчивают, а костыль этот – целое мальчишеское сокровище. Ну и получил в носопырку! Или Жека Трофимов: соврал, будто «Зенит» продул «Пахтакору», – и тоже загреб на орехи. Но они-то, недоумки эти, вполне себе понимали, за что их приложила рука правдоборца. А этот Пен? Таращится на унитазы, улыбается, точно юродивый, и в ус не дует. Нет, надо ему втолковать!
Санька спрыгнул с подоконника.
– Я, – он стукнул себя ладонью по галстуку, – тебя, – ткнул пальцем в направлении Дика, – буду бить. Сейчас.
Скаут продолжал улыбаться как ни в чем не бывало. Санькино сердце отчаянно колотилось. Фаланги пальцев побелели – так сильно он сжал кулак.
«Вот капиталист проклятый!»
Санька напряг мозги, призывая на подмогу скудный языковой запас.
– Ты есть внук. А я буду бить. Понимаешь?
Пен, поймав смысл Санькиных потуг в английском совсем по-иному, энергично замотал головой.
– Нет, Алекзандр. Ты не прав. Бомбардир побьет всех. Не голкипер. Без хорошего бомбардира не будет игры. Вот посмотри!
Дик принялся перепрыгивать через серо-коричневые квадраты плиток пола, изображая игрока, ведущего мяч, обошел по кругу ошарашенного Саньку и, делая немыслимые выкрутасы ногами, изобразил посыл мяча в воображаемые ворота, коими выбрал одну из бездверных кабинок. Пуффф!
При этом он конечно же что-то говорил, но так быстро, что Санька даже не стал пытаться разобрать. Что он может знать о футболе, ушастый бейсболист?
– Ну, дурья твоя американская башка! Ну и что, что бьешь классно, а пенальти вашим назначат, что тогда? – затараторил Санька, не сообразив, что говорит он по-русски, правда громко, что иногда выручало при незнании предмета. – Вот пенальти влепят вам – и что? А на воротах слабак! Что тогда, спрашиваю? Профукаете игру!
Пен дослушал русскую речь до конца, ни разу Саньку не перебив, и виновато развел руками.
– Алекзандр, я не понимаю… Пенальти? – повторил он единственное понятное ему слово в Санькиной возбужденной речи.
«Черт! Не понимает!»
«Ну, шут с тобой! – пришла в Санькину голову шальная мысль. – Покажу тебе, кто чего сто́ит!»
– Пенальти, пенальти! – закивал он и, схватив Пена за рукав, вывел из туалета.
«Морда подождет, – решил Санька. – Забью ему сейчас, а потом и вмажу по физиономии. Успею!»
Они бегом спустились на первый этаж, прошмыгнули в пустой физкультурный зал. Санька вытащил футбольный мяч из-за стопки сложенных матов, где было «гнездо» всякого рода хлама: тут кучкой лежали и оранжевые, точно тыквы, баскетбольные тугие мячи, и пахнущие металлом гантели, и деревянные булавы для художественной гимнастики, оставшиеся после девчачьей спортивной секции.
Развеселившийся Дик схватил одну из булав обеими руками, замахнулся, поджав поднятую левую ногу к животу, и выдал какую-то непонятную Саньке речевку.
– Я Майк Робертс!
«Ну-ну! А я – Клементьев! И местами – Блохин!»
Санька хмыкнул, погладил грязные черно-белые шашечки мяча и кивнул Дику на дверь:
– Пошли во двор.
Они вышли на школьный двор, закрытый со всех сторон кирпичными стенами. Солнце немилосердно слепило глаза, отражалось в окнах и лужах. Из распахнутой форточки окна школьной кухни маняще струился запах свежей выпечки. Санька повел носом: пирожки с яблочным повидлом по пять копеек штука! Эх! Он засунул руку в карман брюк, нащупал там мелочь – две мелкие монетки и одна покрупнее. Хватит на пирожок. Надо скорее заканчивать с пенальти и американской мордой и бежать в столовку!
– Встань вот тут. – Санька вывел Пена на середину двора, обозначил границы ворот валявшимися рядом с дверью на кухню картонными коробками и, примерившись, принялся отсчитывать шаги.
– Алекзандр, я буду футбольный голкипер? – спросил обрадованный Дик.
– Голкипер, голкипер. – Санька широким шагом пятился назад. – Девять, десять, одиннадцать… Стой там, грю!
Скаут встал в середине ворот, наклонился, профессионально растопырив руки. Санька опустил мяч на асфальт и поставил на него ногу. Навязчивый запах пирожков дразнил ноздри, отвлекал от великой идеи мщения. Он помахал перед носом ладонью, словно хотел отогнать его, и, насупившись, зачем-то закатал рукава рубашки.
– Ты ловить-то умеешь?
– Я много раз был кетчером! – с гордостью произнес американец, растягивая слова.
«Кетчером он был, капиталист! Сейчас покажу тебе, какой ты кетчер!»
Санька, щурясь от солнца, прикидывал, где могла бы проходить верхняя штанга. Определив, что это, пожалуй, будет два Пена, поставленных друг на друга, – в том полусогнутом положении, в котором сейчас замер скаут, ожидая броска, – он отошел от мяча на несколько шагов, рассчитывая разбег. Как там учили на тренировке? Сделать еще два больших шага влево, чтобы ударить по мячу по косой? Так делает Блохин… Мяч должен попасть в левый верхний угол. Ну держись, американский зазнавала! Покажу тебе козырный удар!
– Готов? – выкрикнул Санька.
– Yesssssss! – нетерпеливо ответил Дик, весь подобравшись, как соседский Мурзик перед прыжком на воробья.
– Никакой бомбардир не спасет команду, если руки у вратаря дырявые. Лови! – бросил ему Санька на смеси русского и английского, больше, впрочем, затем, чтобы себя подбодрить, нежели с целью быть понятым американцем.
Начал разбег. Ближе к мячу засеменил мелкими шажками, занес ногу…
– Востриков!!! – завизжало где-то над головой. В окне третьего этажа замаячила прическа-булка Гамадриловны.
Носок Санькиной ноги чуть дрогнул, мяч принял пинок и полетел, разгоняя голубей, куда-то над головой Пена – как показалось Саньке, в синее-пресинее небо, к облакам.
– Супер! Вот это удар! – восхитился Дик и выпрямился, задрав голову.
Звук разбивающегося вдребезги стекла на последнем этаже перекрыл визг Гамадриловны и поднял в воздух уже всех окрестных птиц. Разномастные стайки взметнулись ввысь, как на плакате о «мирном небе», висевшем в актовом зале, и исчезли за ржавой рощицей телевизионных антенн.
Сам же Санька, оторвавшись на полметра от земли, завис в воздухе на сотую долю секунды, как ему самому ощущалось в тот момент, и плюхнулся на жесткий асфальт, роняя мелочь из кармана и разрывая с треском рукав белоснежной рубашки.
Пока Дик искал мяч, роясь в сваленных возле кухонной двери серых ячейках из-под яиц, Санькин мозг, забыв о боли, отсчитывал оставшееся до суда
