Михаил Жестев - Открытие
— Сначала я твоих пичуг думал по клеткам рассадить. Но тут стали завозить в наш посёлок разных птиц. Оказывается, брат, могуч дуб, а без птичек-невеличек расти не может: всякие вредные гусеницы да червяки его поесть могут. Ну а раз стали привозить птиц, то и твоих щеглов решил я отдать на общую пользу.
— И на волю выпустил?
— Ну конечно! И представь себе, не улетели! Сами остались да и другим щеглам указали дорогу в наши края.
В это время снова запел щегол. Андрейка слушал его песню, как когда-то в ладожском лесу, на восходе солнца.
— Слышишь, о чём поёт щегол? — спросил Юрий.
— Слышу, как в Ладоге: «Вот и я прилетел, вот и я прилетел».
— Нет, не совсем так, — засмеялся старший брат. — «Вот куда я прилетел и других за собой привёл!» И помолчав, улыбаясь, спросил Андрейку:
— А не про нас ли с тобой поют весёлые птицы?
Коногон
Было уже светло, когда Тимоша сквозь сон услыхал стук щеколды. Он сразу догадался, что это мать пошла на утренний наряд к колхозной конюшне и, не раздумывая, сбросил с себя одеяло, быстро умылся и побежал на парники.
Ещё не доходя до парников, Тимоша увидел звеньевую Прасковью Ивановну, или, проще, тётю Полю, как называл он её, и громко окликнул:
— Тётя Поля, я не опоздал?
— А, это ты, неугомонный? — весело встретила Тимошу Прасковья Ивановна. Но тут же сурово спросила: — Ну чего тебе не спится? Зачем пожаловал?
— Сами же сказали, что коногон я…
— Сказала, — что же с того?
— Значит, должен с поля лошадей пригнать…
— И вовсе не значит! Подрастёшь, тогда другое дело…
— Я сегодня пригоню, а завтра нет. Ладно, тётя Поля?
— А завтра воскресенье, выходной, — улыбнулась звеньевая. — Ох, хитёр ты! Очень хитёр! Ладно, беги в поле, только смотри, осторожней с лошадьми.
Пастбище, где пасутся в ночном лошади, у леса, в километре от деревни. Там догорает поблекший костёр и дремлет у огня пастух Никифор. Он стоит, опираясь на высокую палку, и в лёгкой дымке костра и предутреннего тумана похож на тень. Приход Тимошки пробуждает Никифора от дремы.
— Это ты, парень? — Он оглядывает разбредшийся табун и говорит мальчику: — Зайди-ка с просеки да шугани сюда коней. Ишь разошлись, что по базару!
Тимоша бежит в лес, и вскоре из чащи доносится его голос, топот копыт, треск кустов. Держась за гриву Резвого, Тимоша выскакивает на опушку леса. Никифор кричит:
— Хватит шугать, теперь не разбредутся.
Тимоша гарцует на Резвом и, держа на длинном поводе ещё двух лошадей, советует:
— А ты, дядя Никифор, вон за той чалой гляди. Она в табуне вожак. Её пасти на верёвке, и другие кони не разойдутся.
— Ишь ты, — усмехается Никифор. — А глаз у тебя тонкий. Ты, Тимошка, всё так в жизни примечай. Пригодится!
Тимоша пригоняет лошадей к утреннему разводу. Спрыгнув с Резвого, Тимоша привязывает лошадей у изгороди и бежит домой. Здорово он поездил сегодня. На всём скаку перемахнул через канаву… Эх, жалко, ребята не видели! Ну ничего, он расскажет, как Резвый у самой канавы чуть задержался, потом поднялся на дыбки, да как прыгнет! А теперь, пожалуй, будет лучше всего, если дома он залезет на сеновал и там доспит своё утреннее время.
Пробуждается Тимоша к девяти часам, когда в доме завтракают. Тимоша садится рядом с отцом и солидно произносит:
— Я сегодня тёте Поле коней пригнал, она мне тоже будет трудодни записывать.
— А я скажу председателю, чтобы не тебе, а с тебя трудодни списал, — говорит отец.
— Это за что же? — спрашивает мать.
— Чтобы галопом не ездил. Как в атаку несётся!
— Вовсе и не в атаку, — пытается оправдаться Тимоша. — Когда в атаку, конь землю как когтями рвёт!
Завтрак — не обед. Картошку с мясом поел, чай попил — и готов. И Тимоша уже на улице среди ребят. Кто в чижика будет играть? Нет, лучше в лапту! И у дороги начинается игра.
— А ну, лови свечу!
Мяч летит высоко, но несколько вкось, и падает за домом, в огороде. Ребята ищут мяч в грядках морковки, под лопухами у забора. И вдруг все опрометью бросаются с огорода на улицу. За ребятами трусит старушка и кричит, потрясая хворостиной:
— Куда забрались! Я вот вам!
— Баба Дуня, мяч залетел… Вот он, насилу нашли.
Но игру в мяч всё же пришлось сменить на городки. Тимоша играет кон-другой и уже начинает поглядывать по сторонам, а чем бы ему ещё заняться? И в это время видит, что по дороге в телеге едет тётя Поля и в телеге у неё окучник. Тимоша на ходу прыгает к Прасковье Ивановне.
— Далеко, тётя Поля?
— В поле! Окучивать капусту!
— И я с тобой…
В поле Прасковья Ивановна впрягает лошадь в окучник и выезжает на борозду. Тимоша присаживается на землю у телеги и смотрит, как оживает под окучником земля, как, рассыпаясь, она приваливается к капустной рассаде…
— Тётя Поля, дай я попробую!
— Да ты не умеешь…
— Не умею! А ты посмотри, сама увидишь.
— Не время смотреть за тобой, — отвечает звеньевая, но отказать Тимоше она не может и согласно кивает головой.
Они идут друг за другом: впереди Тимоша, сзади Прасковья Ивановна. Шагают не спеша, в ногу, и оба держат деревянные поручни окучника.
— Ты не пыжься, не пыжься, — учит звеньевая своего помощника. — Ты смотри, чтобы правильно было и ровно. А силой тут ничего не сделаешь…
— Знаю! Меня батька учил уже…
Тимоше не терпится проехать борозду самому, и на повороте он смело берёт в свои руки окучник.
— А ну, отойди, тётя Поля!
— Смотри, капусту не помни!
— Не помну.
Тимоша проезжает первую борозду, за ней вторую; его лицо раскраснелось, кепки уж давно нет на голове, где-то свалилась на повороте, а он без устали продолжает итти всё новыми и новыми междурядьями. Он идёт за окучником, и ему хочется крикнуть тёте Поле, чтобы она посмотрела, как у него здорово получается. Словно нос корабля в воду, так врезается нос окучника в землю, он поднимает земляную волну, разламывает её надвое и, словно брызги рассыпая чёрные крупинки, плывёт всё дальше и дальше. И всё это делает он, Тимоша! Своими руками, как настоящий пахарь!
Прасковья Ивановна наблюдает за мальчиком и каждый раз, когда он проходит мимо неё, спрашивает:
— Тимошенька, а ты не устал?
— Нет.
— Может, отдохнёшь?
Наконец она подходит к нему и забирает в свои руки окучник. Он уступает ей место пахаря, но с условием, что через пять борозд, вон там, на той грядке, он снова пойдёт за лошадью…
И ей приходится согласиться. А через пять борозд он отнимает у неё вожжи. И уже погоняет лошадь.
— Но! Веселее! — И кричит, уже отъехав подальше: — Тётя Поля, ты иди, я тут один управлюсь…
И верно, чего тут делать звеньевой, когда мальчонка вон как ловко окучивает капусту. А устанет — отдохнёт. И с лошадью не хуже большого знает, как надо обращаться… Прасковья Ивановна идёт в деревню. Идёт и всё время оборачивается. Боязно ей и радостно за Тимошу. Всего только двенадцатый год мальчику, а вполне можно положиться на него. И всё же, последний раз обернувшись, грозит пальцем:
— Смотри не балуй! Капусту не помни!
А Тимоша ничего не слышит, ничего не видит. Он рыхлит и поднимает землю, и ему хочется вот так итти за окучником без конца, как в жаркое время пить и пить, не отрываясь от кружки студёной воды.
Прасковья Ивановна возвращается в поле, когда Тимоша обработал не одну сотку капусты. Она осматривает междурядья, по лицу её видно, что ей понравилась окучка, и, улыбаясь, она говорит Тимоше:
— Вечером кино приедет, так ты билета не покупай. Тебе билет от правления будет.
— Не надо мне билета, — отказывается Тимоша. — Чего зря тратиться.
— А как же без билета?
— Мы без билетов ходим. Их в окне не проверяют!
Прасковья Ивановна смеётся и грозит пальцем.
— Сегодня через дверь войдёшь. Только умойся, чистую рубаху надень, причешись…
Широко шагая по полевой дороге, идёт председатель колхоза Федосеев. Он подходит к обочине канавы и кричит через поле:
— Прасковья, срочное дело до тебя есть!
— Какое еще дело?
— Человека из звена дай. С конюхом поедет в ветлечебницу: жеребят на осмотр требуют.
— Нет у меня человека…
— А ты найди!
Тимоша смотрит то на звеньевую, то на председателя. Ему хочется выручить тётю Полю, которая разрешила ему и коней с ночного пригнать и вот капусту окучивать, и неожиданно он предлагает:
— Давайте я съезжу…
— И то верно, — подхватил Федосеев. — Насчёт коней он мастер!
— У меня наряд Тимоше на вечер уж дан, — говорит Прасковья Ивановна.
— Какой наряд?
— Кино смотреть.
Председатель недоумевающе оглядывает то Тимошу, то звеньевую и неожиданно громко смеётся.
— Наряд на кино? Это еще что за наряд? — Но вот его лицо снова становится серьёзным, и он, сокрушённо вздыхая, говорит: — Да, такой наряд не отменишь. Что же, придётся другого послать.
