Михаил Жестев - Открытие
Дорога тянется по песчаным боровым местам и шагать по ней легко. Но всё же там, где просека выходит к озеру, Павлик опускает свою ношу. Надо дать отдохнуть рукам. Но долго отдыхать нельзя. Надо снова трогаться в путь. И он идёт в обход озера. Сколько он прошёл — три, четыре, пять километров? Кругом лес и лес, ни столбов, ни вешек — поди узнай! Но всё равно, сколько ни пройдено, впереди еще не мало километров. Только одно плохо: всё чаще и чаще приходится перекладывать ящик с плеча на плечо и останавливаться. Ну да ничего. Не маленький он — выдержит.
Павлик идёт лесной просекой и смотрит на небо. Солнце стоит высоко. А который сейчас час? Не больше пяти. Но в то же время ему кажется, что он идёт страшно долго, идёт каким-то бесконечным лесом.
Павлик хочет опустить ящик, чтобы присесть на старую поваленную ель, и вдруг падает. Ему смешно: споткнулся чуть ли не на ровном месте — о какую-то ветку. Но когда он встаёт, то чувствует боль в правой ноге. Что с ногой? Он делает шаг, другой, и от боли садится на землю. Наверное, подвернулась нога. И как это он упал? Так обидно, что хоть плачь.
Припадая на больную ногу, Павлик продолжает свой путь. Дорога идёт через вырубки и спускается к болоту. За болотом виднеется песчаный берег и сосновый бор. Павлик всматривается в сплошную стену вековых сосен, и лицо его светлеет. Да ведь там, за болотом, начинается Ольховский лес. Вот перебраться через болото, а там останется пять-шесть километров. Совсем пустяк!
Павлик осторожно спускается к болоту; под ногами пружинит мох, хрустит прошлогодняя трава. Сыро, из-под ног сочится вода. Надо итти очень осторожно. Он продвигается, держась ближе к кустам и деревьям. И одна мысль: только бы перейти болото, а там дома. Из Ольховского леса уж как-нибудь дотащится он и до самой Ольховки. И вдруг чувствует, что не может двинуть ногой. Нет, не больной, а здоровой. Нога словно приросла к болоту. Её затягивает трясина.
С трудом Павлик вытаскивает ногу, делает несколько шагов и начинает погружаться в болото уже обеими ногами. Он не знает, что ему делать. Не раздумывая, сбрасывает с плеча ящик, освобождает руку от своих покупок и падает на сырой мох. Неужели кругом топь? Он отползает и пытается подняться. Но сделать это невозможно. Едва он хочет встать на ноги, — как чувствует, что погружается в болото. Он снова отползает. И тут только вспоминает, что бросил ящик с рассадой. Как же быть с ящиком? А как быть с картонкой, где фуражка? И с тетрадями для черчения?
Ползком Павлик возвращается обратно. Он перевязывает ящик, освобождает длинный конец бичевы и делает петлю. Ну вот, он сможет накинуть верёвку на плечо и осторожно ползти через болото. Но что делать с фуражкой и тетрадями? Он привяжет их к ящику. Вот так привяжет, сверху. И снова Павлик продолжает свой путь. Он ползёт, приподнимается, проверяет, не кончилась ли топь? Но под ним попрежнему болотная зыбь коварное страшное чудовище, готовое поглотить его. И он движется вперёд. Движется, подтягиваясь на руках и отталкиваясь коленками. Его тужурка вся вымокла, волосы выбились из-под шапки, лицо багровое от усталости и пота. Он ползёт, словно плывёт в воде: то ложась на одно плечо, то на другое. И через каждые тридцать-сорок шагов останавливается. Тогда, уткнувшись лицом в жёсткую прошлогоднюю траву, он несколько минут лежит без движения.
А потом снова продолжает свой путь. Болят коленки, руки, спина. И тут еще сзади за что-то зацепился его груз. Павлик оглядывается. Ящик? Нет, это не ящик, а его покупка запуталась в кустарнике. Он подползает к кусту и удивлённо смотрит перед собой. В шагах пятидесяти как будто лежит человек, в фуражке ремесленника. Но тут же Павлик догадывается: там за кустом его новая фуражка. Жалко, очень жалко! Пусть она немного великовата и налезает на уши. Но зато как идёт ему! Он уже готов вернуться назад, но раздумывает. Нет, нельзя из-за фуражки рисковать ящиком с рассадой. Шутка сказать, туда ползти метров полета да обратно…
Распутав верёвку, Павлик отбрасывает в сторону пустую картонную коробку и ползёт дальше. Он не знает, сколько ему осталось до конца болота. Кустики ему кажутся огромными деревьями, а то, что близко, отдаляется на большое расстояние. Наконец ползти он не может. Нет сил ни в руках, ни в ногах, всё тело словно побито, без единого живого места. Тогда он поднимается и, забыв об опасности увязнуть в болоте, идёт прямо, вытягивая плечом свой груз…
И тут Павлик замечает, что болото позади, а перед ним совсем близко пологий песчаный берег, и из просеки соснового бора навстречу ему верхом на лошади едет Егорушка. А Егорушка, заметив его, уже скачет к болоту. Последние силы оставляют Павлика, и он опускается на песок. Он еще не может понять, каким образом тут оказался Егорушка, но он знает, что все его мучения позади. Его охватывает большое радостное чувство, чувство выполненного долга. И хоть он не может подняться с земли и двинуться навстречу Егорушке, ему очень хорошо.
Егорушка подъезжает к Павлику и, бросив повод, прыгает на землю. Он помогает своему другу подняться и подсаживает его в мягкое глубокое седло.
— Как телефонную линию восстановили, сразу в город позвонил, всех на ноги поставил. Где Павка? Искали, не нашли. Ну я и догадался, что ты окружной дорогой пошёл.
Егорушка нагибается, поднимает на плечо ящик, но тронуться в обратный путь не торопится. С песчаной опушки соснового бора ему видно всё болото, и он старается себе представить, как мог Павка пройти по трясине, где не только весной, но и летом ходить опасно. Он, конечно, знает, что Павка полз, но ведь надо же было суметь проползти чуть ли не километр да еще с ящиком земляничной рассады! И Егорушка, всегда немного суровый в обращении с Павликом, не в силах справиться с нахлынувшими на него чувствами. И хоть ему жаль, что Павлик скоро не будет его помощником и уедет учиться в ремесленное училище, он не может не похвалить его:
— А ты, Павка, молодец! Наверное, и токарь будешь настоящий!
И, думая о своём друге, он думает и о саде:
— Так вот что значит колхозный сад!
Весёлые птицы
Андрейка жил с отцом и матерью на берегу Ладожского озера. Он был большим любителем птиц. В канун весны уж обязательно сделает несколько скворечников и прикрепит их не у дома, а где-нибудь на дереве в лесу; при нём никто из ребят не смел разорять птичьи гнёзда, и как только наступала стужа, у него обязательно зимовала какая-нибудь пичуга, не успевшая улететь во-время в тёплые края. Никто из колхозных ребят не умел так хорошо узнавать птиц по пению, как Андрейка; он хорошо знал их повадки и мог рассказывать о них хоть целый вечер: как грач сдружился с воронами, как щегол подпевал соловью и как однажды воробьи спасли тонущего воробушка. Может быть, некоторые истории Андрейка сам выдумал, но он так любил птиц, что, имея западок, никогда не ловил их и даже был уверен, что они не боятся его.
У Андрейки был старший брат Юрий. Он жил далеко от Ладожского озера, в южной степи, и работал там механиком на посадке лесных полос.
Однажды в конце лета Юрий приехал погостить в свою родную деревню. Это произошло поздно вечером, когда Андрейка уже собирался ложиться спать. Но он так обрадовался приезду брата, что даже забыл о сне. Ещё бы, ведь они старые друзья и еще недавно, когда Юрий работал в колхозе трактористом, он брал его в кабину гусеничного трактора и они ехали в поле. Правда, там, в поле, во время пахоты Андрейка больше посиживал у обочины дороги или собирал ягоды в ближнем лесу, но ему не возбранялось командовать всеми лейками и вёдрами для заправки трактора водой и горючим. Юрий называл его не иначе, как директором заправочной базы.
Да, они были настоящими друзьями! Часто вся деревня видела: идут рядом два брата — один из них большой, широкоплечий, в комбинезоне и в высоких сапогах, а другой по пояс ему, босиком, в одних трусиках. Андрейка был уверен, что все считают их товарищами!
Но если раньше Андрейка больше всего расспрашивал Юрия о том, какой трактор сильнее: гусеничный или колёсный или задавал всякие вопросы насчёт руля и заводки машины, то теперь старшему брату пришлось рассказывать уже о других вещах: как в степи люди живут, да как идёт посадка лесов и верно ли, что бывают там песчаные бури? А за первыми вопросами последовали новые, за ними ещё дополнительные. Андрейке всё хотелось знать, — есть ли в степи такое озеро, как Ладожское, почему там раньше лес не сажали и откуда вообще там вода? В конце концов механик, смеясь, сказал своему маленькому брату:
— Знаешь что, ложись-ка спать, а завтра утром мы с тобой сходим на рыбалку — там и поговорим.
На следующий день чуть свет братья отправились на озеро к устью небольшой речки удить рыбу. Еще только розовело на востоке и в сумеречной тишине дремал непроснувшийся прибрежный лес. И вдруг вместе с первыми лучами утреннего солнца всё ожило вокруг: подул лёгкий ветерок, зашевелились листья деревьев, пробежала рябь по воде. И словно радуясь пробуждению природы, словно приветствуя первые тёплые лучи солнца, запели птицы. Их песнь доносилась из кустов и с высоких сосен, и казалось, что это поёт сама земля вместе с небом и что в лесу стало светлее не от солнца, а от птичьих голосов.
