Георгий Мишев - Дети мира
Снаружи послышался смех и топот чьих-то быстрых ног.
— Сиди здесь, я выйду посмотрю, чтобы ребята не трогали машину, — сказала На, выбегая из дому.
Но никто машину дяди Вана уже не трогал. Ребята разбежались. Девочка забралась на подножку и заглянула в кабину. Там висел маленький мешочек с рисом и рядом с бутылочкой рыбного соуса лежала небольшая охапка хворосту. Значит, рис у дяди Вана был, но он так хотел спать, что лег, не поев.
— На, где ты? — кричал Ти.
«Вот раскричался! — испугалась На. — И вечно-то он кричит, когда меня нет. Словно его кто-то украсть хочет». На вбежала в дом — ничего, все хорошо, дядя Ван спит.
Ти смотрел, как сестра возится в кухне.
— Ты подогреваешь обед для дяди Вана? — спросил он.
— Да, чтобы все было готово, когда он проснется. Встанет и сразу поест.
*Уже давно миновал полдень. Скоро должны были вернуться с поля папа с мамой. А дядя Ван все еще спал. Огонь на кухне весело горел, рис был белый-белый. На не знала, понравится ли дяде Вану суп из креветок. Но уж если понравится, то она к вечеру наловит их еще больше!..
— На, самолеты! — неожиданно закричал Ти.
Она прислушалась. И правда, самолет. Но девочка не испугалась. Над их домом часто летали американские самолеты-разведчики, и она научилась отличать шум их моторов от низкого гула бомбардировщиков. Не будить же человека по пустякам.
— Знаешь что, — сказал Ти, которому любимый суп из креветок не давал покоя, — когда дядя Ван будет есть суп, ты дашь мне совсем немножко?
Фан Ты
(Южный Вьетнам)
В ЗАРОСЛЯХ САХАРНОГО ТРОСТНИКА
Перевела с вьетнамского И. Зимонина.
Рис. Г. Калиновского.
т, что ты там делаешь?
Из зарослей выглянуло и тут же снова спряталось испуганное мальчишеское лицо. Ут, это действительно был он, увидев полицейского Шао, хотел было броситься наутек, но понял, что поздно.
— Значит, это ты, разбойник, крадешь сахарный тростник? Хорошо же! Вот скажу матери, пусть всыплет тебе как следует!
Ах вот что! Все дело, оказывается, в сахарном тростнике. А он-то подумал, что этот Шао уже все пронюхал. Ут, не таясь больше, вышел из густых зарослей и забрался на спину мирно пасущегося буйвола.
— Не трогал я вашего тростника!
— Молчи лучше. Я уже давно за твоими проделками слежу. Кроме тебя, сюда лазить некому.
— Да честное слово, не я! Пусть у того, кто ваш тростник крадет, руки-ноги отсохнут, язык отвалится, пусть он кожурой подавится! — Ут стегнул буйвола и, величественно проплывая на своем «корабле» мимо полицейского, запел: — Руки-ноги пусть отвалятся, кожурой он пусть подавится…
Шао погрозил ему вслед, поправил карабин на плече и на всякий случай решил заглянуть в заросли, проверить.
Следы Ута четко отпечатались на земле. «Негодный мальчишка, повадился красть сахарный тростник. Потом, наверно, сидит с приятелями и грызет целый день. Сам в детстве этим занимался — по чужим плантациям лазил, — думал Шао. — Меня не проведешь. Все эти штучки я знаю».
Вдруг следы Ута потерялись. Полицейский потоптался на месте и уже хотел вернуться назад, но неожиданно оступился. Дерн под его ногой сдвинулся в сторону, и он увидел небольшую свежевырытую ямку. Шао наклонился над ней и…
— Дядя Шао! — раздалось за его спиной.
Он оглянулся. Рядом стоял неизвестно откуда взявшийся Ут.
— Дядя Шао, бегите скорей, в ваш сад забрался буйвол!
— Не морочь мне голову. Отвечай лучше, что ты здесь спрятал? Украл что-нибудь?
Он ткнул карабином в ямку. Что-то звякнуло.
— Не трогайте! — крикнул Ут, сжимая кулаки.
— Скажите пожалуйста! Он мне запрещает!
— Да, запрещаю!
— Ага, здесь какая-то коробка, — не обращая внимания на мальчика, продолжал полицейский. — Это и есть твои награбленные сокровища?
— Это не мое, — услышал он в ответ. — Это положили сюда революционеры, и если тронете — вам смерть.
Шао отдернул руку от коробки, точно обжегся.
На побледневшем лице Ута была написана отчаянная решимость.
«Мальчишка, — мелькнуло в голове Шао, — а туда же — связался с вьетконговцами». В коробке могли быть гранаты, и полицейский невольно отступил на шаг.
— Значит, с коммунистами водишь компанию! Стой спокойно, побежишь — стрелять буду! — пригрозил он Уту.
— Только попробуйте, головы вам тогда не сносить, — тихо ответил мальчик, сверкнув глазами.
Почему мальчишка так уверен в себе? Может, в деревню уже пришли вьетконговцы? Наверняка это так, иначе чем объяснить его наглость? И, наверно, их много, раз они появились средь бела дня, ничего не побоявшись.
Ну нет, с него, с Шао, этих встреч с вьетконговцами хватит. Однажды они уже гнались за ним: на его каске хорошо заметен след их пули…
Ут тем временем вынул из ямки жестяную коробочку, достал из нее какой-то сверток и поднял его высоко над головой:
— Здесь листовки! Революционные листовки. Если вы такой храбрый, ведите меня в полицию, а вечером партизаны окружат село, вас схватят и рассчитаются с вами за все!..
— Ладно, проваливай, пес с тобой, я тебя не видел…
— Никому не скажете?
— Ладно уж. Шагай…
— Сами шагайте…
Шао поспешил убраться с опасного места. Если уж и этот молокосос с вьетконговцами, значит, все село за них. Шао не боялся Ута, но боялся многих глаз, которые, как мерещилось ему теперь, следят за ним отовсюду. Наверно, вьетконговцы послали Ута на разведку, а сами тем временем окружили село. Что же теперь делать? Как спастись? Пожалуй, бумажонку от красных достать надо… А что, если листовку? Здорово придумано! Листовку, листовочку, ха-ха!..
Шао бегом вернулся в заросли. Бросился искать Ута. Услышав шорох слева, устремился туда. Ут, стоя на коленях, снова закапывал свою коробочку.
— Ут, мальчик, — запинаясь, бормотал Шао, умоляюще протягивая к нему руку, — дай мне листовку, одну, только одну, очень тебя прошу, дай, пожалуйста, может, есть какая, написана некрасиво, которая тебе не нужна… Ну что тебе стоит, дай листовочку, только одну… Прошу…
ГЕРМАНСКАЯ ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ РЕСПУБЛИКА
ГЕРМАНСКАЯ ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ РЕСПУБЛИКА (ГДР).
Государство в Центральной Европе.
Территория — 108 тыс. кв. км.
Население — 17 095 тыс. жителей.
Столица — Берлин (1081 тыс. жит. — без Западного Берлина).
Крупнейшие города: Лейпциг, Дрезден, Карл-Маркс-Штадт, Галле, Магдебург.
Герхард Баумерт
ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ ОЗОРНИКА
Перевел с немецкого В. Розанов.
Рис. Г. Калиновского.
ы праздновали день рождения Бруно. Ему разрешили пригласить нас всех после обеда на чашку кофе. Мы были одни — родители ушли на работу.
Мама Бруно испекла песочный торт, накрыла на стол и посредине поставила большой кофейник, прикрыв его веселым пуделем, чтобы не остывал. День рождения вышел у нас мировой!
Начали мы с того, что всё съели, потом стали играть. Сперва в индейцев. Вождем выбрали Бруно. Его праздник-то! В будни он у нас самый обыкновенный индеец, и зовут его «Косая Гадюка». А сегодня мы позволили ему называть себя «Телеоко». Я был шаманом, по прозвищу «Мудрый Альфонс». «Трубка мира» оказалась совсем невкусной. А мне, шаману, надо было ее все время курить. Бруно достал самую настоящую трубку из отцовского стола, ну-конечно, без табака. Но все равно меня от нее мутило. Вырасту большой — ни за что не буду трубку курить!
Потом мы стали играть в пиратов. Тоже ничего получилось. Диван мы превратили в пиратский корабль, а ковер у нас был самым обыкновенным купеческим кораблем. Нашего «новорожденного» назначили капитаном. Но тут случилась маленькая неприятность: в самый разгар морского сражения подломилась ножка дивана.
Дальше мы не знали, во что играть.
Вдруг я как закричу:
— Я знаю! Я знаю! Угадайте, что я придумал?
— В пожарных? — спросил Бруно.
Я только рассмеялся.
— В доктора и больного?
— В прятки?
— В железную дорогу?
— В пограничников?
Так никто и не угадал.
— Мы будем играть в ресторан и праздновать день рождения Бруно! А потом мы все будем пьяные!
Это ребятам очень понравилось. Мы быстро переоделись. Меня нарядили дедушкой Бруно. Дали его шляпу и перчатки. Эрвин был официантом, а мы все — гостями.
Усевшись за стол, я крикнул:
— Официант!
Но Эрвин с чем-то возился в кухне и все не подходил к нашему столику.
— Официант, жалобную книгу!
Тут уж он мигом подлетел к нам: на руке белое полотенце, а сам так и юлит.
