Георгий Мишев - Дети мира
— Не шлепай так! Ты что, пьяный, что ли? — сказал мне Бен. — Они же услышат тебя. У них знаешь какие большие уши, как у старой свиньи, до самых плеч свисают.
Я, должно быть, сильно дрожал, когда выбежал на солнце, потому что Бен спросил:
— Ты ведь не боишься, правда?
— Нет, — сказал я. — Нет. Я не маленький.
Смотри, если боишься, — сказал Бен, — они сразу же узнают. И тогда нас обоих бросят в медный котел.
— Зачем? Зачем?
— Чтобы сварить. Ты что, ничего не соображаешь? — сказал Бен. — Чтобы сварить нас, понял?
— А ты же раньше говорил, что они тебя отравили.
— Ну так что же! Так они и делают: сначала отравят тебя, а потом сварят.
Прежде чем я смог еще что-нибудь сказать, Бен уже вытянул руку вперед:
— Вон… вон где они живут…
Впереди, в пятидесяти ярдах[4] от нас, виднелся красный кирпичный дом с двумя выступающими фонарями, с голубой шиферной крышей и черными колпаками на трубах. Дом был полуразрушенный: на крыше доброй половины шиферных плит недоставало, а в окнах большая часть стекол была выбита.
Когда мы подошли к дому немного ближе, я смог разглядеть, что в саду росли сливовые деревья, отягощенные блестевшими на солнце темно-синими овальными ягодами. Я разглядел пустой загон для кур, весь заросший травой, и большой красный глиняный горшок, из которого торчали, словно перевернутый зонтик, листья ревеня. Здесь после туннеля было тепло и повсюду было слышно стрекотание кузнечиков.
Когда я заикнулся о том, что в доме никого нет, Бен замахал на меня руками:
— Ага! Так вот что ты думаешь! Эти старухи как раз и хотят, чтобы ты так думал. Эх, ты!
— А зачем это им?
— Зачем?.. Да они хотят, чтобы ты залез на забор и стал рвать сливы, и тогда, как только ты начнешь их рвать, старухи выскочат и схватят тебя за шиворот.
Сердце мое сжалось в холодный комочек, когда мы ползли на четвереньках вдоль забора.
— Пригнись!.. — все время шипел Бен. — Пригнись, чтобы они тебя не заметили!..
Наконец мы очутились прямо перед домом. Мне хорошо были видны окна с выбитыми стеклами, голые стропила на крыше и закопченные колпаки на трубах. Солнце светило с нашей стороны, и его лучи играли на острых осколках стекол. Отсюда сливы выглядели большими и сладкими, а вокруг деревьев роями вились осы.
— Все сливы все равно ядовиты, — сказал Бен, — даже если старухи и не поймают тебя за шиворот. А если ты не умрешь тут же от яда, то все равно тебя зажалят насмерть осы.
Во всем доме, начиная от сломанных оконных переплетов и кончая черными колпаками на трубах, не было никаких признаков жизни.
Но вдруг Бен схватил меня за плечи и зашептал хриплым от волнения голосом, указывая куда-то вверх:
— Там они, там. Пока только одна из них. Следит…
— Где? Где?
— Наверху, вон в том окне. Слева!
Ни Бен, ни я не знали, какая рука левая, а какая правая. Но он указывал рукой, в которой держал нож, и я уставился на окно в верхнем этаже с правой стороны: там никого не было.
— Ты не видишь ее? — сказал Бен. — У нее длинные белые косы. Ты даже можешь заметить ее большие уши.
Я оглядел все окна одно за другим сначала на первом, потом на втором этаже, но ничего не увидел, кроме зияющих дыр в стеклах.
— У нее нет ни одного зуба — это раз, — сказал Бен. — А рот совершенно зеленый.
Я не смел сказать Бену, что ничего не вижу. А он опять вцепился в мое плечо.
— И вторая тут!.. — прошептал он. — На первом этаже. Ой, у нее желтые глаза!
Сердце мое похолодело. По спине побежали мурашки.
— Ой ты! У нее большие желтые глаза, — продолжал Бен, — большие желтые глаза… У-у… как сова…
Но все окна внизу были по-прежнему пусты, и единственное, что было желтым из видимого вокруг, — так это тучи роящихся ос.
— Неужели ты не видишь? — сказал Бен.
— Нет, не вижу…
Он обернулся, глянул на меня с насмешкой и сказал:
— Ха!.. Да разве ты так увидишь когда-нибудь! Вытаращил глаза! Ты прищурь их, прищурь. Вот так, видишь?
Бен сощурил свои глаза так, что они стали совсем как щелки.
— Совы видят в темноте, — сказал он. — Они могут увидеть даже то, чего мы не видим. Ты знаешь это, знаешь?
Это я знал, мой отец тоже говорил мне об этом. Тут я прищурил глаза, ну прямо как Бен.
И когда я снова посмотрел на дом, то все в нем было так, как говорил Бен. Я тоже увидел в окнах сидящих, словно совы, двух старух, одну наверху, другую внизу, — двух ядовитых старух: одну с желтыми глазами, а другую с зеленым ртом и с длинными белыми косами, и у обеих были ужасно большие уши.
— Теперь я вижу их, Бен, — сказал я. — Я вижу их теперь!
— Берегись! Они идут сюда! — закричал Бен. — Они бегут за нами!
И мы в ужасе побежали, обгоняя ос, под Акки Дук, мимо болиголова, через золотистую ядовитую воду, мимо скотного двора, по темно-голубым проходам в терновнике.
Горячее дыхание обжигало мне грудь и рот, но спина застыла совершенно, а узлы вокруг моего сердца все крепче и крепче стягивались в смертельном страхе.
Так мы бежали, не останавливаясь, до тех пор пока не оказались на большой открытой площадке, на самом верху тропинки. Тут Бен начал смеяться, я тоже засмеялся.
— Мы видели их! — кричал Бен. — Мы видели обеих! Они были там!
— Мы видели их! — закричал и я. — Мы видели их!
Бен начал кувыркаться на траве, и я тоже попробовал перекувырнуться. Мы все время смеялись, размахивали руками и кричали:
— Я видел ее желтые глаза!
— И белые косы!
— И большие уши!
Вдруг сзади нас, на лугу, там, где рос болиголов, как каркнет ворона. Бен вздрогнул и оглянулся. Я тоже вздрогнул.
— Давай поиграем в лошадки, — сказал Бен. — Алле, галопом всю дорогу до дома!
— Я буду лошадкой, — сказал я.
И через секунду я стоял впереди, грызя удила. Бен ухватился за полы моего пиджака, а минуту спустя мы летели вперед словно ветер.
— Мы видели ядовитых старух! — продолжал кричать Бен. — Мы видели ядовитых старух!
— Они гнались за нами! Они почти схватили нас!
— Они почти схватили нас!
— Спорим, что они свои старые ногти не стригут миллион лет!
— Спорим, что они свои старые ногти не стригут миллион лет!
Что кричал Бен, то кричал и я. Когда он смеялся, я тоже смеялся.
Чему верил он, тому верил и я. Он не боялся, и я не боялся. Я лишь летел домой как вихрь.
Когда вам только четыре, то семь — это уже сотня, а пять дюймов — целая миля.
ВЕНГРИЯ
ВЕНГЕРСКАЯ НАРОДНАЯ РЕСПУБЛИКА (ВНР).
Государство в Центральной Европе.
Территория — 93 тыс. кв. км.
Население — 10 236 тыс. жителей.
Столица — Будапешт (1951 тыс. жит.).
Крупнейшие города: Мишкольц, Дебрецен, Печ, Сегед.
Иштван Бедё
ПАПИН ПОРТФЕЛЬ
Перевел с венгерского Б. Гейгер.
Рис. В. Чапли.
шти робко остановился перед дверью, на которой красовалась вывеска: «Найденные вещи», затем с трепетом переступил порог Бюро находок.
— Ну, что скажешь, братец? — обратился к нему пожилой седой мужчина с висящими, словно у моржа, усами. Он был очень важный — наверно, какой-то контролер.
— Скажите, пожалуйста, дяденька… Вам не сдали… старый портфель из крокодиловой кожи?
— Крокодиловой, говоришь? А ну-ка пойдем посмотрим!
Минут через двадцать им удалось разыскать среди множества находок портфель.
Ишти хотел было тут же взять портфель, но человек с моржовыми усами грубо остановил его:
— Говоришь, отцовский портфель? А что, ежели ты врешь?.. Пускай папаша сам явится за своим добром! — И крикнул уходящему Ишти вдогонку: — Вот так, братец. Порядок есть порядок, его соблюдать надо!
А между тем Ишти сказал чистейшую правду. Отец его и на самом деле где-то оставил старый, но приличный портфель, да только все недосуг ему было разыскивать пропажу.
Приближался день рождения отца.
У Ишти не было в копилке денег, чтобы купить подарок, вот он и решил преподнести отцу потерянный портфель…
Теперь портфель найден, но не дается в руки.
Ишти целый день ломал себе голову над тем, как вызволить его из Бюро находок. Потом вдруг вспомнил свое удачное выступление в спектакле школьного драмкружка.
В голове молниеносно созрел план действий: перерядиться, приклеить фальшивые усы и, изображая отца, истинного владельца портфеля, явиться в Бюро находок.
Так он и сделал.
— Я хозяин утерянного портфеля из крокодиловой кожи, — изрек он баском, поправляя приклеенные усы.
