Мальчик из Югуру - Олимп Бели-Кенум
шей? Но как господин Айао Киланко мыслит создать учебное заведение, если он еще сам не закончил учебу и не знает, куда его потом назначат?» — сказал Джамарек, ставший к тому времени противником всего нового.
Эти слова, передаваемые из уст в уста, дошли до Ситы, и она сказала об этом своему брату. Юноша расстроился, потому что он всегда относился к директору школы с уважением и восхищался им. Теперь он предстал пред ним в виде старого ревнивого педагога, недоброжелательно относящегося не только к тому, что молодым приходится уступать дорогу, но и к самой мысли о любом нововведении, способном сломить рутину в преподавании. Любому бывшему ученику, вздумавшему посидеть сейчас на уроке Джамарека, показались бы смешными его устарелые методы обучения. С самого начала у этого ученика появилось бы чувство, что он слышит словно записанный на магнитофонную ленту, без всяких изменений, вплоть до запятой, старый, знакомый ему наизусть припев. Единственно, в чем он уловил бы разницу, так это в интонациях голоса своего преподавателя, который теперь дышал тяжелее, чем двадцать, пятнадцать и даже пять лет тому назад. Лалейе, последний школьный учитель Айао в Афежу, понимал, что было устаревшим в методике Джамарека. И время от времени очень осторожно старался внести в нее поправки, даже нововведения, если считал, что это может принести пользу.
— Во имя верности бабушке, мне нужно увидеться с господином Лалейе. Если моя идея покажется ему химерой, я отступлюсь от нее и ограничусь тем, что создам для детей и взрослых курсы по ликвидации безграмотности и буду проводить их вечерами и по четвергам, когда в школе нет занятий. Если же он одобрит ее и поддержит меня, я объявлю войну Джамареку, — сказал Айао Сите.
Спустя некоторое время он написал Лалейе, проводившему свой отпуск в Икпе́не, длинное письмо, которое заканчивалось словами: «Я был бы счастлив, если бы вы мне позволили навестить вас в Икпене. Потом мне придется вернуться в Джен-Кедже для окончания учебы, с тем чтобы в следующем году поехать учиться дальше в Сенегал».
Но он так и не получил ответа от Лалейе и вынужден был покинуть Югуру с чувством растерянности, разочарования и досады.
И вот учебный год закончился. В течение первых двух семестров Айао сумел проработать все основные, предусмотренные программой, произведения по литературе, истории, географии и другим предметам. Теперь ему не нужно было, как многим другим, сидеть часами, обложившись грудами книг, или подолгу ходить из конца в конец широкого двора педагогического училища, уткнувшись носом в учебник.
Здание училища занимало более двух гектаров и было обнесено железобетонной стеной высотой в полтора метра. За три года до приезда Айао однажды глубокой ночью какой-то студент, то ли лунатик, то ли влюбленный, перелез через эту стену и, упав плашмя, словно лягушка, по другую ее сторону, сломал себе обе ноги. После этого над стеной натянули колючую проволоку. Кусты боярышника, посаженные внутри двора, вдоль стены, разрослись. Их постоянно подрезали, и они стали настолько густыми, что совершенно скрывали стену, словно умышленно держа учащихся от нее на расстоянии. Теперь те больше и не думали к ней приближаться. Огромные фламбуаяны цвели почти круглый год яркими цветами и покрывали своей тенью весь двор. Под их сенью учащиеся собирались маленькими группами, чтобы повторить уроки или обсудить прочитанные ими в местных газетах статьи. Некоторые из студентов упражнялись на турнике или на кольцах и брусьях. Другие, тренируясь, бегали вдоль стены. А были и такие, которые, сидя на подоконниках в классных или же спальных комнатах, читали. Словом, это был очень уютный уголок. Здесь никогда не было слишком жарко из-за деревьев с их пышной листвой и близости океана, от которого временами доносился шум прибоя.
Айао очень скучал. За исключением тех дней, когда он уезжал к дядюшке Экуэффи, свободное время он, в основном, проводил или играя на тобе[42], или прогуливаясь по пляжу с кем-нибудь из своих товарищей. Айао буквально задыхался здесь, то ли оттого, что ему нечем особенно было заняться, то ли оттого, что он не привык жить взаперти. Одно время он, глядя на черепичные крыши домов, которые по своей окраске едва выделялись на фоне цветущих деревьев, уносился мыслями в воображаемый мир: видел красивые кварталы Сенегала или же живописную природу Иль-де-Франса, описанную в прочитанных им романах. Но постепенно и это ему надоело. Товарищи вокруг него зубрили с утра до вечера, а он не знал, чем заняться, и это его особенно раздражало. Но Айао умел скрывать свои чувства, и никто не замечал его плохого настроения!
В течение трех лет он учился по выработанной им системе. Однажды он получил письмо от Лалейе в ответ на свое, посланное школьному учителю год тому назад. Это было для Айао неожиданностью. Два раза в своих письмах Сита упомянула имя учителя: «Господин Лалейе приехал в Югуру в прошлый четверг, — писала она. — Он ходил по твоему участку и любовался деревьями». В другом письме она сообщала: «Лалейе, кажется, заинтересовался твоей идеей... Он провел всю вторую половину воскресенья в наших краях».
Сам учитель ему писал, что он долго размышлял, прежде чем ответить. «Ваш замысел, мой дорогой Айао, заслуживает похвалы. Он зародился у вас от любви к своей деревне. К тому же в вас чувствуется жилка первооткрывателя. Вы из той породы людей, которые без ума от педагогики и у которых жажда просвещения стала неизлечимой болезнью. Они заражают ею всех вокруг. Прекрасная болезнь! И мне бы хотелось, чтобы она охватила всю Африку.
Скажу вам откровенно, ваше желание — это желание состоятельного человека, увлеченного идеей, достойной похвалы. Можно только вам позавидовать или же возненавидеть вас за то, что вы располагаете как интеллектуальными, так и материальными возможностями для осуществления своего замысла при условии, что Городское управление или какая-нибудь другая темная сила не воспротивятся этому. Лично я не испытываю к вам неприязни. Наоборот, я вам завидую. У вас есть возможность возделывать сад, к которому я даже не смею приближаться, потому что я рожден бедняком.
Охотно с вами встретился бы, если вы этого хотите, так как ваша мечта — немножко и моя. Ваш замысел меня интересует. И мне бы хотелось
