Виталий Бианки - Лесные сказки и были (сборник)
А соколик-белогорлик, гляжу, вон уж где – и за ласточкой погнался.
Пропала, думаешь, ласточка?
Обожди, не спеши. Сила, конечно, на его стороне, на соколиной, и полёт у него из всех птиц, пожалуй, самый что ни на есть быстрый будет. А вот не всякая же ласточка ему даётся, – тоже сам видел.
Такой же вот белогорлик, – может, даже этот и был, – в деревне у нас за ласточками метнулся. Соколков этих – чеглока-белогорлика, кобчика, дербника – сразу от ястреба отличишь: крылья у них очень длинные, узкие и серпом загнуты.
Отбил белогорлик одну из стаи – и за ней.
Ласточка туда-сюда, зигзагами. Да не тут-то было: изворотлив соколок, не хуже её.
А в колхозе у нас силосная башня вот уже пятый год как сложена из кирпича. Высокая, круглая.
Гляжу: ласточка к ней. Да тем же ходом вокруг башни.
Он, конечно, за ней: схорониться-то ей там всё равно негде.
Она у самой что ни на есть стенки круг даёт. Крылышки-то у неё коротенькие, так чуть не в притирочку к стене.
Он так не может: крылья у него долгие.
Соколок вокруг башни круг даёт большой, а ласточка – малый. Ей скорей обернуться.
На втором кругу, гляжу, она уж от него за башней.
Ну, где ж ему тут её догнать?
Отлетел, не солоно хлебавши.
И спаслась касаточка.
Тут сила не берёт.
Ещё вот про воробьишку одного скажу, – как на него ястреб накинулся.
У меня в палисаднике случай был.
Целый выводок воробьишек на улице за моей изгородью прыгал. А ястреб через два двора в ёлке прятался, с них глаз не спускал – караулил минуту.
Ястреб ведь не то, что сокол. Соколу что шире кругом, то лучше. Он как волк свою добычу ловит – догоном. И всё больше на лету птиц берёт. А ястреб – этот как кошка: схоронится в засаду да вот из прикрытия-то и кидается. От него куда ни схоронишься, – он вытащит: ноги долгие, когти хваткие.
Вот ястреб сидел на ёлке и ждал, когда людей на улице не будет. Меня не видал, потому что я в избе сидел, за окном.
Улучил минутку, снялся да по-за избами неприметно – да шасть на воробьишек!
Те, конечно, горохом врассыпную!
А один не успел.
Ястреб уж над ним и ноги вперёд вытянул, – вот скогтит!
А воробьишка, не будь дурак, скок – и за изгородь. Он маленький, ему между кольями как раз проскочить.
Ястребу, конечно, так нельзя: крылья не дадут, – они у него широкие. Ему через изгородь надо.
Он взмыл – и ко мне в палисадник.
А воробьишка назад – сквозь прутья – на улицу.
Ястреб повернул да за ним – через изгородь.
Ну, да ведь не поспеть же ему никак: воробьишка-то давно уж опять у меня в палисаднике.
А тут на улице люди показались – колхозники наши.
Пришлось ястребу убираться подобру-по-здорову: так и так не его добыча!
Провёл его воробьишка. Хоть целый день за ним гоняйся – не поймаешь.
РЯБЧИКИ
Рябчики – вот у кого поучиться в прятки играть.
– Уж кому-кому, а нам-то, охотникам, доподлинно известно, какие они ловкачи по этой части.
По тетеревиным или там глухариным выводкам умудрился – вывел человек легавых собак, разных там сеттеров да пойнтеров. Таких собак, что стойку на дичь делают.
Легавая собака носится впереди хозяина – туда-сюда: дичь разыскивает. А как нашла, так на полном ходу – стоп! – и ни с места.
Тетеревята, конечно, от неё в траве прячутся, под кочками. Припадут к земле, – не шелохнутся.
Каждый тетеревёнок думает: «Она не на меня глядит. Она меня не заметит».
А собаке видеть их совсем и не надо: она носом точно знает, где они сидят, – чутьём.
Охотник, конечно, подходит, посылает собаку вперёд. Тетеревята все разом – фырр! – срываются, летят кто куда. Тут уж, ясно, разве только слепой их не увидит: в воздухе да совсем близко.
Которые в траву опустятся, – тех живо опять собака носом разыщет. А которые на деревья усядутся, – те перед тобой как на ладошке: рыженькие-то на зелёном.
Бери палочку-стукалочку, стучи: «Вижу! Вижу!»
А вот на рябчиков никакая собака не может.
Те, как её заслышат, сразу – фырр! – и всем выводком по деревьям. Ружья́ поднять не успеешь.
А сел рябчик на дерево – и кончено: пропал из глаз.
Такое у него перо-невидимка. Самого защитного цвета в лесу – пёстрого. Всё в серых, да чёрных, да рыжих рябинах. В лесу-то ведь всё кругом в глазах так пестрит.
Только я придумал всё-таки, как их на ветках высматривать.
Вспорхнёт выводок с земли, и слышно: «стук, стук, стук!» – по веткам рассеялись; я сейчас становлюсь на колено, голову к плечу нагибаю – и так гляжу. Этак тебе всё по-другому видится.
Лес будто набок приляжет. Ветки всё слоями на небе, слоями. И сучочки все торчат прямо от них или вниз. И уже неважно тебе, что листва пестрит: ты только сучочки эти и примечай.
Глядишь так, глядишь на деревья, да вдруг и удивишься: почему один сучок на ветке столбиком вверх?
Эге, брат, вот ты где!
Стоит на ветке ножками, сам весь вытянулся, головка маленькая, – какой же это сучок, бутылочкой-то!
Ведь это рябчик.
Рябчик и есть.
Ну, тут я за палочку-стукалочку: стук! – и мой. Однако, как говорится, и на старуху бывает проруха. Наскочил я на один выводок, – ну, никак его не взять.
Так вот – там лесосека старая, так вот – лес за углом. А в углу под большим лесом ещё частый осинничек поднимается. И как сюда ни придёшь, – из этого осинничка выводок рябчиков. Фырр! – и на большие деревья. Долетят – и пропали.
Уж как я их только ни высматривал: и с колена, и на землю ложился, – ну, нет ни одного рябчика на ветвях!
А и лес тут на опушке вовсе редкий, дерево от дерева в особицу стоит, – каждое просматривается, – лучше не надо.
А вот ни одного такого «сучка» нет, чтобы вверх глядел. Дай, думаю, я к этому месту сбоку подойду, с опушки, – не улетают ли, мол, рябчики сразу в глубь леса?
Подошёл. Рябчики из осинника вспорхнули, до первых больших берёз и сосен долетели – поминай как звали!
Что ты скажешь! Значит, тут они, на этих деревьях. Рассердился я: как так – меня, старого охотника, этакая пташка за нос водит? С места не сойду, пока не разыщу!
Приметил я одного рябчонка, как он до большой берёзы долетел. Подошёл к этой берёзе и давай каждую ветку оглядывать. Никого не наглядел.
Отсчитал от ствола десять шагов и кругом дерева тихим шагом, – а сам глазами по веткам, как по ступенькам, – снизу доверху.
Рябчонка не видать.
Ещё десять шагов отсчитал – круг дал, высматриваю… Нет, не видать!
Я упрямый. Я ещё десять шагов, ещё больше круг даю, – зорко гляжу.
Всё равно нет.
«Так, – думаю. – Так. А ежели я теперь в это самое дерево да выстрелю? Уж не пожалею заряда, – а ты у меня где-нибудь да выскочишь. Тут и узнаю, где ты хоронишься».
Выбираю, куда мне стрельнуть, – его спугнуть. Все ветки, как одна, – прямые, ровные. На одной только утолщение будто.
Приложился я да в это утолщение – б-бах!
«Утолщение»-то моё брык с ветки да прямо к моим ногам и упало. Рябчонок это был.
Тут только я и разобрал в чём дело.
Я-то ведь его высматривал, как он на ветке бутылочкой на ножках стоит. А он лежмя лежал, прижавшись.
Как его эдак-то снизу углядишь?
Потом я проверил: весь этот выводок так хоронился. Первые старики, а за ними весь молодняк.
Один такой хитрый выводок и нашёлся во всём нашем лесу. Зато и уцелел весь, кроме, конечно, этого моего первого рябчонка.
Надо же было мне как-то загадку разгадать.
ГОГЛЮШКА
Водоплавающая птица – у той опять свои правила в прятки играть.
Где по берегам треста́ или камыш растёт, – тут ей всё равно как в лесу. Без собаки тут охотнику, пожалуй, и делать нечего. В челне-то им тебя далеко видно и слышно. Разве уж сдуру какая утёнка к себе подпустит да из-под самого носа выскочит.
Разговор про чистую воду. Тут птице либо улетать надо, не допустив охотника на выстрел, либо под воду уходить и так спасаться.
А и есть же из них, из водоплавающих-то, мастера нырять, – диву даёшься!
Живёт у нас по озёрам птица – чомга называется. Из гагар из мелких. Востроносенькая такая. Так та не то что сама, та и детей своих под воду берёт.
Они у неё как из яйца, так уж и плавать могут.
А устанут – матери на спину повылезут, – она их на себе катает.
Попробуй догони её в лодке! Как приметит, что ты за ней, – сейчас дитёнков своих под крылья берёт, голову в воду – и нет её.
Жди, где выйдет!
Так с дитёнками в тресту́ и уйдёт.
Нырковая утка – разные там чернушки, крохоля, турпан, морянка, гоголь – те тоже долго могут под водой жить: минуту, другую. А всё не так, как гагары да чомги.
Ну, а в прятки тоже великие мастера играть, пусть хоть и на чистой воде.
Повстречалась мне одна такая гоглюшка – я, старик, и то рот разинул.
Втроём мы тот раз в лодке были: двое молодых охотников и я. Я на корме сидел, правил.
Взяли мы несколько уток и уж хотели домой ехать. Да у тресты́ вылетела гоглюшка, – я её на лету и сбил.
Сбить-то сбил, а поди её возьми на воде: нырять она и с подбитым крылом может.
Молодых моих товарищей задор взял: как это упускать подранка! И началась у нас тут погоня.
