Астрид Линдгрен - Собрание сочинений: В 6 т. Т. 6. Расмус-бродяга [Авт. сборник]
Но радоваться ему было рано. Новый звук напугал его чуть ли не до смерти. Внезапно в верхнем этаже распахнулось окно фрёкен Хёк. Он услышал, как звякнул оконный крючок, и увидел, что Ястребиха, высокая, вся в черном, уставилась на него. В отчаянии Расмус так сильно прижался к яблоне, что, казалось, готов был срастись с ней. Он затаил дыхание и ждал.
— Есть там кто-нибудь? — негромко крикнула она.
Звуки этого столь знакомого Расмусу голоса заставили его задрожать. Он понял, что лучше всего ответить ей, пока она его не заметила. Промолчать еще опаснее. Но губы его дрожали, он не мог выдавить из себя ни слова, а лишь стоял и с ужасом смотрел на темный силуэт в раскрытом окне. Ему казалось, что она смотрит прямо на него, и ждал, что она вот-вот окликнет его.
Но, как ни странно, она этого не сделала. Так же внезапно она закрыла окно и исчезла в глубине комнаты. Расмус облегченно вздохнул. Теперь он еле различал ее. Она зажгла свечу, и при ее мерцающем пламени Расмус увидал на стене с обоями в голубой цветочек и с фотографией королевской семьи тень Ястребихи. Подумать только, он больше никогда не увидит эту фотографию, так же как и картину с Иисусом, стоящим перед Пилатом, висящую на стене напротив. Вообще-то он даже пожалел об этом. Он рассматривал их с удовольствием в тот единственный раз, когда был в комнате Ястребихи. Но теперь все кончено, слава Богу. Завтра в восемь утра его там точно не будет, как бы занятны ни были королевская семья и Пилат.
Ему хотелось поскорее уйти отсюда, но он не смел оторваться от дерева, пока тень Ястребихи плясала на стенах. Стоять возле дома и смотреть на Ястребиху, когда она об этом и знать не знает, было страшно и все-таки здорово.
«Прощай, фрёкен, — думал он. — Если бы ты почаще похлопывала и поглаживала меня по вечерам, я бы, наверно, остался. А теперь прощай! Видишь, как оно вышло».
Может, Ястребиха и услышала его мысли, потому что она вдруг опустила штору. Словно хотела сказать ему: «Прощай!» Словно закрыла от него Вестерхагский приют и оставила его одного в ночи.
Он стоял в тени яблони и смотрел на старое здание, которое было ему домом. Старый белый дом с темными ставнями, окруженный ветвистыми деревьями, ночью казался таким красивым. По крайней мере Расмусу он казался красивым. Но тетя Ольга часто повторяла, что эту старую развалюху и убирать-то не стоит. Ясное дело, на свете есть дома и получше. Нечего печалиться, что приходится уходить. Он найдет хорошее место, где таких жен торговцев полным-полно.
Он побежал по мокрой траве между яблонями, бросился к калитке. Отсюда шла, петляя, дорога. В летней ночи она казалась серой лентой. Он пустился бежать…
Глава четвертая
«Я не боюсь один гулять в лесу», — говорится в стихотворении, которое им читала в школе учительница. Мальчик в этом стихотворении тоже оказался вечером один далеко от дома.
Чем же он хуже этого мальчишки-углежога? Но все-таки одному ночью было страшно, и Расмус к этому не привык. В приюте вокруг было всегда полно людей, захочешь побыть один — приходится запереться в туалете или лезть на липу.
В Вестерхаге об одиночестве можно было только мечтать. А сейчас он оказался наедине с летней ночью, такого у него еще в жизни не было. Такой тихой, прохладной, безветренной ночи с бледными звездами он никогда не видел, и эта тишина испугала его. В этих молчаливых сумерках все вокруг стало каким-то странным, ненастоящим. Только во сне он видел траву и деревья залитыми тихим светом, раньше он не знал, какие они, летние ночи.
Испуганный и замерзший, он бежал по дороге, бежал изо всех сил. Его босые ноги стучали по холодной земле. Он торопился. Бежать по проселку было опасно, можно повстречать людей, которые поймут, что он удрал. Дорога была и за огородами, она тоже вела в широкий мир. Узенькая, извилистая дорога, по которой зимой возили лес, а летом бидоны с молоком, когда коров выгоняли на пастбища. Там можно было не бояться встретить кого-нибудь, кто станет тебя расспрашивать, что ты делаешь здесь один ночью. И все же он не решился бежать окольным путем. Заросли орешника казались какими-то заколдованными, а осины шелестели так печально, хотя не было ни малейшего ветерка. Отчего же тогда шелестели осины, да еще так печально?
«Я не боюсь один гулять в лесу» — нет, но был бы здесь хотя бы Гуннар! Если бы можно было держать кого-нибудь за руку! Тени были такие темные и густые! Весь мир затих, будто умер. Все звери и птицы спали, и люди тоже. Один он шел, одинокий и испуганный. «Нет, я боюсь один гулять в лесу» — вот что он мог сказать про себя. Он вовсе не такой храбрый, как тот отважный маленький углежог. «Хотя мой дом отсюда далеко», — говорится дальше в этом стихотворении. И это была чистая правда.
К тому же он ужасно проголодался. Расмус сунул руку в карман и достал сухарик, потом съел его, но в желудке было по-прежнему пусто. Он испуганно подумал: «А есть ли на свете добрые люди, готовые накормить одиноких приютских мальчиков с прямыми волосами, которых никто не хочет взять себе в приемные сыновья?»
Он сильно проголодался. И устал. Нужно было найти подходящее место для ночлега. Но еще не сейчас. Сейчас ему еще не время отдыхать. Нужно успеть уйти как можно дальше от Вестерхаги, пока не рассвело. Пока не увидят, что его нет в постели. Подумать только, что будет, когда его хватятся! Может, Ястребиха пошлет полицейских искать его?
Мысль об этом заставила его прибавить ходу. Съежившись и засунув руки в карманы, он трусил по дороге, стараясь не глядеть по сторонам, в сумрачное царство теней. Как одиноко было ему и как горько! Он все еще шел и шел.
Короткая летняя ночь кажется долгой, когда идешь по дороге. Расмус все шел и шел без передышки, покуда мог переставлять ноги. Но вот глаза у него стали сами по себе смыкаться, а голова клониться на грудь. Рассвело, солнце бросило в ветви деревьев первые лучи, но Расмус этого не замечает. Заискрилась паутинка на траве, заблестели росинки, легкий, уверенный туман исчез неизвестно куда. На ближнюю березу уселся проснувшийся дрозд и издал первую ликующую трель. Но мальчик и этого не видит. Он устал и хочет спать. Так устал, что не выразить словами.
Но вот наконец он видит впереди маленький сарай, в каких любят ночевать бродяги. Он стоит посреди луга и кажется таким гостеприимным, этот ветхий серый сарайчик. В это время года в таких вот луговых сараях полным-полно сена.
Расмус с трудом открывает тяжелую дверь. Внутри темно и тихо, славно пахнет душистое сено. Он делает глубокий вздох, похожий на всхлипывание, и падает на сено. Он уже заснул.
Он проснулся от холода и от того, что нос ему щекотала соломинка. Он рывком вскочил, не понимая, где находится и как сюда попал. Но внезапно он все вспомнил, и от чувства бесконечного одиночества на глазах у него выступили слезы. Он был так несчастен: быть беглецом оказалось гораздо хуже, чем он ожидал. Ему уже захотелось вернуться в Вестерхагу к Гуннару, теплой постели и утренней каше. Да, он жалел о приюте как о потерянном рае. Конечно, там могут и выпороть иногда, и все же это не так страшно, как быть совершенно одному на свете, мерзнуть и голодать.
Сквозь маленькую щель в стене в сарай проникал солнечный лучик. Видно, днем опять будет хорошая погода, а не такая паршивая холодина, как прошлой ночью. На нем были фуфайка и штаны из домотканой материи, которые тетя Ольга залатала на коленях. И все же он стучал зубами от холода. Больше всего ему хотелось лечь и еще поспать, но какой уж сон в такую холодину. Дрожа, он залез в сено и мрачно уставился на пылинки, пляшущие в струйке солнечного света.
И тут он что-то услышал. Что-то такое ужасное, что заставило все его тело от головы до кончиков пальцев содрогнуться. Кто-то громко зевнул рядом с ним. Расмус был не один в этом сарае. Кто-то еще спал здесь этой ночью. Он со страхом обвел глазами сарай. И тут он увидел, что совсем близко от него из копны сена торчит чья-то кудрявая темно-русая макушка. Кто-то откашлялся и сказал:
День да ночь — сутки прочь.Утром встать мне невмочь.
Вот из копны сена вынырнула и вся голова. Лицо у человека было круглое, небритое, с темной щетиной. Лукавые глаза уставились на Расмуса с удивлением, и круглое лицо расплылось в широкой улыбке. Собственно говоря, незнакомец вовсе не казался опасным. Вид у него был такой, что он вот-вот расхохочется.
— Здорово! — сказал незнакомец.
— Здорово… — неуверенно ответил Расмус.
— Чего ты испугался? Думаешь, я ем детей?
Расмус не ответил, и человек продолжал:
— Ты что за прыщ? Как звать-то тебя?
— Расмус, — жалобно пискнул Расмус, он боялся ответить и боялся промолчать.
— Расмус… Стало быть, ты Расмус, — сказал небритый и задумчиво кивнул. Так ты убежал из дома?
— Нет… не из дома… — промямлил Расмус, не считая, что врет.
