Кристина Сещицкая - Мой волшебный фонарь

— Должно быть, не такие уж эти причины серьезные. Иначе тебе нечего было бы их скрывать.

— Может быть… — нехотя согласилась Агата.

В эту минуту хлопнула входная дверь, и в дом вихрем ворвался Ясек.

— Я забыл завтрак! — крикнул он из кухни. — Агава, тебя вызывали по истории!

— А еще что было?

— Обществоведка просила передать привет. — Ясек на секунду сунул голову в приоткрытую дверь. — Она сказала, что ей очень неприятно, потому что ты, наверно, простудилась, когда таскала песок. И еще она ходила к Марцинкевичу в больницу. Представляешь? Вот молоток! Другую такую у нас в школе еще поискать надо. Притащила ему четыре апельсина. Глендзен своими глазами видел.

Я покосилась на Агату. Она кипела от негодовании.

— Заткнись, — рявкнула она.

— С какой стати?

— Четыре апельсина! Дешево вас купили!

— Нас не купишь!

— Уже купили! Вчера все ею возмущались? Возмущались. А сегодня сразу запели по-другому. И все за какие-то несчастные четыре апельсина!

— Апельсины тут ни при чем, — Ясек извлек из целлофанового мешочка бутерброд с сыром и продолжал свою речь с набитым ртом. — Знаешь, с чего она сегодня начала урок? С самокритики!

— Это проще всего… — буркнула Агата.

— Труднее всего! — с глубокой убежденностью воскликнул Ясек и сунул пакет с бутербродом обратно в карман. — Я пошел. Через две минуты звонок на урок. Скажите маме, что сегодня я задержусь. У меня встреча с одним типом с телевидения.

— Видали? — рассмеялась я. — Новый Микульский![3]

— Если бы! — ответила Агата. — Не сомневаюсь, что в середине выступления он начнет икать.

Но Ясек уже нас не слышал. Он с грохотом скатился с лестницы, потом внизу хлопнула дверь, и все стихло.

— Господи, до чего же глуп! — простонала Агата. — И такого остолопа собираются показывать по телевидению! Небось еще всякие хорошие слова будут говорить… Было б о ком! Интересно, а что он наденет? — вдруг спросила она. — Наверно, белую рубашку. И галстук.

— Маме он сказал, что наденет свитер.

— Ну да? Со штопкой на локтях?! — возмутилась Агата.

— Локти не обязательно совать в объектив, можно их спрягать. Мне кажется, он прав. В свитере ему лучше всего.

__ Что ты! Он в нем похож на бездомного бродягу. Неужели мама разрешила?

— Мама считает, что он должен надеть папину рубашку. Синюю, с тремя пуговками.

— Хм… — задумалась Агата. — Не уверена, что папа согласится.

— А я думаю, согласится. Папа тоже очень волнуется из-за этого выступления.

— Представляю, что будет твориться в классе! — рассмеялась Агата. — Все, конечно, прилипнут к телевизору, никто не упустит случая полюбоваться нашим драгоценным братцем с экрана. Хоть бы только обошлось без накладок. Помнишь, как не повезло дяде Томеку?..

Да, я прекрасно помнила, как дядя Томек выступал с рассказом о рациональном оборудовании двухкомнатных квартир. Выступление должно было сопровождаться демонстрацией фильма, но кто-то что-то перепутал, и вместо нужной пленки прокрутили другую, об архитектуре современных коровников. С тех пор дядя Томек стал самым популярным в стране специалистом по интерьеру.

— Ох, боюсь, Ясек выкинет какой-нибудь номер перед телекамерой и опозорит всю нашу семью, — зловеще предрекла Агата. — Я сама вчера слыхала, как Генек Крулик предлагал ему пари на двадцать злотых. Представляешь, какая это куча денег?

— А что Ясек должен сделать за эти деньги? — спросила я. Эта новость меня, надо сказать, встревожила. Моего брата хлебом не корми, только дай с кем-нибудь побиться об заклад.

— Генек пообещал выложить двадцатку, если Ясек покажет ему язык.

— Ну и пусть показывает, подумаешь…

Агата посмотрела на меня с состраданием.

— Ты что, рехнулась? Язык-то нужно показать по телевизору! Перед камерой!

Я почувствовала, как волосы зашевелились у меня на голове.

— И что же Ясек? — со страхом спросила я.

— Сказал, что подумает. «Цена, говорит, подходящая, стоит рискнуть!»

— Да он спятил!

— Он всегда был ненормальный! — подхватила Агата. — Увидишь, он клюнет. Наш брат к деньгам весьма неравнодушен.

— Не сделает он этого! — возразила я. — Хотя бы из-за родителей. Я попытаюсь с ним поговорить, но все равно он не решится, вот увидишь!

— Лучше ничего не говори! Ты же знаешь, какой он! Если попросить его этого не делать, он непременно назло возьмет и высунет свой мерзкий язык. Он всегда поступает наоборот. Умоляю, не вмешивайся!

Меня прямо-таки в жар бросило. Агата, немного помолчав, вдруг жалобно спросила:

— Как ты думаешь, выпрут Ясека из школы, если он это сделает?

— Он этого не сделает! — сказала я, постаравшись, чтобы мой ответ прозвучал как можно более убедительно.

Хотя я почти не сомневалась, что Ясек способен выкинуть такой номер. В особенности если Генек Крулик отвалит ему за это двадцатку. Ясек, конечно, обладает кое-какими чертами Ромео и на свет появился в пятницу, но теоретически он во многом подходит под категорию «родившихся в воскресенье». Например, он без зазрения совести берет у мамы пять злотых за мытье окон, хотя вся семья его за это осуждает.

— Пани Капустинской мама платит пятьдесят злотых, — защищается Ясек, — а я беру всего пятерку. Выходит, мама на этом деле зарабатывает сорок пять злотых. Не понимаю, чем вы недовольны? Нужно радоваться, что столько денег остается в доме.

— Мог бы то же самое делать за спасибо, а не за деньги! — негодует Агата. — Это должно быть твоей обязанностью! Постыдился бы!

— «Постыдился бы, постыдился бы»! — передразнивает ее Ясек. — Чего мне стыдиться, когда я отваливаю маме сорок пять злотых и таким образом вношу свою долю в семейный бюджет? Интересно, — переходит он в наступление, — а ты когда-нибудь хоть грош внесла?

— Я маме помогаю задаром!

— Ха-ха! За твою помощь приходится приплачивать! Ты забыла, сколько мама заплатила пани Капустинской, чтобы она отмыла пол, после того, как ты умудрилась в тридцать квадратных метров паркета вогнать четыре тюбика пасты? И у тебя еще хватает наглости попрекать меня какой-то несчастной пятеркой!

Поэтому мне кажется весьма вероятным, что Ясек не преминет воспользоваться таким прекрасным средством передачи информации, как телевидение, чтобы показать Генеку Крулику язык.

Мои опасения оказались не лишенными оснований. После обеда Агата в одной из тетрадей Ясека, откуда она что-то переписывала, обнаружила записку, с которой немедленно примчалась ко мне.

— Докатился! — воскликнула она. — На, почитай! И скажи, найдется теперь какая-нибудь сила, способная его удержать?

Я прочла.

Мы, нижеподписавшиеся, заключаем договор следующего содержания:

1. Если гр. Ян Мацеевский во время своего выступления по телевидению покажет гр. Генрику Крулику язык, гр. Генрик Крулик обязуется уплатить вышеуказанному 20 зл. (двадцать злотых) наличными.

2. Если гр. Ян Мацеевский не решится показать вышеупомянутый язык гр. Генрику Крулику, он должен будет в течение трех дней выплатить последнему сумму в 20 зл. (двадцать злотых).

3. Если из-за помех во время телевизионной передачи гр. Ян Мацеевский по техническим причинам не сумеет выполнить условия настоящего договора, договор будет расторгнут.

— Позови Ясека! — сказала я.

— Надеешься его уговорить? — с сомнением покачала головой Агата. — Боюсь, ничего у тебя не выйдет!

— Позови Ясека! — повторила я. — Лучше я отрежу ему кончик языка, чем позволю высовывать его перед телезрителями!

Ясек вошел ко мне в комнату, лучезарно улыбаясь.

— Чем могу служить? — спросил он.

— Сейчас узнаешь. Садись.

Он сел. Я извлекла из-под подушки вещественное доказательство.

— Если ты выкинешь что-нибудь в таком духе, Ясек, я тебе никогда в жизни этого не прощу! Умоляю, скажи, что это шутка!

Ясек ухмыльнулся.

— Никакая не шутка! Ты что, думаешь, я ему язык показать не смогу? Почему? Мне это раз плюнуть!

— Хоть бы он у тебя в глотке застрял!

— Не застрянет! — уверенно ответил Ясек. — Мало, что ли, раз я этому же Крулику его показывал? Причем, заметьте, бесплатно…

— Но не по телевизору же! Ведь все будут на тебя смотреть! И мама, и папа, и родные, и знакомые. И вся школа!

— Ну и пусть! — пренебрежительно фыркнул Ясек. — Подумаешь!

__ Послушай… — переменила я тактику. — Ты представляешь, как нам всем будет за тебя стыдно? А Генеку только потеха!

— Хорошенькая потеха! — возмутился Ясек. — Да он же мне за это заплатит! Причем немалые деньги! Целых две кругляшки.

— Это еще что за кругляшки?