Кристина Сещицкая - Мой волшебный фонарь

— Из-за чего?

— Как бы тебе сказать… — замялся Ясек. — Тут нужно объяснять с самого начала. От печки…

— Валяй от печки. Только сперва придумай для своего рассказа название.

— Название? Зачем оно тебе?

Я рассмеялась.

— Пригодится. И тебе будет легче рассказывать. Итак, повествование о поединке между паней Хжановской и Генеком Круликом называется…

Ясек задумался, что, надо отдать ему должное, случается не часто. Наконец, проглотив последний кусок хлеба, он решительно произнес:

— Заглавие будет такое: «Отчего у пани Хжановской опускаются руки». Годится?

— Годится. А тебе самому нравится?

— Угу. Знаешь, а ты права. Пока я придумывал название, меня вдруг осенило, что у пани Хжановской для этого немало причин.

— Вот видишь! — торжествующе воскликнула я. — Без заголовков не обойдешься!

Ясек растянулся на полу возле моей кровати.

— Значит, так… — начал он.

Я только повторяю его рассказ.

У пани Хжановской руки опускаются довольно часто, потому что ее просто до этого доводят. Она шестнадцать лет преподает в нашей школе, и за эти годы через ее руки прошло не меньше двух десятков гавриков, отличающихся одной особенностью: нипочем не догадаешься, какой номер они выкинут через минуту. И наш Генек Крулик в этом смысле не знает себе равных. Сегодняшняя история началась позавчера, когда Генек вместе со своей мамой побывал на толкучке и мама купила ему райфлы — это такие джинсы, made in USA. Блеск, а не штаны! Во-первых, молниеносно затвердевают от грязи, во-вторых, очень быстро теряют цвет, причем только местами, что особенно ценно. Уже через несколько дней они обтрепываются снизу, а после стирки становятся похожи на старый мешок. Ничего не скажешь, брючки что надо. Куда до них отечественным — наши и цвет теряют не так скоро, и грязь к ним меньше прилипает, а после стирки, глядишь, они опять как новенькие. На черта такие нужны! До сих пор в нашем классе только у одного Глендзена были райфлы. Ясное дело, Генек никак не нарадуется на свои портки, а на уроках вертится точно заводной, чтоб они у него побыстрее на заду вытерлись. Сегодня на анатомии пани Хжановская вызвала Агату. Агата как пошла чесать, только держись! Но пани Хжановская слушала ее вполуха, в основном она свое внимание сосредоточила на Генеке, который тем временем обсуждал с Глендзепом какие-то животрепещущие проблемы, связанные с райфлами. И вдруг пани Хжановская его вызвала.

— Крулик! — сказала она довольно громко.

Но Генек ее не услышал, потому что он свое внимание на пани Хжановской не сосредоточивал.

— Генек Крулик! — повторила пани Хжановская почему-то писклявым голосом.

Генеку и на ум не пришло, что его вызывает учительница. Он решил, это шуточки Люськи Квасневской, она у нас обычно пищит или квакает. Поэтому он спросил:

— Ну чего?

И тут пани Хжановская взорвалась.

— Как это «чего»? — сказала она уже своим обычным голосом, может быть, даже немного с хрипотцой.

— Ах, это вы! — удивился Генек.

— Я!

Тогда Генек вскочил и завопил:

— Здесь!

— Это я вижу. Ты готов?

— К чему? — спросил Генек, окидывая класс блуждающим взором.

— К ответу по анатомии!

— А-а-а, по анатомии… э-э-э, ну, не знаю, вроде бы… — пробормотал Генек.

— Первую помощь можешь оказать?

— Нет. У нас этим мама занимается! Если что случится, мы сразу к маме…

— Я спрашиваю, приготовил ли ты домашнее задание на тему «Первая помощь в несчастных случаях»? Я его задавала тебе, а не твоей маме!

— Ах, домашнее задание?! — оживился Генек; он как будто наконец спустился на землю. — Домашнее задание-то я приготовил, — гордо заявил он.

— Гроза, — коротко бросила пани Хжановская.

Генек огляделся по сторонам.

— Вы ошиблись. Грозы у нас нету, он в «Б».

Тут Глендзен ущипнул Генека через райфлы. Помогло.

— Ах, гроза! Значит, молния. Понял, извините. Молния — это плохо. Очень скверная штука. Хуже всего, что… сейчас, как это… когда молния попадает в человека… она… это… в нем застревает… э-э-э… а вытащить молнию из покойника… ну… очень сложно. Когда я жил в деревне, мне один старик рассказывал, что лучше всего человека вместе с молнией закопать и землю… э-э-э…

— Садись! — оборвала пани Хжановская ученые рассуждения Крулика. — Садись, пока я тебя не закопала в землю вместе с твоими глубокими знаниями! И не приходи в школу без матери!

Генек опустил голову. Губы у него шевелились, но слов не было слышно.

— У моей мамы больное сердце… — наконец выдавил он.

— Ничего удивительного! — воскликнула пани Хжановская. — Если у меня руки опускаются, хотя я имею с тобой дело всего раз в неделю, представляю, каково твоей маме! И такие отговорки мне тоже знакомы. У всех у вас родители больны, когда их вызывают в школу! Мне очень жаль, Генрик, но тебе не удастся меня провести! Завтра в восемь изволь быть в школе вместе с отцом или с матерью.

— Папа уехал в командировку.

— Этого следовало ожидать! У мамы больное сердце, папа уехал в командировку. Кажется, я это уже где-то слыхала! Итак: завтра в восемь.

Генек совсем повесил голову. Он даже о райфлах забыл. А я как вспомню, чего он наговорил пани Хжановской, в общем-то, начинаю понимать, отчего у нее руки опускаются…

— И я понимаю! — воскликнула я. — Генек неплохой парень, но на этот раз пани Хжановская абсолютно права!

Ясек некоторое время тупо смотрел на меня.

— Это еще не все, — вдруг сказал он. — Конец у этой истории совсем дурацкий.

— Почему?

Ясек придвинул к себе тарелку, выскоблил ложкой остатки яичницы, отправил их в рот. Потом вытащил из кармана пилочку для ногтей, нагнулся и принялся деловито пилить ножку у столика. Все это означало, что Ясек «сосредоточился». Прежде чем высказать какую-нибудь мало-мальски толковую мысль, он обязательно должен «сосредоточиться» — это уже давно подметила наша Агата. В конце концов Ясек откашлялся, точно слова, которые он собирался произнести, застряли у него в горле, и чуть слышно пробормотал:

— Итак, приступим к прологу.

— К эпилогу. Пролог бывает перед началом.

— К эпилогу, — согласился Ясек.

И вот какой оказался эпилог.

После уроков Генек Крулик подошел ко мне и сказал:

— Послушай, старик! Как же мне теперь быть?

— Придется сказать мамаше. Ты же знаешь Хжановскую: от нее не отвертишься.

Мы вышли из школы. Генек молча тащился за мной, охоту чесать языком у него начисто отбило. Наконец он заговорил:

— Понимаешь, одно во всей этой истории паршиво…

— Что же?

— То, что отец в самом деле уехал, а у мамы сердечный приступ. Тяжелый…

На этом разговор оборвался. Что я мог сказать Генеку? Он точно громадный камень волок на горбу, а я ничем не в состоянии был ему помочь. Когда он свернул к себе во двор, я поглядел ему вслед. Райфлы уже немного залоснились на заду, но Генеку было не до них…

— Помой тарелку… — сказала я. — Только постарайся, чтобы она осталась цела.

Я слышала, как Ясек пустил воду на кухне, как громыхал единственной тарелкой, точно это был сервиз на двенадцать персон. Потом все стихло, только несколько раз скрипнула дверь ванной. И вдруг передо мной предстал мой братец, своим видом повергнув меня в крайнее изумление. На нем была белая рубашка, которую он почти никогда не надевает, и галстук, что было уж совсем поразительно. И белобрысые космы лежали на голове в относительном порядке.

— Что с тобой?.. — испуганно спросила я.

— Иду к Хжановской.

— Ты?

— Я.

Он мне показался на кого-то удивительно похожим. Даже не внешне — я сразу поняла, что дело тут не во внешнем сходстве. Меня поразили его глаза: в них отразились и уныние, и решимость, и всякие другие противоречивые чувства, с которыми он направлялся прямо в логово тигра, а точнее, в лапы пани Хжановской. Я ничего не сказала. Ясек ушел, а я все думала: кого же он мне напоминает? Прошло довольно много времени, пока я наконец не сообразила, в чем дело, а сообразив, сама долго не могла в это поверить. И тем не менее я не ошиблась. Ясек был похож на Ромео из музыкальной школы. Тот поступил бы точно так же.

Поздно вечером, когда все уже спали, мама присела ко мне на кровать. Я рассказала ей историю про учительницу анатомии и молнию — разумеется, с обоими эпилогами. Мама улыбнулась, только не мне, а в пространство. Эту ее улыбку я не люблю с детства, потому что так мама показывает свое «превосходство, зрелость и жизненный опыт» — иначе говоря, дает ясно понять собеседнику, что у того еще молоко на губах не обсохло. Признаться, последнее время на мою долю таких улыбок выпадает все меньше и меньше, львиная доля достается близнецам. Однако на сей раз эта улыбка предназначалась мне.