Виктор Баныкин - Бедовый мальчишка
— По две? А не врешь? — Костик положил на стол рядом с тарелкой ложку. — Мой иди руки, все готово.
— Обожди, дай посидеть. — Тимка прошел к столу, опустился на табурет. Потом оглядел выпачканные в известке руки. За эти два дня работы на стройке они у него стали какие-то непомерно большие и неуклюжие. — Известка, Костик, — средство дезинфицирующее? Ты такого же мнения?.. Значит, команда «мыть руки» отменяется. Приступаем сразу к обеду. Чего у тебя там?
Костик поставил на стол курившуюся парком кастрюлю.
— Щи из свежей капусты. На второе — картофельное пюре с сардельками. В заключение — морс из красной смородины.
Удивленный Тимка обеими руками взъерошил на голове волосы.
— Что я слышу? Уж не в столовую ли по ошибке попал?
Весь просияв, Костик скромно заявил:
— Это не моя идея. Мишка всем командовала.
— Мишка-Маришка? Вот уникум!
Тимка расстегнул ворот рубашки и склонился над тарелкой.
— И правда, как в ресторане, — сказал он немного погодя, слизнув языком с края тарелки кружок моркови. — Первый раз за весь месяц нормально питаюсь.
Довольный Костик сидел напротив брата, подперев кулаками щеки. Ему не терпелось начать с Тимкой разговор, но он сдерживался: пусть себе спокойно поест. А Тимка — ну и прыть! — уже опустошил тарелку и, не переводя дыхания, попросил добавки.
— Добавляй сколько влезет! — разрешил великодушно Костик. — Скажи, Тимк, когда вы с дядей Спирей опять на стройку отправитесь? Я тоже хочу с вами.
— На стройку? — переспросил Тимка. Он налил из миски щей в тарелку, налил вровень с краями. — В начале того месяца у дяди Спири отпуск намечается. Ну, и мы вот как распланировали: неделю попестуем кирпичики, а неделю… Угадай, куда решили махнуть на вторую неделю?
У Костика расширились зрачки, оттеняя синеватую белизну белков. Минуту-другую сидел смирно, потом лопнуло терпенье, и он завозился, заскрипел табуретом.
— Не мучь! Говори, Тимка… Я все равно не угадаю, — взмолился Костик. — У меня нынче голова какая-то такая… несоображающая.
— Да что ты? — усмехнулся Тимка.
— Сардельки нести?
— Неси!
Посмотрел Тимка на сковородку с горячими румяными сардельками и языком прищелкнул.
— Да-а, парнище… Без Мишки-Маришки, похоже, нам не обойтись в экспедиции, — заключил он, берясь за вилку.
— В какой экспедиции? — чуть не застонал любопытный Костик.
— А разве я тебе еще не объяснил?.. Так вот: вторую неделю дяди Спириного отпуска проводим на речке Сок. Отправимся туда на моторке. Прихватим палатку, удочки, котелок для ухи. Дядя Спиря говорит: «На этой речушке, тишина, раздолье… Ничего подобного и в раю не сыщешь». А рыбы там, Костик!
Тимка уморительно закатил глаза.
— О, Тимк! Неужели… неужели это правда? — прошептал сраженный Костик. — На моторке?! На Сок?! Рыбачить?! И жить будем в палатке?! О-о-о!..
А Тимка, покончив с сардельками, тем временем пододвинул к себе стакан со смородиновым морсом — прозрачным, холодным, на удивление приятным. В один глоток опорожнив полстакана, он сказал:
— Напиточек… Ведерко бы выпил!
— Это тебе не какие-то сухофрукты, — вставил Костик. — Детсадовским малышам, между прочим, тоже на третье подавали сегодня смородиновый морс.
— Да, Костик, а как смородина, осыпается? Завтра собирать надо. И что нам с ней делать, ума не приложу!
С минуту Костик мучительно колебался. Потом сказал:
— Я же тебе говорю: они, детсадовские мальцы, тоже… пили морс. А у них на участке, ты сам знаешь, своих ягод нет.
Тимка выпрямился. К усталому землистому лицу его, припудренному сланцевой пылью, прилипла кровь, и оно как-то враз посветлело, чуть розовея.
— Это ты сам придумал?
Костик потупился,
— С Маришкой мы вместе рвали. Целое большое блюдо насобирали. Ты ругаться не будешь?
— Потеха!
— Завтра, Тимк, мы еще, наверно, блюдо наберем… Только я тебя очень прошу: это тайна. Ни тетя Мотя, никто другой в детсаде про это не знает. Мы подкараулили… когда тетя Мотя ушла из кухни, тогда мы и высыпали смородину в ее кастрюлю. Высыпали — и через забор! — Костик помолчал. — А дня через три вишня, наверно, поспеет. Мы с Маришкой уже пробовали… И косточками друг в друга бросались. Такая война была!
Допив морс, Тимка встал, сладко потягиваясь.
— Спасибо, хозяин.
Костик тоже слез с табуретки, чтобы заняться уборкой посуды. Но Тимка повернул брата к себе лицом и внимательно, как-то чересчур внимательно заглянул ему в глаза.
— Чудной! Ну чего уставился? Или ты забыл, какой я есть? — усмехнулся Костик и боднул Тимку выпуклым лбом.
Ничего не сказав, Тимка отпустил Костика, прошел в комнату, повозился, повозился там и снова вышел с полотенцем в руках.
— Пойду искупаюсь, — объявил Тимка. — Можно?
— Иди, — сказал Костик. — Вода в баке, наверно, еще не нахолодала.
На пороге Тимка вдруг остановился.
— Костик, а правда, серые глаза красивы?.. Серые-серые?.. Бездонные такие!
Костины руки, только что взявшие со стола грязную Тимкину тарелку, снова поставили ее на стол.
— Серые глаза? — переспросил Костик. — Чьи это серые глаза?
— Ну, вообще… Ну, скажем, у человека.
— Догадался! — Костик презрительно хмыкнул. — Вы что, оба белены объелись? Кира с ума сходит по твоим кудрям, а ты, значит, от ее глаз в восхищении?
На миг Тимка оторопел.
— Ты… ты не сочиняешь? — запинаясь от волнения, прошептал он. И, не дожидаясь ответа, бросился к Костику, схватил его, поднял к потолку.
Пусти меня!.. Сейчас же отпусти! — закричал взбешенный Костик, молотя Тимку по голове кулаками. — Отпусти, говорят тебе!
Но Тимка не отпускал. Заливаясь счастливым смехом, он все прижимал и прижимал к себе Костика. Тогда Костик, разъярясь пуще прежнего, нагнулся и впился зубами в его бурую, пропахшую потом и солнцем шею.
Поцелуй
— Кругом одна степь? — удивилась Маришка. — Со всех сторон степь?
— Ara… со всех сторон! — кивнул Костик. — Сперва нам тоже… странно все казалось. А теперь привыкли. Знаешь, как это здорово?.. Поднимешься на бугор, а вокруг тебя до самого небушка хлеба, травы… Прямо как море неоглядное! — Костик помолчал. — Когда мы приехали, в совхозе ни одного деревца не было. А в прошлую осень наша школа сад разбила. И что ты думаешь? Чуть не все деревья принялись. А этой весной многие целинники уже в палисадниках у себя сажали деревца… Будем уезжать отсюда, мы с Тимкой тоже прихватим разных саженцев.
Костику не терпелось рассказать Маришке и про свою бабушку, собиравшуюся к ним в совхоз, но вспомнил наказ матери и удержался.
Остановились у калитки бабушкиной дачи. Ни Костику, ни Маришке не хотелось идти домой. Кажется, нынче они впервые хорошо, вдоволь выкупались. И не удивительно: ведь им никто не мешал.
«Пусть у Женьки еще с недельку поболит нога», — подумал Костик, а вслух сказал:
— А тебе идет это новое платье.
— Дурной! Какое оно новое? Я уж два раза его стирала! — проговорила Маришка прямо-таки по-женски.
И вся вспыхнула. Ее на диво зеленые глаза лукаво скользнули по лицу Костика, скользнули и тотчас спрятались, будто проворные зверюшки, под опущенными ресницами.
— Завтра тоже пойдем на Волгу? — минутой позже спросила она негромко и как-то растерянно и смущенно.
— Ara! Только давай… давай опять вдвоем! — выпалил Костик и тоже смутился.
Оправляя подол своего белого платьица с разноцветными кубиками, Маришка еще тише сказала:
— И ты, Кость, сегодня лучше плавал… Если захочешь, я тебе завтра покажу, как на спине…
Вытерла нос рукой, как и прежде, весь облупленный, и сорвалась с места.
— Надо бежать, а то маманя заругает!
Костик не спеша переступил порожек калитки, тотчас же насторожился: на веранде разговаривали.
Глазастые цветы, росшие по краям тропки, доверчиво смотрели Костику в глаза, словно хотели спросить: «Ну как, пострел, накупался вволю?» Но он даже не взглянул на цветы. Две спелые вишенки, свисая с ветки, просились в рот, но Костик опять прошел мимо, не заметив сочных ягод.
«С кем же это там Переговаривается Тимка?» — думал он, то останавливаясь, то снова устремляясь к даче.
Вдруг до Костика донесся чей-то молящий взволнованный шепот:
— Тима, ну я тебя же прошу… Я и билеты купила на вечерний сеанс.
Раздвинув осторожно вишенные ветки, Костик увидел стоявших на крылечке Киру и Тимку. Первым его желанием было — повернуться и бежать вон со двора. Бежать куда глаза глядят. Но — странное дело — ноги не двигались, и он, Костик, все так же продолжал неотрывно смотреть и на переминавшегося с ноги на ногу брата, как будто чем-то пристыженного, и на прямую тонкую Киру, не спускавшую с Тимки своих смелых серых глаз.
