Ганна Ожоговская - Чудо-юдо, Агнешка и апельсин
— В два часа? Значит, уже после уроков! — воскликнула Агнешка. — Я попрошу своего товарища…
— Это еще зачем? — прервал ее Михал. — Я управлюсь с любым чемоданом. А вы с Витеком возьмете мелкие вещи, и точка. Старуха не любит чужих. Ты же сама говорила, что расстаться надо по-хорошему и красиво. Говорила? И не надо никого просить. Обойдемся. Все будет в лучшем виде.
Медсестра не верила собственным ушам. Теперь уже и она не знала, что сказать.
…Ясным майским днем старики Шафранец уезжали из Варшавы. Пани Леонтина с трудом сдерживала слезы и, стараясь скрыть их, отворачивалась. Зато пан Франтишек был оживлен и полон радужных надежд.
— Вот увидишь, Леоня, как нам будет хорошо. Мы еще пригодимся. Вот увидишь!
На вокзал их провожали Михал и Витек с матерью.
Вечером все взялись наводить порядок в опустевшей комнате. Отец Витека с Черником отодвинули к стене буфет и шкаф. Вынесли в чулан под лестницу разную рухлядь. Агнешка старательно подмела пол, на котором отчетливо проступили следы, оставленные перегородкой из мебели, и протоптанная в кухню дорожка.
— Вот это зал! Хоть танцуй! — восклицала медсестра.
В квартире стало просторно. Широко раскрытый балкон радовал глаз зелеными побегами настурций и дикого винограда. В ящиках зацвели анютины глазки и герань. Все это богатство пан Франтишек оставил в наследство Агнешке. Она с удовольствием ухаживала за цветами, и в этом ей охотно помогал Геня.
— Как-то скучно стало тут у нас, — заметила однажды медсестра. — Хоть и просторно, но пусто. Матюша не распевает своих песен, и даже пани Леонтины с ее вечными ахами и охами мне тоже недостает.
— Нашла о чем скучать! — проворчал Михал, сидевший вместе с Витеком на кухне. — Старик, он, может, был и ничего (Михал задумался, припоминая, как тот разбудил его на кухне, как навещал во время болезни), зато она! Охи-ахи с утра до ночи! Все ей не по нраву!
— Но проводил ты их культурно, по всем правилам джентльменства, — улыбаясь, проговорил Витек. — Пани Леонтина только глаза на тебя таращила — ты это или не ты. Вы знаете, пани Анеля, — обратился он к медсестре, — Михал и место им у окна занял, и чемоданы наверх уложил, и канарейку в окно подал, и даже за газетами для пана Франтишека успел сбегать. Настоящий джентльмен!
— А ты как думал? Когда надо, у меня все живо-быстро, не хуже, чем у пани Анели. А попусту охота была стараться. От кошки рожки…
Глава XXI
Героем дня стал Витек, хотя он этого и не ожидал. Сегодня в классе учительница польского языка прочитала вслух его сочинение и, отдавая ему тетрадь, с улыбкой сказала:
— Ты легко излагаешь свои мысли на бумаге. Как знать, может быть, ты будущее литературное светило?
Витек возвратился на место, старательно скрывая радость, но покрасневшие уши выдавали его истинные чувства.
Михал не испытывал к другу зависти. Он терпеливо ожидал, когда же наконец похвалят сочинение о «зеленых перчатках». Увы? Оценка звучала как-то странно:
— Как тебе пришло в голову написать такой опус!
— Не зна-а-аю, — захлопал глазами Михал, пораженный незнакомым словом. — Как ты думаешь: плохо это или хорошо? — осторожно осведомился он у Витека.
— Судя по тону, каким она говорила, по-моему, не очень хорошо. Она будто хотела сказать: «Ну и ну!»
— Но она же так не сказала, — защищался Михал.
Когда он поделился своими сомнениями с Агнешкой, та спросила:
— А что ты там написал?
— Да ничего особенного. Про то, что никогда не надо терять надежду. Вот послушай сама.
И, вытащив тетрадь, Михал прочитал то место, где говорилось о палаче, который, отрубая голову жертве, надевал зеленые перчатки.
— Ну ты и даешь! — воскликнул Витек. — Хватит, а то еще приснится!!!
— Прямо в дрожь бросает! И придет же такое в голову!.. — ужаснулась Агнешка.
Но Михал не дал ей закончить.
— Я где-то читал, что у палача были красные перчатки. Вот я и подумал: были бы у него зеленые, совсем другое дело, правда? Тогда и жертве повеселей было бы. Ты же сама говорила, что зеленый цвет — это цвет надежды. Ну ясно, — добавил он язвительно, — Олек написал бы лучше!
— Да, конечно, Олек хорошо пишет и много знает.
— Знает, что съедает! — Михал заметно злился. — Много знал — не молчал бы, как пень. Таких молчунов свет не видел.
— И вовсе нет! Конечно, он не болтает так, как ты, потому что скромный.
— Скромный? Просто совесть у него нечиста! — возмутился Михал. — Дело ясное: проштрафишься — сразу скромненьким прикинешься, хоть на стенку вешай. Одно я тебе скажу, Агнешка: держись от него подальше! Он сразу мне подозрительным показался. Не иначе, какой-нибудь опус…
— Глупости! — рассмеялась Агнешка. — Олек хороший товарищ и умный парень. А ты бы знал, какой он способный! К тому же спортсмен и даже, — она понизила голос, — скажу вам по секрету: пишет стихи! Вот!!! И все его любят!..
— А нас что, не любят? — размышлял вслух Михал, когда они остались с Витеком вдвоем. — Только вот пани Шафранец, может, не больно меня любила, да и то поначалу, а напоследок — ты же сам видел, как все получилось. А Пимпус как меня любит! Да и ума у меня не меньше, чем у других. Если бы Агнешка увидела теперь мой табель, у нее глаза бы на лоб полезли. Точно тебе говорю! Да и ты тоже! А стихи? Стихи писать нам раз плюнуть! Факт!
— Но… — начал неуверенно Витек.
— Не робей, брат, и слушай меня: не боги горшки обжигают. Ты что, забыл, как я в два счета: раз-два — и готово, сочинил стих про Данку? Скажешь, плохой стих? Или вот еще один, помню, в Лодзи сочинил… тоже неплохой стишок. Сейчас, погоди, вспомню, как там было… «Сидит ангел на картинке, собирает паутинки». Дальше не помню, но захочу, конец хоть сейчас с ходу приделаю. А то, вишь, Агнешка думает, что мы слабаки!.. Один только Олек умник! От кошки рожки!
— Не-е-ет… это у тебя все белиберда, а не настоящие стихи. Поэт, когда сочиняет, должен мучиться, вздыхать и страдать…
— Ясное дело, если у него не получается, он будет мучиться и вздыхать. От вздохов Олек, наверно, и отощал так. Ты лучше скажи, как ловчее ему по шее врезать? Агнешка сразу бы по-другому запела. Девчонки любят силу.
— Да она и так знает, что мы сильные — видела, как на воскреснике с тачками управлялись.
— Ну-у… это не то. Я тебе говорю: ему надо врезать! У меня руки так и чешутся! И что она с этой «жердью» носится?
— Нравится он ей. Ясное дело.
— Ясное? Почему?
— Он же в девятом классе. Что ж ты, такой умник, а не понимаешь! Девчонки только на старших и смотрят, не замечал, что ли? Гражина и Данка прямо из себя выходят оттого, что в нашу Алину один парень из шестого влюбился.
— В ту, что с косами?
Витек утвердительно кивает головой, а Михал внимательнее, чем обычно, смотрит на друга: с каких это пор стал он так рассуждать? «Ну-ну!..»
Вот уже несколько дней кряду Агнешка не готовит уроки на кухне. К последнему экзамену она готовится вместе с подругами. Они сидят то на одном, то на другом балконе и повторяют пройденный материал. Уже второй раз за эту неделю к ним прибегает «старший товарищ», то есть Олек, а проще говоря — «жердь» или «фитиль», как прозвали его друзья. Занимаются они в комнате Агнешки.
Витека и Михала тоже теперь редко увидишь возле кухонного стола, который еще недавно был яблоком раздора, а сейчас в любое время дня, чисто вымытый, ожидает ребят. Ожидает, как правило, понапрасну. Михал говорит, что на кухне теперь стало слишком жарко, а кроме того, вообще вредно для глаз — чересчур ярко светит солнце. Занимается он поэтому либо у себя, когда Агнешка дома, либо в комнате Шафранцев, если подруги сидят на балконе, выходящем во двор.
— Знаешь, Витек, — говорит Михал, косясь через открытую дверь своей комнаты в сторону коридора, — я эту «жердь» никак раскусить не могу. Вроде бы парень и не дурак, в девятом классе учится, а смотри, сегодня уже второй раз сюда притаскивается. Совсем очумел. Ведь живет-то у черта на куличках!
— Да, далековато, — соглашается Витек.
— Сколько времени тратит! Подумать только!
— А может, его девчонки просят?
— Зачем? Могли бы меня или тебя попросить. Я следил бы по книге и тоже мог бы проверять. Факт.
— А может, он им объясняет, что непонятно? Все-таки он, наверно, побольше нашего знает?
— Не похоже. На умника он мало смахивает. Говорить, правда, стал больше, но ты бы послушал, чем он Агнешке голову морочит — со смеху лопнуть!..
— Ну? — заинтересовался Витек.
— Куклой! Я своими ушами слышал, провалиться мне на этом месте! Сначала все о какой-то кукле распространялся, а потом сразу на какого-то Вокульского переключился. Вроде бы этот Вокульский ей нравится.
— Вокульский?
— Ага. Я точно слышал: Вокульский. Ты такого не знаешь? Я тоже что-то не слыхал. Наверно, не из нашей школы. А «жердь» разозлился и стал ей доказывать, что этот Вокульский и такой, и сякой, и ему вовсе не нравится. А потом опять о кукле. Ну, разве не дурак?…
