Осеннее солнце - Эдуард Николаевич Веркин
– Не на ходу, – ответил я.
– Ах, да… – Шнырова качнулась, сделала шаг ко мне, сегодня она больше напоминала ножницы, не циркуль.
Дрондина насторожилась.
– Ах да, – повторила Шнырова. – Ты же недавно… грузоперевозками занимался. Вот мопед и не выдержал. Треснул под непосильной ношей.
– Он утонул, дура, – сказала Дрондина.
– Лучше утонуть, чем возить на себе три тонны, это даже мопеду понятно.
Я думал, что Дрондина бросится, но она осталась сидеть под тополем, сорвала травинку, жевать начала.
– Да, да, это ужасно, – сказала Шнырова. – Я слышала, в магазин усиленные стулья завезли, из титана. Как раз ко дню бегемота…
Но и в этот раз Дрондина не бросилась. Что опять же необычно.
Шнырова удивленно зевнула. Я взял планшет.
– Папка прислал, – пояснила Шнырова. – Бабушка у курьера забрала.
– Двадцатник? – спросил я.
– Да папка столько в день зарабатывает, – ухмыльнулась Шнырова. – Он мне «айпад» хотел, но я сказала, что не надо, у нас с «айпадом» намучаешься, сам знаешь. Потом лучше, когда мы переедем…
– К бабке своей ты переедешь, – перебила Дрондина. – В психушку.
Шнырова замолчала. Она балансировала на одной ноге, размахивая другой.
– Никуда вы не переедете, – повторила Дрондина. – Ты с бабкой будешь жить. Планшетиком хвастает…
Шнырова переставилась на другую ногу, по-прежнему смотрела в сторону.
– А ты знаешь, почему ей купили планшет? – спросила Дрондина. – Потому что их отец бросил!
– Заткнись, – негромко попросила Шнырова.
– Нашел себе в Москве другую бабу, – с удовольствием повторила Дрондина.
– Перестань врать, Наташа, – сказала Шнырова. – Ты говоришь неправду.
Ого. Дело, похоже, плохо. Никогда не слышал, чтобы Шнырова Дрондину называла Наташей. Да уж.
Дрондина поднялась с травы и сжала кулаки.
Шнырова сделала еще шаг в нашу сторону.
– Я заряжу планшет, – сказал я. – Вечером можешь забрать, …
– К молодой ушел, к уборщице, – сообщила Дрондина. – А мамка Шныровская взбесилась и поехала мужу своему морду крутить…
– Наташа!
Я попробовал взять ее за руку.
– Да брось, Графин! – Дрондина вырвалась. – Что ты все дергаешься?! Хочешь, чтоб всем ровно было?! А всем ровно не бывает! Никак не бывает!
Дрондина подступила к Шныровой.
– Ничего, Шнырова, не переживай! – сказала она. – Алименты по почте присылают. Была козовщицей, станешь алиментщицей!
Я почувствовал, что сейчас. Сейчас Шнырова вопьется Дрондиной в горло. На щелчок. По-серьезному. До конца.
Я приготовился разнимать бойню.
– Саша и Наташа, – успокаивающе произнес я. – Давайте пойдем домой и все обсудим…
– Да нечего тут обсуждать. Отличные новости! Наша Наташа будет жить в психушке! Вот тебе и день бегемота!
Губы у Шныровой некрасиво задергались. Но она не прыгала. Так и стояла с сумочкой. Окостенела.
– Я пойду, – сказала Дрондина. – Сегодня же день Шныровой. Радуйся, Саша, веселись! Дерьмовая у тебя сумочка, Шнырова, папаша ее в метро купил, наверное. Или у бабы своей новой в ларьке взял, уцененку…
И Дрондина удалилась.
А Шнырова осталась.
– Я заряжу планшет, – сказал я.
Шнырова молчала. Она сняла с плеча сумочку и покачивала ей. А я не знал, что делать. Что говорить. Надо ли вообще говорить. И молчать глупо.
– Я вечером загляну, – сказала Шнырова. – Ты планшет мне заряди, хорошо?
Планшет я зарядил, но Шнырова не зашла.
Рыбный день
Река отцвела неожиданно быстро, к середине июля, зелень и муть сошли, вода сделалась более-менее прозрачной, и я решил, как давно собирался, сходить на голодную рыбалку. Один, без Шныровой, без Дрондиной, сам по себе, отдышаться от этих горок. Ну и рыбные запасы оценить, отец в конце августа приедет, пойдем на пару дней, наловим на сушку, в августе как раз рыба жирная.
Голодная рыбалка – занятная штука. Это когда берешь с собой удочку и котелок, выдвигаешься с утра, возвращаешься вечером, ешь то, что поймаешь. Ну, соли еще можно взять. А если ничего не поймаешь, то бродишь голодный и питаешься щавелем, хвощом и кипятком.
Я собрал спиннинг, взял блесен, воблеров и джигов, взял котелок и чайник, кружку, спички, мультитул, свернул пенку. Выступил в полчетвертого, до рассвета. Двинул к Сунже не по тропке, а напрямик, через луга.
Сунжа речка обычно песчаная, галька еще, берега пологие, травянистые, но если спуститься по течению на полкилометра, то встретишь выход глины. Этот пласт начинается еще на холме и тянется вниз, и через реку на другой берег, и километрах в пятнадцати пласт утолщается, там старый кирпичный завод, копи, залитые водой и тритоны. Как-то мы с отцом туда выбирались половить карасей, но один я не рискну. А в месте, где глина выходит к реке – лучшее для рыбалки место.
Так что я двинул к речке напрямую.
Трава разрослась, пробираться было трудно, впрочем, я прогулялся не бестолку, нарвал мяты, иван-чая, зверобоя и шиповника. Шиповник еще ни разу не дозрел, но я выбрал ранние кустики, на которых ягоды успели зарумяниться. У реки наломал черной смородины. Чаю попью. На голодной рыбалке чай без сахара, меда на нашем берегу нет, но если листьев смородины побольше кинуть, то кое-как сладко.
К воде вышел в полпятого. Глиняный берег метров на триста тянется, низкий, поросший хвощом и осокой. Глубина небольшая, у берега нет и метра, на середине поглубже, а дальше длинная галечная отмель. На отмели стадо пескарей, а у нашего берега окуни, которые их караулят. На окуней я и рассчитывал. Да, в июле рыба не очень злая, сонная от жары, сытая поденкой и ручейником, но окуни жадные, а у меня суперблесна.
Над водой уже не вихлялся туман, рыба проснулась и играла и на плесе, и у берега, я устроился на камне возле воды, закинул спиннинг. На первом же забросе последовала хватка, окунь сел плотно, и я без особого труда вытянул его из воды. Попался хороший, в две ладони, с небольшим горбом и жирными красными плавниками. Ап.
Рыбалка получилась что надо. Окуни брали разные, почти в каждую проводку цеплялись, от мелких матросиков в полтора пальца, до лаптей, с которыми приходилось возиться и осторожничать – леска хоть и японская, но тонкая, а окуни шутить не любят.
Мелких я
