Владимир Добряков - Король живет в интернате
— Как хотите. С меня так с меня.
Сказав это, он полез в карман брюк, достал носовой платок, расческу и для пущей убедительности вывернул карман наружу. В других карманах у него оказались двадцатикопеечная монета, кусочек бечевки, синенький, использованный билет в кино, шарик, пробка. Все эти вещи, такие обыкновенные, безобидные, он не спеша раскладывал на парте, и ребятам было немножко неудобно за воспитателя, который подвергает их товарища этому унизительному обыску. И самому Кузовкину это было неприятно. Чтобы как-то разрядить неловкую, тягостную тишину, он спросил:
— А пробку-то зачем? Откуда она?
Митяй почесал рыжий затылок и охотно сказал:
— На улице валялась. Я и взял. Для поплавка пригодится. Может, в нашем пруду рыба заведется…
Ребята заулыбались и с облегчением подумали: «Напрасно старший подозревает Митяя».
Однако воспитатель почему-то медлил.
— Ну, а еще? — спросил он.
— Что еще? — Митяй посерьезнел. — У меня карманов больше нет. Все.
— А в ботинках?
— Что в ботинках?
— Что у тебя, спрашиваю, в ботинках? — сердясь, сказал Кузовкин.
— Ничего нет. — Митяй развел руками. — Ноги в ботинках.
— Шашаев! — резко сказал воспитатель. — Сними ботинки!
Нагнувшись, Митяй долго развязывал шнурок. Стаскивая с ноги ботинок, обиженно проговорил:
— Вот, смотрите. Пожалуйста.
— Сними второй!
— Пожалуйста. — И Митяй протянул воспитателю второй ботинок. При этом у него был такой обиженный и несчастный вид, что ребятам вконец стало жалко Митяя.
Кузовкин нагнулся и вдруг громко сказал:
— А это что? — Сдернув с ноги Митяя носок, повторил: — Что это такое, спрашиваю? — и поднял руку.
Все ахнули: в руке воспитатель держал синенькую пятирублевку.
— Орешкин, сколько у тебя было денег?
— Тринадцать рублей, — едва слышно ответил Лерчик.
— Правильно, — пересчитав деньги, сказал Кузовкин.
Вечером состоялось срочное заседание совета пионерской дружины и совета коллектива. Было единогласно решено — из пионеров Шашаева исключить. А в интернате после долгих и жарких споров его все же оставили. Во-первых, снова выступил директор и сказал, что для дружного коллектива интерната будет делом чести — вывести Шашаева на правильную дорогу. Во-вторых, просто пожалели Митяя. Он при всех по-настоящему раскаялся, стал рассказывать о своей жизни. Нелегкая оказалась она у него. Жил когда-то в пригородном селе с отцом и матерью. Имели свой дом, сад. Отец страшно пил, с матерью не ладил. С малых лет только и слышал Митя ссоры да брань. Но обо всем забывал он и почти не появлялся дома, когда наступала весна, зацветали яблони и вишни. И спал в саду, в маленьком шалашике, в обнимку с Барином — дворовым псом. Мать рано умерла, а отец продал дом, переселился в город к сестре, но скоро окончательно спился и умер. У тетки Митяю пришлось не сладко. Она была жадная и злая. Кормила его впроголодь, одевала в тряпье. Тогда-то вечно голодный Митяй и научился воровать. Таскал на базаре у зазевавшихся торговок зелень и яйца, спекулировал билетами в кино. Для дворовых мальчишек он стал настоящей грозой и не лупил только тех, кто аккуратно выплачивал ему дань деньгами и бутербродами.
Вот какую невеселую историю рассказал ребятам Митяй. И еще он признался, что прежняя кража в спальне была тоже совершена им.
Когда все спят
Еще не один день велись разговоры о Митяе. Ребята нередко спорили: правильно ли, что его оставил» в интернате? По мнению некоторых, он еще легко отделался, и это не послужит для него настоящим уроком, — и дальше будет красть. Им возражали: чепуха! Теперь его знают, он у всех на виду. О воровстве и речи не может быть. А что толку выгнать? Ну, будет учиться в обычной школе. Отсидит уроки — и ушел. И никто не знает: где он, с кем.
Разговоры о Митяе обычно кончались одним: а здорово старший воспитатель разоблачил его!
— Психологический расчет! Митяй же в первый раз тогда предложил: давайте обыск устроим. А видит, обыска не делают. Он и осмелел. А старший понял. Психология — великое дело!
— При чем тут психология? Просто побывал у его тетки, поговорил с соседями, и все стало ясно. И зима сейчас, снег. Куда спрячешь? В носок.
— Ну пусть так. Все равно, ловко его на чистую воду вывел! Как настоящий Шерлок Холмс!
— Вот теперь Шашай зубищами скрипит на старшего!
— Еще бы! Сто лет будет злиться…
Так бы оно, наверно, и было, если бы о Шашаеве забыли, не думали, не волновались. В тот же день, когда приключилась эта неприятная история и когда все ребята в интернате уже крепко спали, в кабинете Сергея Ивановича еще долго горел свет. Здесь говорили, спорили, думали, вспоминали советы Макаренко, отвергали одно и предлагали другое. А через три дня к Шашаеву после ужина подошел Леонид Данилович и попросил его подняться с ним на третий этаж, в комнату дежурного воспитателя.
Понуро шагая вслед за сухощавой, подтянутой фигурой Кузовкина, Митяй с неприязненным чувством думал: «Воспитывать будет. Мало того, что на весь интернат опозорил, теперь и нотации его слушай!»
Поначалу предположения. Митяя как будто оправдались. Кузовкин усадил его на стул, а сам, как всегда гладко выбритый, в черном, безукоризненно выглаженном костюме, несколько раз прошелся по комнате и наконец спросил:
— Ну, как дальше жить будем?
Митяй шевельнул плечом, вздохнул:
— Обыкновенно.
— То есть как обыкновенно? Как и раньше?
— Нет, с этим… ну… — Митяй отвел в сторону глаза. — Чтобы, значит, чужое брать, с этим — конец. Я же слово дал.
— И это все?
— А чего еще?
— Мы бы хотели от тебя большего. — Кузовкин еще раз измерил шагами комнату. Остановился. — Мы бы хотели, чтобы ты стал настоящим интернатовцем. Не плелся бы в хвосте по успеваемости, участвовал бы в общественной работе, не отлынивал от обязанностей. Ну и увлекся бы каким-то полезным делом. Почему ты ни в какой кружок не ходишь?
И снова нечего было ответить Митяю. «Так и знал, — с тоской подумал он. — Теперь замучает». Но дальше началось непонятное. Глядя в окно, Кузовкин неожиданно спросил:
— Скажи-ка, Митя, отчего молодые яблони белят весной? — И засмеялся: — Или вы этого еще не проходили на уроке?
— Я и так знаю, — сказал Митяй. — Чтобы вредители их не попортили и солнце не обжигало.
И когда уже ответил, то удивился: «Чего это старший вдруг о яблонях спросил?» А тот опять хитро прищурился:
— И знаешь, как с гусеницей бороться?
И это Митяю было известно: недаром в селе жил и каждое дерево в саду по сто раз излазил! Что же, если старшего это интересует, он может объяснить.
Когда Митяй кончил рассказывать, Кузовкин с уважением произнес:
— Молодец, разбираешься!
Трудно было в эту минуту удержаться Митяю, чтобы не подумать с самодовольным видом: «Будьте уверены, кое-что в этом соображаем!» Про себя-то он так и сказал, но вслух — ни слова. Промолчал.
— Есть у меня деловое предложение, — проговорил Кузовкин. — Хотим весной пионерский сад заложить. Не был за интернатом? Какой там склон холма — прекрасное место! Гектара на два-три можно заложить сад. Но для того чтобы построить дом, что еще нужно, кроме кирпича? Как по-твоему?
— Цемент, — подумав, сказал Митяй. — Доски. Железо на крышу.
— А еще? Что самое главное?
— Еще план дома нужен.
— Вот, в самую точку попал! — воскликнул Кузовкин и опустился на другой стул, рядом с Шашаевым. — Да, прежде всего нужен план. Так и с садом. Прежде чем сажать деревья, нужно спланировать сад, вымерить, определить — сколько и какого потребуется посадочного материала. За этим я и пригласил тебя. Хотим поручить эту ответственную работу тебе.
Кузовкин замолчал, с интересом наблюдая, какое впечатление произвели его слова на воспитанника. Однако вместо удивления, радости или недоверия, как он ожидал, на лицо Шашаева набежала тень озабоченности.
— А почему обязательно мне?
В голосе Митяя слышалось такое недовольство, что настала очередь удивиться Кузовкину. «Даже гордость и достоинство уснули в нем», — с горечью подумал воспитатель. Как можно спокойнее он сказал:
— Почему тебе хотим поручить? Да потому, что ты в этом деле разбираешься, знаешь, как дерево посадить, как ухаживать за ним. Почитаешь еще книжонки кое-какие. И я думаю, справишься. Справишься! — уверенно добавил Кузовкин. — Это большое дело, когда человек любит и понимает дерево.
Но взять Митяя было не так-то легко.
— Учительница биологии, наверно, получше разбирается, — сказал он.
— Алла Аркадьевна занята оборудованием биологического кабинета. У нее очень много работы.
А Митяй все не сдавался.
— Ну и что же, зато у нее там целый кружок. Пусть они и меряют сад, планируют. Конечно! Зачем же тогда кружок? Только на бумаге, значит? А как трудная работа — и нет их…
