Борис Лобков - Зачем нам чучела?
Потом внимание Котьки привлёк большущий жёлтый танкер. Он шёл совсем близко, и Котька мог отчётливо рассмотреть на его чёрной трубе шестиногую жёлтую собаку с повёрнутой к хвосту головой. Из пасти собаки рвались красные языки пламени. Котька знал, что это эмблема итальянской нефтяной фирмы.
Рокот мощных моторов заставил Котьку обернуться. Три торпедных катера с трубами ракет по бортам, задрав высоко форштевни, неслись к Одессе. На их мачтах рвались сине-белые вымпелы с красными звёздами. Казалось, катера вспарывают зелёную воду, отбрасывая её далеко по сторонам. Котька успел заметить на мостике моряков в кожаных шлемах. У входа в порт катера уменьшили скорость, и под их кормами осели буруны воды.
Катера уже скрылись вдали, а «Пилот» всё ещё шёл рядом с тремя пенистыми следами, оставленными только что пролетевшими катерами.
Котька вспомнил о брате. А что, если ребята узнают обо всём? У Котьки стало нехорошо на душе, но предстоящая встреча с городом вскоре снова захватила его.
Где-то там, за синим берегом, откроется новый город-порт.
Светло-зелёные морские волны бежали по обе стороны «Пилота». Море меняло цвет. То становилось ясным, и Котька знал, что под килем — песчаное дно. Передвигаются боком по дну зелёные с белым брюшком крабы, шныряют головастые бычки, и, зарывшись в прохладный песок, однобокая камбала смотрит на размытое солнечное пятно над перламутровой поверхностью моря.
То море становилось тёмно-зелёным, почти чёрным, и Котька знал, что сейчас они проходят над каменистым дном. Там внизу, под камнями, в зелёных водорослях, водятся бычки, чёрные как уголь. Если вырыть на пляже в песке ямку, налить в неё воды и пустить туда чёрного бычка, через полчаса он изменит цвет и станет совсем светлым, даже прозрачным, таким, что станут видны его внутренности. Папа объяснял, что это у рыб сделано для того, чтобы можно было слиться с цветом дна.
На палубе появился Вовка. Он был в тельняшке и синем берете. В одной руке он нёс баночку белил, в другой — кисть.
— Не укачался? — спросил Вовка у Котьки.
— Нет, — сказал Котька. — А ты?
— Я-то? Я не укачиваюсь вообще, — ответил Вовка. Он сел на кнехты и начал красить фальшборт. — Я в парке на карусели могу час крутиться.
— Зачем же ты в моряки пошёл? — спросил Котька.
— А что?
— Пошёл бы сразу в космонавты. Так и напиши в заявлении: я могу час на детской карусели крутиться. Возьмите меня в герои-космонавты, — сказал Котька.
«Этот пацан — крепкий орешек», — подумал Вовка и решил быть с ним по-хорошему.
— Где ты живёшь?
— На Гарибальди, угол Жуковского.
— Ага, — сказал Вовка, — рядом с вами старая баня…
— Да.
— А ты знаешь, кто такой был Гарибальди?
— Нет, — сказал Котька и подумал, что глупо жить на улице и не знать, чьим именем она названа. Сашка, наверное, знает.
— Гарибальди — это итальянский герой. Революционер. У меня дома есть его портрет, — сказал Вовка.
— А что, он жил в Одессе, на этой улице? — спросил Котька.
Этого Вовка не знал. Он хотел сказать первое, что придёт в голову, но при Котьке, видно, надо отвечать за свои слова.
— Этого я не знаю, может быть, и жил, а может, отдыхал, — ответил Вовка.
— Вот чудак, у них в Италии что, плохой отдых? У них тоже курорты есть, — сказал Котька.
— Есть, — согласился Вовка и начал молча водить кистью.
Котька вынул две груши и протянул одну Вовке. Вовка отложил кисть и взял грушу за хвостик, чтобы не запачкать в краске.
— Хочешь немножко покрасить? — спросил Вовка Котьку, и Котька с радостью кивнул.
Он быстро доел свою грушу, обмакнул кисть в баночку и начал наносить белую жирную краску на борт.
— Ты чего в Ильичёвск идёшь? — спросил Вовка.
— Надо.
— У тебя там, может, кто работает?
— Нет, — сказал Котька, — мы с братом придумали новый дом и решили показать его строителям. Может, построят…
Вовка с уважением посмотрел на Котьку. Ему впервые встретился такой парень.
Тяжёлое положение
Всю оставшуюся часть урока Сашка мучительно думал, как обмануть Геру. Ему очень хотелось дать по его хитрой физиономии, но если бы он действительно был Котькой! Тот бы это немедленно привёл в исполнение. А Сашка боялся Геру. «Но ничего, ничего, — думал Сашка, — Котька вернётся, я расскажу ему об этой хитрой улыбочке, и в понедельник Гера получит всё, что ему причитается. А пока надо терпеть».
Всю перемену Сашка простоял в уборной, чтобы ему не задавали опасных вопросов.
На уроке родной речи Клавдия Ивановна спросила:
— Кто не выучил стихотворения?
Гера повернул голову к Сашке и прищурился.
— Но давайте сначала повторим пройденный материал. В чём дело, Байда?
— Клавдия Ивановна, — сказал Сашка. — Я хочу сказать, что в прошлый раз я не выучил урока и поэтому сегодня не смогу повторять со всем классом.
Улыбка слетела с Гериного лица.
— А почему ты не сказал об этом вчера? — спросила Клавдия Ивановна Сашку.
— Я боялся, — сказал Сашка.
— А почему ты сказал об этом сегодня?
— Я понял, что обманывать некрасиво, — сказал Сашка.
— Я спрошу у тебя этот материал в понедельник, — сказала Клавдия Ивановна.
— Хорошо. Я буду знать, — сказал Сашка, сел и посмотрел на Геру, который чуть не лопнул от того, как Сашка здорово вышел из тяжёлого положения.
Аннушка — житель Ильичёвска
— Вот он, Ильичёвск, — сказал Вовка.
За бетонным молом, на котором стоял полосатый маяк, виднелись крановые стрелы. За ними на берегу раскинулся город.
— Минут через десять подойдём к причалу, — сказал Вовка. — Ты будешь с нами возвращаться?
— А когда вы отходите? — спросил Котька.
— В пятнадцать ноль-ноль, — ответил Вовка по-морскому.
Котька надел рюкзак и приготовился к выходу на берег.
«Пилот» обогнул полосатый чёрно-белый маяк. Он был ниже, чем маяк в Одесском порту, и Котька впервые увидел близко его тяжёлые гранёные стёкла.
На моле коричневые от солнца мальчишки забрасывали удочки. Как паутинки, сверкали лески. Штурман выключил двигатель, и «Пилот», найдя место среди кораблей, медленно подошёл к причалу. Деревянный причальный брус затрещал, и «Пилот» остановился.
— Так в три! Не забудь! — крикнул Вовка Котьке, когда тот прыгнул на причал.
Котька шагал под портальными кранами. Это было немного страшно, когда стрела с грузом проплывала над головой в синем небе и кран, тихонько звеня, катился по рельсам. Котьке казалось, что он идёт под большой движущейся крышей. Высоко вверху из окон выглядывали лица крановщиков, они не сводили глаз с грузов.
Гудели буксиры, оставляя за низкой кормой буруны.
Котька почти бежал. Сердце его колотилось: ещё два часа назад он был дома, в Одессе, на прохладной улице Гарибальди, пахнущей морем и акациями. А теперь он идёт по тому месту, куда они с Сашкой мечтали прийти вдвоём.
Здесь всё было новым: краны, причалы и даже маяк, совсем не похожий на воронцовский, и ветер, пахнущий углём, морем и ещё чем-то. Котька на радостях так разволновался, что совсем забыл об опасности: прямо перед ним подымался из воды высокий борт, на котором было написано «Юрий Гагарин». Увидев его, Котька рванулся в сторону и, спрятавшись за угольными горами, начал рассматривать корабль своего отца. Он нашёл иллюминаторы его каюты: стёкла были опущены (Котька знал, что они опускаются автоматически, стоит только нажать кнопку). Из одного иллюминатора свешивалась связка тараньки. Папа её очень любил и мог есть с утра до вечера. Котьке вдруг очень захотелось взбежать по трапу, крикнуть вахтенному, что он сын старшего штурмана Байды, потом побежать вдоль надстройки, подняться на две палубы вверх и влететь в каюту отца. И тут же Котьке стало жаль Сашку, который остался в Одессе без мамы и без него…
Из двери каюты вышел человек в белой фуражке. Котька его узнал, это был радист дядя Витя. Радист поднялся к себе в рубку.
«Только бы не попасть знакомым на глаза», — подумал Котька и начал дальними путями пробираться к выходу из порта.
Он благополучно вышел через проходную порта, хотя его остановила женщина в синей гимнастёрке с зелёными петлицами и красными от помады губами.
— С парохода «Гагарин», — соврал Котька. — У меня там папа и мама, а я иду в город.
Женщина ничего не потребовала у Котьки, и когда он прошёл, то даже почувствовал к ней симпатию: ведь можно же придраться, потребовать пропуск и не выпустить.
— Я только в магазин и скоро возвращусь, — добавил он и оказался за воротами порта.
Котькино сердце радостно забилось. Вот она, мечта, — рядом.
Улица, обсаженная совсем молодыми деревцами, такими молодыми, что они не давали тени, вела к центру.
