Борис Лобков - Зачем нам чучела?
Его оттеснили от никелированной вертушки.
К проходу потянулись женщины с детьми. В руках у них были букеты цветов. Дети были нарядно одеты — точно так же, как Сашка и Котька, когда встречали папу из рейса и когда ездили с мамой в Батуми и жили там три дня у папы на корабле.
План рушился в самом начале. Надо было что-то предпринимать.
Котька подошёл к смуглому моряку.
— Дядь, — сказал он, — проведите меня, пожалуйста, в порт. Мама уже там, а я задержался.
— К отцу? — спросил у Котьки моряк.
— Ага, — широко заулыбался Котька. (Папа говорил, что у Котьки и Сашки неотразимые улыбки.)
Моряк улыбнулся в ответ.
— А на чём плавает твой отец?
— На «Юрии Гагарине», — сказал Котька.
— Я не видел, парень, в порту «Гагарина». Он, кажется, стоит в Ильичёвске.
— Точно, — сказал Котька. — А я сейчас туда катером пойду.
Моряк показал охраннику большой бордовый с золотым гербом паспорт моряка загранплавания.
— А это кто? — спросил охранник, указывая глазами на Котьку.
— Это мой папа, — быстро сказал Котька.
Охранник посмотрел на моряка, моряк кивнул, и Котька оказался по ту сторону ворот, в порту.
— Ты хоть скажи, как тебя звать? — сказал моряк, когда они отошли от проходной.
— Котька… Котька Байда.
— А отчество?
— Алексеевич.
— Знаю я твоего родителя, — сказал улыбаясь моряк. — Мы с ним в мореходке четыре года трубили…
Они подождали у перехода. Синий тепловоз протянул три платформы с красными металлическими фермами, и шлагбаумы поднялись.
— Ну, мне сюда, — сказал моряк и показал рукой на серый танкер в глубине Хлебной гавани. — Отцу передашь привет. От Гасанова. Запомнишь?
Котька кивнул. Ему было радостно, что здесь, в порту, знают его папу.
Уже издали Котька заметил Вовку Сафонова. Портофлотовский катер «Пилот» стоял впереди греческого сухогруза, и на фоне его чёрного носа казался игрушечным — почти таких же размеров, как якорь «грека», выпущенный из шлюза на толстой ржавой цепи.
Когда Котька ступил на палубу «Пилота», он снисходительно посмотрел на Вовку, этого моряка, в котором форсу на целый океанский лайнер.
«Ты — не Котька»
Из окна класса виден порт от нефтегавани до зелёных крыш судоремонтного завода. Сашка сидел на Котькином месте рядом с Герой и смотрел в окно. Он хотел найти катер, на котором сейчас Котька идёт в новый город, но белых катеров было много. Одни стояли у причалов, другие уходили за мол навстречу медленно ползущим к порту судам под иностранными флагами — это были лоцманские катера, третьи шли вдоль берега, развозя курортников по пляжам. Сашка смотрел в окно и завидовал Котьке. Изумрудное море искрилось, вдали колебался светло-коричневый берег. Воздух был таким чистым, что отсюда, с другого берега залива, были видны чёрные стойки поставленных в море сетей, и дальше — рыбачий совхоз: белые домики под черепицей, в одном из которых прошлым летом Сашка и Котька летом отдыхали с мамой.
— Байда, — сказала учительница, — почему ты смотришь всё время в окно?
Сашка повернул голову к доске и начал так смотреть на учительницу и так внимательно её слушать, что Клавдия Ивановна даже спросила:
— Байда, ты не болен?
— Нет, — сказал Сашка, вставая.
— Ну, садись.
Всё шло хорошо. На перемене к Сашке подошла его учительница и спросила как Сашкино здоровье.
— Болеет, — сказал Сашка. — Ангина. Лежит, не встаёт.
— А кто с ним?
— С ним? — переспросил Сашка.
— Я видела вчера твою маму, она сказала, что уезжает в Ильичёвск.
— Я с ним, — сказал Сашка. — Кормлю его, даю сок…
Учительница спросила, придёт ли в школу Саша в понедельник.
— Конечно, обязательно будет, — сказал Сашка. — Он уже ходит по комнате…
— Ты же сказал, что он не встаёт.
У Сашки стало жарко на макушке.
— Он когда лежит — тогда не встаёт, а когда встаёт — то ходит по комнате, — сказал Сашка. — Он будет в понедельник. Вот увидите. — И он начал уверять её в том, что Сашка обязательно будет в понедельник. Он так уверял учительницу, потому что она такая, что может после четвёртого урока прийти навестить больного Сашку, и сами понимаете, что может из-за этого получиться.
Весь следующий урок Сашка думал о том, где сейчас Котька.
В середине урока Гера подвинул Сашке записку. Сашка развернул её. В ней было три слова: «Ты — не Котька». Сашка поднял голову. Гера хитро улыбался. На рукаве у него была красная полоска, это означало — звеньевой. Ну, а если один из пионеров не явился в школу, послав вместо себя брата-близнеца, то звеньевому этого просто так оставить нельзя. Гера был вредным парнем. Сашка его знал по дому номер шесть на улице Жуковского. Там был большой двор, где мальчишки с трёх улиц обычно играли в футбол. У Геры единственного были настоящие бутсы. Может быть, он поэтому на всех покрикивал, даже на судью.
— А кто же я? — спросил его Сашка спокойно, как смог.
Гера ещё хитрее улыбнулся и написал на другом клочке бумаги: «У Котьки порезан палец».
Сашкиной макушке стало опять жарко.
Город — за кормой
«Пилот» в Ильичёвск пошёл не сразу. Случилось это так. Над портом раздался усиленный громкоговорителем голос диспетчера:
— «Пилот»! «Пилот»! Выйдите на связь!
Вахтенный штурман поднялся в рубку и включил передатчик, который, Котька знал, называется «Берёзкой». Затем тот же голос диспетчера сказал:
— На внешний рейд к «Лисичанску» идёт «Пилот».
Через несколько минут палубу и носовой салон «Пилота» заняли нарядные жёны и дети моряков.
Вовка стащил сходню к причалу, закрыл половинки дверей фальшборта на штырь, потом отдал кормовой швартовый конец, другой матрос — носовой конец, и «Пилот» задним ходом отвалил от стенки как раз под самым якорем «грека», развернулся и пошёл на выход из порта.
Котька сидел на корме у самого флага, смотрел, как он вьётся на ветру и как сквозь него просвечивает солнце. «Пилот» обогнул маяк — белую круглую башню, в основании которой был домик. Три ступеньки от двери вели прямо к воде. Здесь была привязана лодка. «Как лошадь», — подумал Котька. Окна домика были сделаны, как иллюминаторы на кораблях. Котька понял почему: в шторм волны бросаются к самой вершине башни маяка, и окна домика должны выдерживать их удары.
«Пилот» подходил к танкеру, стоящему на рейде. Машина заурчала тише. На «Лисичанске» опустили трап, «Пилот», раскачиваясь на волне, медленно подошёл к серой громадине танкера и ткнулся носом, увешанным резиновыми покрышками, в площадку трапа. На площадке стоял загорелый моряк в белой рубашке. На корме, облепив поручни, махали руками моряки. Они узнавали на «Пилоте» своих родных, что-то кричали и улыбались. И повар тоже выглядывал из двери камбуза, вытирал пот со лба, улыбался и сверкал белым как снег колпаком.
Загорелый моряк начал принимать детей с катера и передавать их дальше, другим морякам, те ещё выше, пока дети не оказались на большой, как футбольное поле, стальной палубе танкера.
Потом загорелый моряк помогал женщинам прыгать с катера на трап. Женщины волновались, потому что катер болтало на волне и трудно было попасть на трап ногой. Последняя женщина, наконец, перебралась на трап, загорелый моряк в белой рубашке махнул рукой и крикнул «спасибо». Вовка махнул рукой рулевому, «Пилот» дал полный задний, развернулся кормой и взял курс на Ильичёвск.
Подставив лицо струям воздуха, Котька смотрел на проплывающий мимо берег. В жёлтых полосках он узнавал пляж в порту, как обычно, пустынный и отгороженный от причалов бетонной крутой стенкой, пляж Комсомольский, бывший Ланжерон, с широкими ступенями, по краям которых стояли два больших серых шара. И Котька вспомнил, как этой зимой они с Сашкой не смогли повернуть санки в сторону и врезались с разгона в правый шар, в тот самый, на котором сейчас сидит мальчишка. Потом проплыли новые пляжи Отрады. «Пилот» поравнялся с земснарядом — неповоротливым кораблём. Он стоял на двух якорях, и от него до самого берега на понтонах шла толстая труба. Котька знал, что земснаряд намывает на берег песок со дна, и если бы не он, Одесса не начиналась бы с моря тонкой золотой полосой.
Город остался за кормой. Золотистый и фиолетовый, он замер на берегу, и Котька подумал, что таким видит город его папа, когда возвращается из рейса. Он, наверное, ищет их улицу, дом и, может быть, окно. Котька попытался найти хотя бы свой район, но не смог. Только корабли ещё можно узнать отсюда. По мачтам, по трубам. Далеко в море, на синей черте горизонта, он узнал чёрно-белый силуэт пассажирского лайнера «Тарас Шевченко». Котька знал, что «Тарас Шевченко» идёт к проливу Босфор, через Мраморное, Эгейское и Средиземное моря в Атлантический океан — к Антильским островам. Котька долго провожал взглядом корабль, пока тот не изменил курс.
