Нил Шустерман - Энси - Хозяин Времени
— Так ты это... веган, что ли? — спросил я.
— Не-е. — Он погладил живот в области желудка. — Я уже ел сегодня дохлую птицу, раньше. А ты?
Я пожал плечами, не желая вдаваться в подробности.
— В этом году мы празднуем День благодарения по китайскому календарю.
Он понимающе дернул бровью:
— Год Козы. Вкусно, наверно.
— Слушай, — сказал я, — а разве скейт-парк не закрыт на зиму? Или ты собрался сидеть здесь до весны?
Пих помотал головой.
— Юниброу сказал, что придет откроет спецом для меня сегодня. Но я ничего не не вижу никакого Юниброу, а ты нет?
Я присел рядом и прислонился к ограде. Разговор с Пихачом — что лучше может отвлечь от тяжких дум? Это же реальный взрыв мозга, все равно что играть в «Сапер», только не с компьютером, а с живым человеком. Мы заговорили о школе, и я был поражен объемом знаний моего собеседника в области личной жизни учителей — в ней он разбирался гораздо лучше, чем в преподаваемых ими предметах. Заговорили о пирсинге и о том, как кольцо в губе помогло ему отучиться от вредной привычки грызть ногти. Я кивал, делая вид, будто понимаю, какая связь между этими двумя явлениями. А потом разговор зашел о Гуннаре. Я рассказал о его скорой неизбежной кончине, и Пих опустил глаза, нервно ковыряя наклейку с черепом на своем шлеме.
— Ни фига се крендель, — проговорил он. — Но ничего же нельзя не поделать, если судьба не такая, правда? Все окажемся в списке у Толстушки с косой. — Он мгновение помолчал. — Только мне пока не о чем не беспокоиться, потому что я точно знаю, когда отправлюсь на грязевые танцы.
— То есть как?
— А вот так, — ответствовал Пих. — Знаю точно, когда гробанусь. Мне гадалка нагадала. Сказала, что свалюсь с палубы авианосца, когда мне будет сорок девять.
— Да ладно!
— Точно тебе говорю. Вот почему я собираюсь завербоваться в морскую пехоту. А то как же я навернусь с авианосца, если меня не там даже не будет?
С этими словами он встал и перекинул скейтборд через ограду.
— Ну хватит трепаться. — Он перелез на ту сторону с проворством геккона и поманил меня из-за решетки. — Давай сюда! Такие трюки покажу — пацаны себе все кости ломают, пока научатся.
— Лучше в другой раз. Спасибо за компанию.
— Бывай, — роняет Пих и отчаливает. Через мгновение он исчезает за бетонной стенкой, а потом я слышу, как колеса его скейтборда с визгом утюжат пандусы, покрытые скользкой корочкой льда. И плевать Пихачу на опасность, потому что он совершенно уверен: с ним еще тридцать четыре года ничего не случится.
* * *Я явился в ресторан вовремя, но чувство было, будто опоздал, потому что работа там так и кипела. Поскольку большинство столиков было зарезервировано на более позднее время, папа ожидал, что где-то часов до двух в ресторане будет спокойно. Он не хотел, чтобы я болтался без дела, потому что мое ничегонеделание, как правило, чревато печальными последствиями. Однако на такой наплыв случайных посетителей в выходной день никто не рассчитывал. Нельзя сказать, что ресторан был полон, но народу в нем оказалось достаточно, чтобы папа забегал как очумелый, а вслед за ним включила третью космическую и мама. Только сестренка Кристина безмятежно сворачивала салфетки в виде лебедей и единорогов и расставляла их на столах. В связи с праздником папа дал большинству своих работников день отдыха, а это означало, что на нас, его домашних, легла дополнительная нагрузка.
Папа трудится так, что устаешь насмерть от одного его вида. Он как циркач, у которого на шестах крутится десяток тарелок — должен все увидеть, всюду поспеть и все охватить. Думаю, это чрезмерное рвение проистекает из того, что папа никогда специально не учился управлять рестораном; когда все дело начиналось, в его активе были лишь голова, набитая великолепными рецептами, да богатый старый псих в качестве партнера по бизнесу, ни с того ни с сего решивший дать папе шанс.
— Старине Кроули так непросто угодить! — жаловался папа.
Кому и знать, как не мне: я проработал у Старикана весь последний год, среди всего прочего выгуливая его многочисленных собак. Когда-то мой папа вкалывал как проклятый на работе, которую ненавидел. Теперь он вкалывает как проклятый на работе, которую любит. Результат один: в конце рабочего дня он совершенно измотан и перестает что-либо соображать.
Короче, увидев, как я вхожу в ресторан, папа на несколько мгновений приостановил свою бешеную беготню, чтобы обнять сынулю и сделать ему мини-массаж загривка:
— Водоналивательные мышцы разогрел? — спросил он. Это наша местная шутка: после нескольких первых дней в качестве «водолея» плечи у меня сами собой загнулись вперед и никак не желали разгибаться обратно. Кто бы мог подумать, что наливать воду — работа, требующая такого напряжения мускулов.
— Ага, — ответил я.
— Хорошо, — сказал он. — Слышал? Скоро водолейство войдет в программу Олимпийских игр, и я рассчитываю, что мой сын станет чемпионом. — Он вручил мне передник, шлепнул по спине и вернулся к своей работе. Мне вообще-то нравится проводить с папой начало рабочего дня, пока стресс еще не довел его до состояния невменюемости.
Вскоре мой мозг отвлекся на разливание воды и уборку грязных тарелок, однако мысли о Гуннаре и об упавшем с Енота парне так и крутились где-то на задворках сознания.
Шесть вечера. Нахлынул второй вал посетителей, и я начал потихоньку закипать: представьте — таскаю все эти тарелки с едой, а у самого нет времени даже перекусить! И мама, и папа ради праздничка задействовали свои самые заветные рецепты, подходящие как к итальянской, так и к французской кухне: тыквенный пирог с пармезаном, роллатини из индейки au Vin — ну и все в таком духе. Я так оголодал, что не побрезговал объедками, которые убирал со столов, за что схлопотал от мамы по макушке. У обычных работников имеется законный перерыв каждые несколько часов, а мы, члены семьи, должны горбатиться как рабы на плантации. Нет, скажите — разве это жизнь?!
Ну, ношусь я, значит, с едой и водой, а сам ничего не могу поделать, все думаю: вот сидят здесь все эти обжоры, набивают брюхо, а бедный недотепа погиб, потому что не сообразил вовремя отцепиться от воздушного шара. А тут еще Гуннар. Как могут все эти люди жрать, когда кто-то в это время загибается от пульмо-как-ее-тамии?
Вот тогда это и случилось. Я наполнял стакан, и вода полилась через край. Я мгновенно отдернул графин, в результате чего часть ледяных кубиков выплеснулась в стоящую перед посетительницей тарелку.
— Ой! — пискнул я и как полный дебил принялся пальцами выковыривать кубики из бататового пюре с чесноком.
— ЭНСИ!
Как я уже говорил, папа, всевидящий и вездесущий, поймал меня с поличным, вернее, с поручным.
— Ты что это вытворяешь?!
— Я... я воду пролил... хотел только...
— Все в порядке, — сказала посетительница. — Ничего страшного.
Угу. Страшное еще впереди.
— Мы немедленно заменим вашу тарелку, — заверил отец. — Простите за причиненные неудобства. Ваш обед — за счет заведения.
К этому времени к столу подошли мама и другая официантка — убрать последствия моего безобразия. Папа сунул мне в руки тарелку с испорченной едой и указал на кухню:
— Марш туда и жди меня.
Он снова извинился перед посетительницей, а потом, может, и еще раз — я не в курсе, потому что уже стоял на кухне, очищал тарелку и ждал приговора. Ждать пришлось недолго. Через несколько секунд отец ворвался на кухню, дыша огнем и извергая серу. Денек для него выдался тот еще, и я понял, что он уже перешел на темную сторону Силы.
— Поверить не могу! Что ты наделал? Каким местом ты думал?!
— Папа, я просто воду пролил! Я же извинился!
— Просто воду пролил?! Ты сунул свои грязные клешни ей в тарелку! Ты хоть понимаешь, сколько инструкций санитарного надзора нарушил?!
Признаю, я заслужил взбучку, но это было чересчур.
В этот момент мама просунула голову в дверь кухни и прошептала громче, чем иные люди кричат:
— Что вы тут разорались! Весь ресторан слышит!
Но папу переклинило. Он продолжал греметь:
— Не понимаю, как можно так безответственно ко всему относиться!
— Да потому что мои мысли были в другом месте!
— Ты только посмотри на него! Когда ты здесь, твои мысли не имеют права находиться где-то в других местах!
— Ну так уволь меня, и все дела! — огрызнулся я. — Ах да, не можешь, потому что формально я здесь не работаю!
— Знаешь что, Энси? Иди-ка ты домой!
— Вот и отлично! И пойду!
И в качестве прощального салюта я обмакнул палец в большую кастрюлю с пюре из батата с чесноком и со смаком облизал его.
* * *Уже давно стемнело; шагая домой, я трясся от холода. Я надеялся, что Фрэнки дома — он как раз приехал из университета на выходные — и составит мне компанию, но он ушел куда-то с друзьями. Мне ничего не оставалось, как в одиночестве изнывать от тягостных дум.
