Стефан Каста - Зеленый круг
— Ты так считаешь? — спрашивает папа и, прищурившись, смотрит на крышу. — Надеюсь, теперь они лежат достаточно плотно.
Папа отматывает длинную полосу полотенец и вытирает с лица пот.
— Что ты читаешь?
Дина протягивает ему книгу.
— Интересно?
Дина кивает и улыбается. Они с папой нашли друг друга.
— Можете взять ее почитать. Я почти закончила. Она быстро читается.
— С удовольствием, — говорит папа. — Очень мило с твоей стороны.
Мама встает из-за стола.
— Подождите, — говорит она, — я схожу за фотоаппаратом.
Через некоторое время она выходит, неся в руке фотоаппарат с серебристым корпусом.
— Мы купили его на днях, но еще ни разу не пользовались.
Мама наводит на нас объектив, прищуривается и улыбается. «Щелк!» — раздается в ту же секунду.
— Как здорово! — восторженно кричит она и передает фотоаппарат нам с Диной. — Первый снимок!
Я смотрю на маленький экран. Вижу Дину, папу и себя, омлет по-крестьянски, развевающийся конец бумажных полотенец, книгу Дины, папину газету с кроссвордом, аккуратно сложенную пополам, голубые кисти сирени у нас за спиной, а за ними — фрагмент сада с красными и желтыми искусственными цветами на металлических стеблях. Я впервые вижу картину, от которой словно пахнет сиренью. Сегодня необычайно хороший день. Настоящий предвестник лета! Разве что-нибудь может пахнуть лучше сирени? Это один из последних цветков, оставшихся у людей. Поэтому неудивительно, что я забыла о запахах и вспомнила о них лишь сейчас, держа в руке фотоаппарат. Наверное, Дина почувствовала то же самое. Ведь она впервые у нас в гостях.
Вечером мы лежим и болтаем. В доме тихо. Папа разгадывает кроссворд. Мама смотрит телевизор. Субботнее спокойствие. Пуфф растянулся на кровати Дины и мурлычет. Предатель! Почему всем нравится Дина? Но тут я вспоминаю, что это просто потому, что она моя подруга.
— Ты мне нравишься, Юдит, — говорит Дина.
— Несмотря на то что веду себя как малолетка?
Дина мотает головой.
— Ты не такая, как все.
— А разве не все «не такие»? — спрашиваю я. — Ведь все не похожи друг на друга.
Дина снова качает головой. Она медленно гладит брюшко Пуффа. Он очень доволен.
— Нет, — говорит она. — Многие не такие. Я ненавижу это время. Наш мир катится к чертям, Юдит.
Я долго молчу, потому что не совсем понимаю, что она имеет в виду.
— Ты говоришь прямо как Бендибол, — наконец произношу я. Это единственное, что мне приходит в голову.
Вторник — день Марса
Пожалуй, я перескочу через несколько дней. Думаю, вы понимаете почему. Какой смысл их все перечислять? Они и так вам знакомы, ведь правда? Бендибол утверждает, что это лучшие дни. Больше всего на свете он любит будни, которые просто приходят и уходят, не принося с собой никаких событий. «В них заключена вся поэзия жизни», — сказал он однажды. Я ничего не поняла, но, по-моему, звучало это как-то вымученно. Когда я поделилась с ним своим мнением, он посмотрел мне в глаза и вздохнул: «Жизнь — это сон, Юдит. Сон с твоим участием. Разве это не чудо?»
Теперь я смотрю на это иначе. Если бы я тогда знала то, что знаю сейчас, я бы крепко его обняла и сказала: «Бендибол, ты гений! Ты разгадал тайну жизни!» Подумать только — ответом стал обычный вторник. Всего семь букв. В чем смысл жизни? Никогда бы не догадалась, что это — вторник!
Бендибол выглядит не как обычный преподаватель шведского языка. Он высокий и крупный, очень мужественный. Осанка как у швейцара. Но у него добрые и немного грустные глаза и прямой лоб. Одет он всегда старомодно: мешковатые бежевые брюки и желтая или зеленая клетчатая рубашка навыпуск. Он мил как медведь Балу, но когда сердится, его лицо становится красным как стоп-сигнал.
Бендибол без ума от Гуннара Экелёфа — если, конечно, вам известно, кто это такой, — и сыплет цитатами из его стихов. «Я живу в другом мире, но ведь и ты живешь в том же самом», — может сказать он, увидев меня в коридоре ранним утром. «Заберите меня отсюда!» — подумала я, встретив его впервые. Сейчас все наоборот. Когда слышишь эту фразу достаточно часто, она уже не кажется странной и непонятной, тебе словно открывается нечто новое, этакая дверь в другое измерение. Это до того здорово, что волоски на руках встают дыбом!
Мне бы тоже хотелось стать писателем. Написать что-нибудь новое, ни на что не похожее. Я размышляла: не к этому ли пытался подвести меня Бендибол? Иногда он говорит, что у меня есть дар: «Ты можешь писать, Юдит». Но я не знаю. Не чувствую, что моих слов хватит, чтобы описать все, о чем хочу рассказать.
Этот день, этот унылый вторник, начался действительно скверно. Всю ночь накануне Дэвид Бекхэм слал мне эсэмэски, но я ни на одну не ответила, потому что иногда просто не в силах выносить его треп. Утром Дэвид встречает нас с Диной и устраивает скандал.
— Чертова шлюха! — вопит он так, что эхо разносит его крик по всему коридору.
Он твердит, что я шлюха, снова и снова. Его глаза пылают ревностью. В коридоре, кроме нас, никого. Я просто стою и слушаю. Бывало и хуже. Но вдруг терпение лопается у Дины — она подходит к нему и с размаху бьет прямо в лицо. Не знаю, что произошло, — ее словно молнией ударило. Она рассвирепела. Дэвид Бекхэм пошатывается и замолкает. Он изумленно смотрит сначала на меня, затем на Дину. Тут она бьет его снова. Звук удара эхом разносится по коридору. Я вижу, как у него из носа течет кровь. Еще удар, и еще один. Дэвид Бекхэм падает на колени и хватается руками за лицо. Его пальцы краснеют от крови. Дина пинает его, и он валится на бок.
— Проваливай ко всем чертям, Дэвид Бекхэм! — кричит она.
По коридору бегут ученики.
Дина просто обезумела. Она уже собирается снова наброситься на Дэвида с кулаками, как внезапно чьи-то сильные руки крепко хватают ее и оттаскивают в сторону.
— Дина, успокойся сейчас же!
Я слышу голос Бендибола. Вижу, как к нам на всех парах несется Гун-Хелен. Пронзает нас с Диной острым, как осиное жало, взглядом, присаживается около Дэвида и обнимает его.
— Он первый начал! — кричу я.
— Успокойся! — говорит Бендибол.
— Как ты, Дэвид? — спрашивает Гун-Хелен.
Дэвид медленно отнимает руки от лица. Пристально смотрит на кровь. Потом на меня.
— Чертова шлюха! — кричит он, но уже не так уверенно, и заходится истерическим плачем…
Четверг — день Юпитера
Какой сегодня день? Кажется, четверг… Разве это важно? В любом случае это совершенно другой день, поэтому он вполне может быть четвергом. Ведь четверг ненамного лучше, чем унылый вторник. Габриэль с Диной сидят в кафетерии и болтают. Я возвращаюсь из кабинета Гун-Хелен. Мы «побеседовали», как она это называет. Хорошо, что Гун-Хелен понимает, как обстояли дела на самом деле, что Дэвид начал первым. Хуже всего, что теперь я считаю Дэвида полным дерьмом — не собираюсь даже смотреть в его сторону. Я знаю, что он раскаивается. Знаю, что он не так уж виноват. Дэвид просто такой взбалмошный. Похоже, я уже об этом упоминала. Но сейчас и это не помогает. Я вижу Дину и Габриэля вместе и понимаю, что так и должно быть. Они сидят голова к голове и, кажется, совершенно растворились друг в друге, в своей беседе. Скорее всего, обсуждают какой-нибудь фильм или лежащую на столе книгу. Габриэль любит обсуждать фильмы и сцены из них, а книга для него — лишь прелюдия к любимой теме. Теперь я понимаю, что у них с Диной немало общего.
— Привет, — говорю я.
Они неохотно отвлекаются от своего «семейного» счастья.
— Как все прошло? — спрашивает Дина.
— Всё о'кей, — отвечаю я. — Гун-Хелен знает, что это виноват Дэвид.
— Его оставят?
— Само собой.
Становится тихо. Мне кажется, что следующий вопрос кружит над нами в воздухе, прежде чем Дина задает его.
— А меня?
Я пожимаю плечами.
— Не дергайся. Я же рассказала, как все было на самом деле.
Дина вопросительно на меня смотрит.
Я догадываюсь, о чем она сейчас думает. После ссоры с Дэвидом она рассказала мне о себе. О том, что подвержена перепадам настроения, которые не в силах контролировать. Когда она начинает злиться, любая мелочь может довести ее до такого бешенства, что ей хочется лишь бить, бить и бить… пока что-нибудь не разобьется. Но иногда агрессия Дины направляется против нее самой. Тогда в ней словно рвется невидимая струна. Звуки замолкают. Жизнь теряет смысл. Однажды она чуть не покончила с собой. Скальпелем своей мамы. Я не стала рассказывать об этом Гун-Хелен. Хотя наверняка она в курсе.
Я встречаюсь взглядом с Диной и медленно качаю головой.
— Жаль, что все так глупо получилось, — говорит Габриэль.
— Ты поговоришь с Дэвидом? — прошу я его.
— О'кей, — отвечает Габриэль, а сам смотрит на Дину. Внезапно до меня доходит, что они хотят поговорить совершенно о другом. Какое-то время они сидят молча.
