Владимир Добряков - Вредитель Витька Черенок
Когда Костя, вымытый и подобревший, с зачесанным соломенным чубом, появился на веранде, Эдик долгим взглядом посмотрел на него и, словно подводя итог своим мыслям, проговорил:
— Вот что, Константин Сомов, будем менять политику.
— Какую политику? — не понял Костя.
— А такую: Данке объявим перемирие. Временно, конечно, — поспешил добавить Эдик. — Да, надо сделать так, чтобы она считала нас своими друзьями… Ничего не поделаешь, — вздохнул Эдик, словно это ему было очень неприятно. — Иначе нам ничего не узнать. Понимаешь?
— Ага, — кивнул Костя. По его лицу не было заметно, что он огорчен неожиданным «изменением политики».
Вежливые мальчики
До чего ж въедлива эта пыль! Всего какой-то час покаталась вчера на велосипеде, а грязи на колесах — будто месяц не вытирала. Хоть бы дождик прошел. Просто дышать нечем.
Данка потерла тряпочкой обод — из-под бурого слоя пыли заблестел голубой никель. Еще потерла — каплей огня сверкнуло солнце. Данка улыбнулась. Она любила яркое и красивое…
Через несколько минут переднее колесо уже сияло, как новенькое. Она принялась за второе, когда на улице послышались удары по мячу. Рядом с забором играли в волейбол двое мальчишек, что жили напротив. Данка, вытирая спицу, лишь на секунду взглянула на них. Эти мальчишки были ей противны. Особенно высокий. С виду он, правда, интересный — смуглый, глаза черные. Но как бывает обманчива внешность! Он же наверняка эгоист, злой и высокомерный…
Но что это? Кажется, сюда залетел мяч?.. Данка посмотрела в угол двора, где высоко поднимались длинные шеи крапивы. Да, вот и мальчишки подошли к забору, смотрят в ту сторону. Данка бросила тряпку: «Ну, я им сейчас покажу королеву Марго!»
И вдруг у забора послышался тихий, жалобный голос:
— Девочка, извини, пожалуйста, мы очень просим — подай нам мяч.
Она не поверила своим ушам. Те ли это мальчишки?.. Нет, правильно — те. И смуглый, в синей рубашке, и другой — пониже, с соломенными волосами. Это он и говорил сейчас. Ну, если так вежливо просят, тогда другое дело.
— А куда упал мяч? — привстав на цыпочки и вытянув тонкую шею, спросила Данка.
— Кажется, он в крапиву укатился, — ответил смуглый. — Разреши, пожалуйста, мы сами достанем. А то ты можешь обжечься.
Она совсем растерялась. И это говорит тот нахальный, высокомерный мальчишка?! Да что с ними сделалось?
— Пожалуйста. — Она чуть наклонила голову. — Входите. Дверь не заперта.
— Спасибо, — поблагодарил Эдик, входя во двор.
А дальше произошло такое, что даже Костя, готовый, кажется, ко всему, разинул от удивления рот.
— Мяч вон там, — Эдик показал рукой в самую гущу крапивы и, не раздумывая, решительно зашагал туда. А на ногах у него — только тапочки. Короткие штаны выше колен.
— Куда ты? — испуганно закричала Данка. — Я палку принесу.
Эдик будто не слышал. Сотни мельчайших иголочек впились в его кожу, но он не отступил. А потом, держа мяч в руке, он так же спокойно вышел из крапивы.
Данка смотрела на него изумленно, с ужасом.
— Зачем ты?.. Очень больно?
— Терпимо, — чуть покривив губы, ответил Эдик.
На самом деле терпеть уже не было сил. Ноги покрылись пятнами, их пекло, как огнем. Эдик наклонился, потер обожженную кожу руками и с улыбкой проговорил:
— По крайней мере, ревматизмом не заболею.
Глаза у Данки были все еще широко открыты.
— Но все равно — из-за мяча лезть в крапиву…
Пора было переводить разговор на другое. А то получается так: мяч достали, вроде и оставаться больше незачем. Это в расчеты Эдика не входило. Не для того он старался так точно забросить мяч в крапиву.
— Какие у вас хорошие качели, — сказал Эдик. — Разреши, пожалуйста, немного покачаться?
— Пожалуйста. Только они так противно скрипят. Я совсем не качаюсь.
Действительно, пересохшие железные петли издавали неприятный, пронзительный скрип.
— Это легко поправить, — осмотрев петли, сказал Эдик. — Разреши, я сделаю?.. Минуточку, сейчас вернусь.
Выбежав за калитку, он кинулся через улицу к дому. На террасе, скрипя от боли зубами, он всласть начесал ноги, а потом обмыл их холодной водой, Стало чуть легче. На кухне Эдик зачерпнул из банки маргарина и побежал обратно.
«Вылечить» качели оказалось делом одной минуты. Смазанные жиром, петли теперь не издавали ни звука.
— Садись, — Эдик приветливо улыбался, предлагая Дакке покачаться.
— Но ты сам хотел.
— Ну… — замялся Эдик. — Я могу и потом… Ты же — девочка.
Данка опустила ресницы и, подобрав сарафан, уселась на доску.
— Не будешь возражать, если мы тебя раскачаем? — спросил Эдик.
— Не буду, — чуть кокетливо ответила она.
А Костя все не мог справиться со смущением. Он завидовал Эдику — как тот легко и непринужденно разговаривает с ней! А своим героическим поступком он, конечно, просто поразил ее. Еще бы, чуть ли не босиком отправиться в крапиву! «Сейчас я тоже скажу ей что-нибудь приятное», — думал Костя.
А Эдик, раскачивая качели, лихорадочно соображал в эту минуту, как приступить к главному, ради чего они сюда пришли. И вдруг у крыльца он увидел прислоненную к стене лопату. «Та самая лопата!» — с волнением подумал он.
— Этот столб немного расшатался, — сказал Эдик. — Можно, я возьму лопату и укреплю его?
Он не стал ожидать разрешения — поспешил к крыльцу.
Лезвие лопаты было гладким, блестящим. Да, именно этой лопатой сегодня ночью копал тот человек.
— Какая блестящая лопата, — вернувшись к качелям, проговорил Эдик. — Вы, наверно, ею огород вскапывали?
— Мы? — удивилась Данка, взлетев высоко вперед. — И не думали, — добавила она, взлетев так же высоко назад. — Ой, хватит! У меня голова закружилась.
Это Костя перестарался. Он все смотрел на ее такое раскрасневшееся сейчас и задорное лицо, на смеющиеся глаза и готов был хоть целый день раскачивать качели.
А Эдик даром времени не терял. Поцарапал полированное лезвие лопаты ногтем и хитровато подмигнул:
— Неправда, копали. Видно же.
— Да что ты! — засмеялась она. — Зачем мне обманывать?.. Возможно, наша хозяйка копала, но она уже неделю как уехала.
— Возможно, — нарочно согласился Эдик и выразительно взглянул на Костю: видишь, какое дело, — девчонка ничего не знает.
Но Костя, наверное, не понял его взгляда. «Какие у нее прямые и тонкие пальцы», — думал он.
— А скажи, пожалуйста, — Эдик продолжал гнуть свою линию, — чего это у вас окна закрыты? Такая духота, а вы закупорились. Забавно!
— Ничего не забавно! — Данка склонила набок голову. — Это потому, что мама варила варенье… Что, не понимаете?.. — Глаза ее смотрели насмешливо. — Эх, недогадливые! Очень просто: на сладкое летят пчелы. Вот мы и закрыли окна… Хотите, пенками угощу? — сказала она. — Вкусные! Клубничные. Я ела, ела — больше не могу… Сейчас принесу.
Она ловко спрыгнула с качелей и убежала в дом.
— Все атаки отбила, — мрачно произнес Эдик. — Надо что-то другое придумать… — Он уставился в одну точку и вдруг улыбнулся, воскликнул: — Колоссально! Вспоминай какого-нибудь знаменитого человека. Ну, артиста, писателя…
— Михалков, — сказал Костя.
— Не подойдет. Его все знают. Надо, чтобы не очень известного.
— Штепсель.
— Мал ростом. И тоже известный. Сто раз по телевизору выступал… Ага, порядок! Чухрай.
— А кто это?
— Ты не знаешь Чухрая? — удивился Эдик. — Хотя правильно: режиссеров плохо знают. Это не артисты…
— Мальчики! — выпорхнула из дверей Данка. В руках она держала тарелку, полную розовых пенок. — Из одной тарелки будете есть?
— Спасибо, мы не хотим, — покраснел Костя.
— Никаких спасибо! Ешьте, и все! Увидите, какие вкусные. Идемте в беседку…
«Пока все отлично, — подумал Эдик, почесывая на ходу под коленками. — Только бы ноги так не пекло… Ну, ничего, переживем. Сейчас я ее куплю…»
Эдик уселся на скамейке, взял ложку и, помявшись, сказал:
— Как-то неудобно получается. Ты вареньем нас угощаешь, а мы даже не знакомы… В общем, это мой друг Костя, я — Эдик. Ну, а тебя мы знаем, как звать, — Дана. А фамилия — Чухрай.
Данка фыркнула.
— Абсолютно все правильно, за исключением того, что моя фамилия не Чухрай, а Деревянко.
Эдик хорошо разыграл роль: на его лице было и удивление, и недоверие.
— Извини, но меня не так легко провести. Твоя фамилия — Чухрай. И пожалуйста, не отказывайся. Сегодня собственными глазами видел его с тобой. Ага, попалась! Сразу бы и говорила, что твой папа — знаменитый кинорежиссер Чухрай. Лауреат Ленинской премии. Он поставил «Балладу о солдате», «Чистое небо»… Я его сразу сегодня узнал. Совсем недавно я видел его в парке культуры, он рассказывал о своей работе.
