Андрей Жвалевский - Я хочу в школу
Кошка результат одобрила, Димка смирился.
Дима был не очень доволен происходящим. Он читал в интернете про то, как состарить бумагу, и морщился.
– Это все несерьезно, – бурчал он, – нас раскроют. Нам нужно нормальное оборудование… Нам нужны серьезные специалисты… Нам нужны…
Тут Димка задумался.
– Слушайте, давайте общий сход объявим! Пусть все, кто хочет, из 34-й школы, приходят и помогут. Вдруг, у кого-то родители…
– Умеют документы подделывать? – перебила Диму Аня.
– Не надо всех звать, – поморщилась Кошка, – растреплют. Давайте только лидеров групп соберем. Мне кажется, был проект по истории нашей школы. Только я не помню у кого.
– А соберемся в пиццерии! – радостно заявила Аня. – Ну что вы так на меня смотрите? Там просто думается хорошо! Ну и вкусно…
Официанты уже привыкли к странным школьникам, которые сдвигают столы и с загадочным видом, чуть не сталкиваясь лбами, шепчутся, иногда срываясь на крик. Но вели они себя прилично, заказывали достаточно, поэтому никаких претензий к ним не было. Столы сдвинули, принесли недостающие стулья, горку тарелок и столовых приборов, а также пару пачек сока и стаканы.
Школьники подождали, пока отойдут лишние уши, и Женя, на правах старшего, рассказал лидерам остальных групп все, что удалось выяснить о судьбе 34-й школы.
– То есть картина получается такая, – решил резюмировать Женин рассказ Саша, лидер Динозавров, – у школы было финансирование, была «крыша». Деньги кончились, крыша улетела. Поэтому и проверки сразу, и программа не соответствует…
– Мы думаем, что не в этом дело, – перебила его Кошка, – а в том, что здание стоит в центре города, сад очень много места занимает. Как только улетела «крыша», тут же нашлись охотники построить здесь что-нибудь. Дома или торговый центр.
Тут принесли пиццу, и школьники принялись молча жевать. И думать.
– У нас был проект по истории школы, – сказал Сергей, лидер Дельфинов, – но там не за что зацепиться. Фундамент у здания 18 века, но сам дом в 19 веке перестраивался. Последняя хозяйка усадьбы Анна Ордынцева ничем не примечательна. Про нее вообще никто ничего не знает, портрет не сохранился. Даже неизвестно, где она похоронена и похоронена ли вообще.
– Как это? – спросила Анечка.
– У Ордынцевых было пятеро детей. Анна средняя дочь, у нее два старших брата и две младшие сестры. В Петербурге у них были родственники, и Ордынцевы отправляли дочерей на сезон туда, чтоб выдать замуж. Обе сестры Анны это благополучно сделали и остались жить в Питере[1], а братья стали военными и тоже где-то жили… Не помню где, да это и неважно. А Анна так и не вышла замуж.
– Жаль, портрет не сохранился, – задумчиво сказала Кошка.
– Думаешь, она была некрасивая? – спросила Аня.
– Думаю, она была не такая как все, – отрезала Юля.
– Так вот, – продолжил Сергей, – после смерти родителей Анна осталась в усадьбе одна. И она поехала к сестрам в Питер. И не вернулась.
– Там осталась? – спросил Женя.
– Да в том-то и дело, что неизвестно. Она уехала, и с тех пор про нее не было никаких вестей. Завещание она не оставила, никаких распоряжений прислуге не давала. Через несколько лет после того, как она уехала, тут появился сын одной из ее сестер. Оказалось, что в Питер она не приезжала, а родные беспокоятся, что от сестры нет никаких вестей.
– Погибла по дороге?
– Возможно, – пожал плечами Сергей. – Прошло несколько лет, и никто не нашел никаких следов. В усадьбу еще пару раз приезжали дети сестры и даже жили тут недолго. Наверное, тогда и забрали отсюда все документы и портреты. Если они были.
– А потом?
– После революции здесь сделали школу. И она вполне успешно просуществовала до середины двадцатого века, а потом дом пришел в негодность и школу закрыли. Усадьба стояла заброшенная, пока спонсор не выкупил ее и не сделал из нее нашу 34-ю школу. Поэтому, кстати, дом особой исторической ценности не представляет. Фундамент настоящий, и даже внешний вид здания сохранен, но всё перестраивалось. Там, где спортзалы, были каретные сараи, а там, где бассейн, флигель для прислуги. Только сад настоящий, подлинный. Старым деревьям больше ста лет, мы проверяли.
– Эх, – вздохнул Женя, – вот если бы в этом доме жил Костевич[2]… Или хотя бы бывал…
– Ага, и устраивал там тайные декабристские сходки, – хихикнула Аня.
– Про Костевича мы делали проект, – подала голос «цветочная» Лиза, – про него известно всё и даже больше. Мы в его доме-музее проторчали почти месяц, всё хотели найти какую-нибудь сенсацию, да так и не смогли. Зато сохранилось много его личных вещей, писем, бумаг. Даже пачка чистой именной бумаги в хранилище есть, так что если от его имени нужно письмо написать, так это не проблема, – хмыкнула Лиза.
– Он когда в Сибирь попал? – спросил Женя.
– Как все, в 1825 году, был приговорен к каторге на пятнадцать лет и вечному поселению в Сибири. За ним поехала жена. Она вроде сначала в Европу отправилась, а потом неожиданно оказалась в Сибири. А, кстати, – вспомнила Лиза, – единственная загадка, которая есть у исследователей жизни Костевича. В церковной книге, в Иркутске, сохранилась запись о браке между С. А. Костевичем и Анной с неразборчивой фамилией.
– Когда? – спросила Кошка.
– Аж в 1860 году.
– Так он уже старенький был совсем!
– Да, он через год умер. Но странно то, что наследников у него не было и других Костевичей в Иркутске тоже не было. В конце концов решили, что могла быть и заезжая свадьба…
– С Анной? – спросила Аня. И добавила страшным шепотом: – ВСЁ СХОДИТСЯ!
У нее было такое лицо… Птицы уже знали, что когда Аня такая, она может изобрести все, включая вечный двигатель.
– Это наша Анна приехала к нему в Иркутск, – сообщила Анечка.
Школьники некоторое время переваривали информацию.
– Зачем? – спросил Дима.
– Любовь, – мечтательно ответила Аня.
Женя встрепенулся.
– Послушайте, – сказал он, – и правда, все сходится! А на ком был женат Костевич?
– На Татьяне Мироновой, – ответила Лиза. – Про нее в девичестве мало что известно, да и после свадьбы она больше по балам ездила, чем хозяйством занималась. Красивая была очень. А вот в Сибири она круто изменилась, работала много, школу открыла.
– Аня права, это была не она! – заявил Женя. – Костевич женился на красотке…
– На богатой красотке, – перебила его Лиза.
– Тем более! – обрадовался Женя. – Он женился на богатой красотке, и, значит, он ее не любил.
– Нормально! – возмутилась Юля.
Женя отмахнулся.
– А была у него любовь. Тайная. Любовь всей жизни. Анна Ордынцева. Она его, естественно, тоже очень любила, поэтому и не вышла замуж в Питере, как сестры, а вернулась сюда, чтобы быть с ним рядом.
– И когда она узнала, что его сослали в Сибирь, то поехала следом! – выкрикнула Анечка.
– Нифига себе, – пробормотала Лиза. – Точно! А жена в Европу уехала. Зачем ей муж-декабрист?
– А Анна представилась в Сибири его женой.
– А обвенчали их, когда стало известно, что жена Костевича умерла, – сказал Женя.
– А как стало известно?
– Письмо получил, – сказала Лиза, – от дальнего родственника. Кстати, в это время в Иркутске губернатором был уже Муравьев, он вполне мог знать про обман, но покрывать его.
– Ох, не знаю, – недовольно сморщил нос Димка. – Как-то все… бездоказательно, на голой логике.
– Так мы для чего тут собрались?! – Кошка даже привстала над столом. – Чтобы эти доказательства добыть!
– Или сделать, – добавил Молчун, притаившийся в углу.
Теперь, когда с помощью Цветов удалось добыть настоящую бумагу декабриста Костевича (правда, всего один лист), проблем с подделкой стало меньше. Но совсем они не исчезли. Нужно было написать собственно письмо.
Долго спорили о том, что это за письмо должно быть. Кошка требовала кучу писем обо всем, «чем больше, тем лучше». Димка настаивал на деловом послании, Женя – на трагическом признании в любви, Анечка ныла, чтобы быстрее начинали работать. Молчун сидел в интернете – изучал аналоги.
Решили, что письмо будет и любовное, и деловое одновременно. Написанное Костевичем уже из ссылки… нет, с каторги. Хотя нет, с каторги нельзя, они там были без права отвечать на корреспонденцию. Получать могли, а отвечать – только когда выходили на поселение. Значит, из ссылки.
– И пусть он просит ее приехать! – настаивала Кошка.
– Куда? – возмущался Димка. – В Сибирь? Он что, садист?
Даже романтически настроенный Женька решил, что это перебор. Компромисс получился такой: в письме декабрист упрашивает свою любимую не ехать. То есть раньше она ему написала, что приедет, а он в ужасе отвечает: «Ни за что! Зачем тебе губить молодость!?» А всю необходимую информацию можно пораскидать по тексту: про жену, которая с легким сердцем свалила в Париж; про жен декабристов, которые уже приехали и начали обживаться.
