Анвер Бикчентаев - Прощайте, серебристые дожди...

«В случае опасности немедленно докладывай мне. Уразумел? Исполняй». — «Есть исполнять!»

Я успел отшагать метров тридцать, не меньше, когда Туманов вышел на крыльцо и вдогонку крикнул: «Вскорости должен появиться один тип — так пропусти его, если с ним никого не будет».

Простоял я на посту около часа, не более. За это время выпил полфляги воды и разгрыз два сухаря — точно помню. А еще три оставил как НЗ. Пост как пост — в тени деревьев. Ты все видишь, а тебя никто. Кругом бабочки порхают, осы кружатся, трава благоухает. Благодать! Вдруг вижу, человек в рыжей шапке крадучись идет со стороны леса. «Его имел в виду Туманов или кого другого? — думаю. — Попробуй разберись! Пойти спросить бы, да ведь отлучаться с поста не положено. А может, Рыжая шапка не один?» Стал я наблюдать за ним из засады. Шел-шел Рыжая шапка, остановился возле огромной липы и полез в дупло. Что-то запрятал. Я подумал: что-то тут не так! Что это за человек с фокусами! Не выходя из тайника, окликнул как положено: «Стой, кто идет?» Тот чуть не пустился наутек. Но, услышав, как щелкнул автомат, передумал. Однако глазами так и шныряет, так и шныряет. Я решил: значит, у человека совесть не чиста…

«Оружие есть?» — спрашиваю. Рыжая шапка головой замотал — нету, мол. Я сам вижу, что нету при нем оружия. «Сюда шел? — на всякий случай спросил. «Сюда». — «Кто-нибудь ждет тебя?» — «Ждет», — ответил.

Азат сжал кулаки.

— Пропустить-то я его пропустил, как Туманов приказал, а душа болит. Ежели бы моя воля, задержал бы я эту Рыжую шапку и обыскал. Но перечить командиру не положено. Так простоял я минут десять, от силы пятнадцать. И тут стало мне невмоготу, беспокойство одолело, да и дупло не давало покоя. «Что он там припрятал?» — думаю.

Пошел на риск, подбежал к липе. Сунул руку в дупло — нащупал вещевую сумку. Раскрыл, а в ней немецкая пилотка, форма эсэсовского капитана и парабеллум…

Решил я, что надо доложить об этой находке Туманову, — вздохнул Азат Байгужин. — Пошел к дому. Ступаю на крыльцо, слышу, допрос идет.

«Как звать-то?» — спрашивает Туманов. «Андрей», — отвечает Рыжая шапка. «Тезка, значит. А по батюшке?» — «Борисович». — «Ну и ну! — удивляется Туманов. — Фамилия, может, Туманов?» — «Точно так, Туманов», — подтверждает Рыжая шапка.

Я осторожненько заглянул в дверь и увидел, как та женщина за спиной Туманова незнакомцу знаки подает. Что бы это значило?

«Кем работал до войны?» — спрашивает Туманов. «Заведующим хлебопекарней». — «Образование какое?» — «Ветеринарный окончил». — «Каким же образом, — вдруг зарычал Туманов, — ветеринар в пекаря подался?» — «Все по воле батюшки. Не захотел, чтобы я, единственный сын, в свинарнике пропадал!»

И тут Туманов расхохотался.

«Видишь ли, гад ты эдакий, — зарычал он и направил на незнакомца автомат. — Андрей Борисович Туманов — это я! Понял, негодяй? И про свинарник слово в слово говорил мой отец, а не твой. Эй ты, иуда! — прикрикнул он на женщину. — Поднимайся! Живо! Ты не только сама продалась врагу, а заодно продала им и мою биографию. Я бы мог тебя сейчас прикончить, но погожу. Обещаю тебе хорошую смерть перед строем партизан!»

Тут я решил, что самое время показать командиру находку.

Товарищ Туманов, увидев меня, рассвирепел пуще прежнего:

«Зачем пост бросил, а? Снимай ремень! Я тебя враз арестовываю!» Снял я ремень, как подобает арестованному. А он вопит: «Вон отсюда! На пост, сопляк!»

Так я направился на свой пост без солдатского ремня, как ходят арестованные. Я знал, что он запальчивый, — проглотив слезы, продолжал Азат. — Не прощал он, ежели человек не исполнял приказание, и все же обидно было мне… Я же не ради себя старался. Из-за него беспокоился. Пока я на Туманова обижался, время шло. Вдруг опять меня беспокойство одолело: думаю, чего ради я его одного там оставил? Вместе с этой… предательницей. И как она сюда попала? Неспроста, наверное. Тут вспомнилось мне, как умирала в партизанском госпитале жена председателя колхоза «Третий Интернационал». Знала, что погибает, а хоть бы раз пожаловалась или застонала! Даже умирая, она продолжала воевать: предупреждала, чтобы мы остерегались женщины с разными глазами. Я бы об этом и вовсе позабыл, если бы не встреча с Тамарочкой. Нет, думаю, хоть разок на нее гляну, тогда успокоюсь. Я ведь упрямый. Думаю, пусть меня расстреляют за нарушение приказа перед отрядом, все равно пойду погляжу на нее.

Пошел я к домику, потому что потерял власть над собой. Решил: дверь открывать не стану, а в окно погляжу. И увидел, как из дома с грохотом вылетела рама, из окна выпрыгнул Рыжая шапка. Вслед ему прострочил автомат. Он рухнул. Кинулся я во весь опор к порогу. Распахиваю дверь и вижу: возле окна на полу лежит Туманов, в его спине нож торчит, а вокруг лужа крови расплывается.

Бросился я к ротному, чтобы первую помощь оказать, — поздно. «Кто же всадил ему нож в спину? — подумал. — Не сам же!» Поворачиваюсь к женщине и вижу: она ко мне крадется, руки ее к автомату тянутся. «Руки вверх!» — закричал я и взял ее на прицел. Она побледнела, но руки поднимать не стала. «Ты что, спятил? — говорит она. — Ты думаешь, это я убила Андрея? Я пристрелила убийцу, гада проклятого…» Я растерялся, думаю, может, правда? Но почему тогда автомат лежит у ног Туманова? Взглянул ей в глаза, вижу: разные они у нее! Один карий, другой зеленый. Я раздумывать не стал. «Стой! — подаю команду. — Чего руки опустила! Она подняла руки и стала меня уговаривать: «Ты, милый, ошибаешься. Я разве могла убить Андрея? Сам подумай, я его любила! Я сюда пришла, чтобы аусвайс, паспорт немецкий, достать. Мне его вон тот пес, который за окном убитый лежит, обещал продать за три кило сала и две бутылки самогона. Если не веришь, глянь в корзину. Там и мой аусвайс, будь он проклят!»

Я не поверил ни одному ее слову. Ведь глаза у нес были разные. «Стань лицом к стенке! — приказал ей. — Ты ответишь нам за смерть командира…» И стал думать, как бы мне отсель вместе с этой сатаной выбраться. Ну, а тут как раз подоспели комиссар с Мишуткой.

Рассказав все, что произошло, Азат Байгужин вздохнул и поднял глаза на командира, словно говоря: теперь казни! Кругом я виноватый…

— В ее корзине мы обнаружили целый арсенал, — сказала Оксана Белокурая. — Яды и мины были замаскированы под куски мыла. Все это предназначалось для нашего отряда. Спасибо тебе, Байгужин, за боевую службу.

— Служу Советскому Союзу!

Оксана Белокурая сняла с себя поясной ремень и протянула Азату.

— Это тебе от меня. Поздравляю тебя с отличным выполнением боевого задания. О твоем подвиге я сообщу в Центральный штаб.

Вам, наверное, приходилось, встречаться с мальчишками и девчонками, которые с быстротой телеграфа разносят всякие были и небылицы? В партизанском отряде этим отличался Мишка-поварёнок. Кому, как не ему, знать, кто вернулся с операции? Кто ранен или убит? Кто получил письмо? Много и других подробностей он знал о каждом партизане.

Со всеми, кто приходил с котелком на кухню, Мишка, само собой, был накоротке.

С невинным видом, например, в тот день он спрашивал каждого:

— Слыхали про Байгужина? Разговор такой идёт, будто его к награде представляют. За что, спрашиваете? За то, что отличился в доме лесника.

— Нет, не слыхал, — отвечали ему. — Я только что вернулся с задания.

— По всему, ему медаль выйдет… — намекал Мишка-поварёнок.

С его лёгкой руки закружился-завертелся слух про награду. Попробуй тут разобраться, где правда и где ложь, если каждый человек от себя что-нибудь добавлял? К обеду медаль чудесным образом превратилась в орден. Не просто в какой-нибудь, а орден Славы!

Кто не мечтал, между прочим, о такой награде на войне?

Широкоскулый старшина Фёдор Ильич Сундуков, человек суровый и требовательный, протягивая под половник свой котелок, без улыбки спросил:

— Чего это ты, шалопай, куролесить языком вздумал? «Решил другу награду выхлопотать? Так, что ли? Орден Славы — твоя работа? Помалкиваешь? Вдруг язык проглотил, а?

— Да что вы, товарищ старшина, — не особенно твёрдо отнекивался Мишутка. — Не я это…

— Я ведь тоже знаю твои способности, пострел. Грех жаловаться тебе на свой язык. Накличешь беду, будет тебе шабаш, помяни моё слово. Ей-ей!

После предупреждения Сундукова Мишка-поварёнок прикусил язык. Да разве остановишь слух, если он пошёл разгуливать по всем отряду и о награде стало известно более чем одному человеку? Секрет существует, когда его одна-единственная душа на всём белом свете знает. Если две души — тайна уже не тайна!

Больше других просочившемуся слуху о награде обрадовался Махмут Загидуллин. Как-никак Азат Байгужин приходится ему земляком. Потому он раньше других и заскочил в партизанский госпиталь.

— Куда подевали моего знатного земляка? — громовым голосом спросил он.