Робин ЛаФевер - Теодосия и последний фараон
Я выбралась назад в узкий туннель и облегченно вздохнула, когда он увеличился настолько, чтобы можно было выпрямиться в полный рост. Поднявшись с четверенек на ноги, я зашагала намного быстрей и в считаные минуты уже добралась до отверстия, которое вело в туннель с поверхности земли.
Твердо решив, что об этом тайном ходе не должен знать никто, кроме меня, я опустилась на колени и осторожно высунулась наружу, посмотреть, нет ли кого-нибудь поблизости.
– Теодосия! – снова услышала я. Мамин голос долетал откуда-то слева, со стороны храма Хатшепсут. Я быстро выбралась наружу и побежала к противоположной стороне горы щебня.
– Мама! Это ты? Ты звала меня?
– Теодосия! – сказала мама, высунув свою голову из-за одной из колонн храма Хатшепсут. – Где ты пропадала?
Она поспешила мне навстречу. Она хмурилась, только мне было непонятно отчего – от раздражения или беспокойства.
– Я заснула в тени, рядом с осликами.
Я ждала, что мама сейчас спросит, хорошо ли я себя чувствую и не заболела ли опять. На худой конец, приложит руку мне ко лбу, чтобы проверить, нет ли у меня жара. Но мама лишь прищелкнула языком и принялась кричать своим помощникам, что нашла меня.
Увидев наш показавшийся впереди дом, я слегка воспрянула духом, но когда остановилась возле конюшни, Гаджи не вышел, чтобы принять у меня поводья и помочь сойти на землю. Недовольно вздохнув, я спешилась сама (слава небесам, ослики ближе к земле, чем кони!). Тут сзади и мама с Набиром подъехали.
– Где этот паршивец, ослиный грум? – пробормотал Набир, широкими шагами проходя на конюшню. – Эй, парень! Где ты там, вылезай!
В ответ – тишина. Гаджи так и не появился.
Ругаясь по-арабски, Набир расседлал маминого ослика. Я, уже встревожившись не на шутку, тоже вошла внутрь, посмотреть на стойло, в котором обычно спал Гаджи. Все его вещи были на месте, не было только их хозяина. И Сефу тоже не было.
– Простите, мисс, – сказал Набир, и я посторонилась, чтобы пропустить его. Набир прошагал мимо меня, неся в руках седло.
– Давайте я помогу, – сказала я переводчику. – Отчасти это моя вина, ведь это я первой предложила нанять Гаджи присматривать за осликами.
Но, если честно, я не столько хотела помочь Набиру, сколько задержаться подольше на конюшне. Отсутствие Гаджи начинало тревожить меня все больше. Или он все-таки принял предложение уаджетинов?
– Нет, нет! – возмутился Набир. – Мисс не должна мне помогать. Мисс может пойти домой вместе с матерью.
– Глупости, – твердо сказала я и пошла снимать седло со своего ослика. Да, только сейчас я поняла, насколько тяжелая это штуковина – седло! Кряхтя, я принялась снимать его с ослика, но смогла лишь своротить седло набок. Ослик – уставший и голодный – потерял остатки терпения и пустился вскачь по конюшне. Я, боясь упасть и разбиться, только крепче вцепилась руками в седло и волочилась, как прицепленная сбоку к ослику сосиска.
Прежде чем я успела пропищать «Помогите!», Набир уже оказался рядом, перехватил ослика, остановил его, а затем снял седло, предварительно отцепив меня от него.
– Простите, – чуть слышно пролепетала я. – Я только хотела помочь.
– Я знаю. У мисс доброе сердце, но Набир справится сам. Так ему будет даже легче.
Расстроенная своей неудачей с седлом и тем, что не могу дольше оставаться на конюшне, я двинулась к дому, поклявшись после ужина найти возможность вернуться и попробовать все-таки понять, куда мог уйти Гаджи.
После проведенного на слепящем раскаленном солнце дня было особенно приятно почувствовать царившие внутри дома полумрак и прохладу. Я медленно вошла в свою комнату и замерла, стоя на пороге. На моей кровати лежала записка.
Если быть точной, она лежала на моей подушке.
Я вздрогнула от неприятного предчувствия. Эта записка была зловещей даже на вид. И долго ли еще ко мне в комнату без приглашения будут заходить все кому не лень, черт побери?
Непослушными пальцами я взяла с подушки записку, сломала на ней черную восковую печать и начала читать:
«Если хочешь увидеть своего юного фараона живым, принеси Изумрудную табличку на жертвенник Хона в святилище Сети в Карнаке не позднее сегодняшней полуночи».
И вместо подписи – рисунок. Черная, свернувшаяся кольцами змея.
Глава двадцать первая. Обдумывается план спасения
У меня задрожали руки. Змеи Хаоса захватили Гаджи! Но как они вообще узнали о нем?
– Тео! – донесся из-за двери мамин голос. – Кое-кто из нас сильно проголодался. Поторопись.
– Да, мама, – автоматически ответила я. Пока я лихорадочно умывалась и спешно переодевалась в чистое платье, мои мысли разбегались в сотнях самых разных направлений.
Когда я пришла в столовую, мама уже сидела за столом. Увидев меня, она дала знак Хабибе подавать ужин.
– Ты выглядишь такой чистенькой и свежей, моя дорогая, – заметила мама, делая глоток из своего бокала.
– М-мм, да. Очень приятно смыть с себя дневную пыль, – рассеянно ответила я, садясь на свой стул.
Хабиба поставила передо мной и мамой тарелки, а затем вышла из комнаты. Страх за Гаджи так скрутил мне желудок, что в нем совершенно не осталось места для еды. Пожалуй, сейчас я не смогла бы проглотить ни кусочка.
А вот мама сильно проголодалась, она ела быстро, жадно, словно вернувшийся с работы портовый грузчик, смотрела только себе в тарелку, но при этом почти все время бросала короткие фразы, на которые я пыталась отвечать, вставляя в нужных местах нужные реплики. Однако мыслями я была так далеко отсюда, что в конечном итоге ничего у меня из этого не вышло.
– Тео, – сказала наконец мама, причем довольно резко.
– Да?
– Ты опять плохо себя чувствуешь? Ты совсем ничего не съела. И, гляди-ка, у тебя руки дрожат.
Я быстро положила вилку на стол и спрятала свои руки у себя на коленях.
– Руки у меня просто устали, вот и все.
– Но ты вся красная! – воскликнула мама.
Мне нужно было каким-то образом объяснить свое состояние, и, похоже, у меня просто не оставалось другого выбора, как только вновь прикинуться больной.
– Да, пожалуй, мне слегка не по себе, – слабым голосом «призналась» я.
– Ах, Тео, – сказала мама встревоженно и в то же время чуть раздраженно. – Если каждый раз после работы у тебя случается солнечный удар, может быть, тебе лучше вообще не выходить на раскопки? – нахмурилась она. – Ты сегодня шлем с головы не снимала?
Чувствуя себя бессовестной лгуньей, я грустно ответила:
– Нет, мама, не снимала. Мне очень жаль. Наверное, мой организм все еще никак не приспособится к смене климата. Но надеюсь, что хорошенько высплюсь сегодня и завтра утром снова буду как огурчик. – Тут для большей убедительности я изобразила, что зеваю. – Кстати, ты не рассердишься, если я уйду к себе? Очень хочется сегодня лечь пораньше.
– Хорошо, иди, – со вздохом согласилась мама. – Все равно мне нужно будет сейчас заняться своим дневником.
Мы встали из-за стола и вместе вышли из столовой. В коридоре мама повернула к своей комнате, а я в свою комнату пока что не пошла, решив, что, пожалуй, настало самое подходящее время для разговора с Хабибой.
Хабибу я нашла на кухне. Закатав черные рукава по локоть, она мыла тарелки. На кухне было жарко, душно, поэтому та часть лица Хабибы, которая виднелась в прорези ее паранджи, была красной и мокрой от пота. Мне вдруг стало очень жалко Хабибу, но я решительно отбросила это чувство в сторону, потому что на карту сейчас была поставлена, возможно, сама жизнь Гаджи.
– На кого вы работаете, Хабиба? – спросила я.
Она вскользь взглянула на меня и ответила.
– На вашу мать, юная мисс.
– А куда вы постоянно ходите тайком?
Тот кусочек лица Хабибы, который был виден, побледнел, а затем покраснел сильнее, чем прежде.
– Юная мисс сама не знает, о чем говорит, – напряженным тоном сказала Хабиба.
Тут я решила застать ее врасплох и выпалила:
– Что вы сделали с Гаджи?
– С кем?
– С мальчиком, который присматривает за осликами на конюшне. Что вы с ним сделали?
Взгляд Хабибы стал обиженным до крайности, и она сказала:
– Я? Ничего я с ним не сделала. А кто сказал, что я что-то сделала?
– Он пропал, Хабиба, и я подозреваю, что вы рассказали каким-то очень плохим людям, что этот мальчик живет здесь, и они пришли и забрали его.
– Нет! Это неправда! – Взгляд Хабибы стал встревоженным.
– Тогда скажите, куда вы уходите из дома, потому что в противном случае я буду считать, что вы встречаетесь с этими очень плохими людьми.
Мне было неловко и страшно оттого, что сейчас я вела себя с этой женщиной как ворвавшийся в дом громила, но что поделаешь, она была моим единственным ключом к загадке исчезновения Гаджи.
Хабиба взглянула в сторону входной двери.
– Мама ушла в свою комнату, – сказала я. – Она вас не услышит.
– Хорошо, – кивнула Хабиба. – Но у юной мисс есть и свои секреты, не так ли?
