Все о моем дедушке - Анна Мансо
Вечером дедушка позвонил мне.
— Дед, не надо ему ноги ломать. Нормальный мужик такой. Я к нему еще разок схожу.
— Рад за тебя. Хорошо, что тебе есть с кем поговорить. И что он не такой бестолковый, как я или твои родители — они люди хорошие, но очень уж много всего придумывают себе.
— Неохота мне, конечно, но я к нему схожу.
— Вот и славно. Худшее еще впереди, малой. Всё только начинается.
— Ты о чём?
— Охотничьим псам мало впиться добыче в бок — они еще должны притащить ее хозяину, чтобы пристрелил. Короче говоря, ждем. А ты пока походи к психологу.
Слова деда меня встревожили. Но меня уже не тянуло читать газеты, слушать радио или смотреть новости. Перед сном я отключил все оповещения, которые настроил, чтобы узнавать о новостях по дедушкиному делу сразу, как только они появляются.
Я на всё махнул рукой. Будь что будет, просто постараюсь, чтобы меня это не задевало. По крайней мере, задевало поменьше. Я решил, что на следующий день пойду в школу и сделаю всё, чтобы моя жизнь снова мне принадлежала. Или хотя бы видимость такой жизни, чтобы дотянуть до конца года без лишнего внимания.
16
Я ходил к Максу по средам. Вначале мне даже нравилось. Я рассказывал, что происходит у меня в жизни, а он слушал. Начинал он всегда с одной и той же фразы:
— Давай заголовок.
И я размышлял, пока мне не приходила в голову фраза, которая выразит, как прошла моя неделя.
— Ненормальный фрик возвращается в школу и доживает до пятницы, не взорвавшись.
Вторая неделя:
— Каноседа уже не псих, а просто тихий безобидный фрик, который не общается ни с кем, кроме трех своих фриковатых друзей.
Третья неделя:
— Всё под контролем. Сдал английский, каталанский и испанский, а математику — нет, потому что учитель не считает, что я заслуживаю особого отношения.
На четвертую среду у меня возник соблазн прогулять сеанс. Совсем не было настроения торчать в кабинете у Макса и придумывать, про что ему рассказать. В школе меня оставили в покое, и я жил как живется. А во внешнем мире журналисты сосредоточились на лесном пожаре в Таррагоне — его с большим трудом потушили, двое пожарных сильно пострадали и попали в больницу. Их пожарная машина угодила в аварию, и они жаловались на устаревшее оборудование и недостаток финансирования. В ток-шоу дедушку уже почти не вспоминали, появилось новое развлечение: обвинять политические партии (в каждой программе — разные) в пожаре, в том, что его не сразу смогли потушить, в аварии с пожарными и во всём остальном.
Дома сейсмическая активность тоже пошла на спад. Я подслушал один разговор дедушки с отцом, о том, чтобы перечислить куда-то нужную сумму и закрыть тему. Судя по их тону, деду больше ничего не угрожало. Конечно, ему больше не руководить фондом, но это не так уж страшно — всё равно ему по возрасту давно пора быть на пенсии. Ну да, его (и мое) положение в обществе уже не будет прежним — он теперь навсегда отверженный, и к нему не вернутся друзья, которые перестали ему звонить, чтобы никто не подумал, будто они тоже замешаны в его махинациях. Безусловно, он перестанет быть одним из самых влиятельных людей в Каталонии. Но в тюрьму его не посадят, и жить он будет спокойно. Не так роскошно, как раньше, — чтобы откупиться, ему придется продать что-то из недвижимости — дом в Барселоне, или в Серданье, или на Коста Брава, или на Менорке, — но с голоду он не умрет.
Какой смысл был моим родителям или школе оплачивать мне психолога? В общем, в тот день я дошел до Макса только затем, чтобы сказать ему, что больше не приду. Но тут, к моему удивлению, из лифта мне навстречу вышла Клара.
Мы застыли, молча глядя друг на друга, и я первым вслух произнес очевидное:
— Макс.
Она кивнула.
— Хожу раз в месяц. В школе посоветовали.
Я хотел было уже войти в лифт. Клара ушла бы, и мы бы сделали вид, что не заметили друг друга. Но тут Клара подмигнула и сказала:
— Швейцария.
Я засмеялся.
— Швейцария, Швейцария, не беспокойся.
И вот вместо того, чтобы сесть и рассказать Максу, что мне уже не хочется продолжать наши терапевтические сеансы или как оно там называется, я предложил Кларе пойти погулять.
— А Макс?
— Ты знаешь, что-то я вдруг себя нехорошо почувствовал. Потом позвоню ему.
Консультация находилась на площади Жоакима Фольгеры, и мы оттуда пошли по улице Бальмеса до Грасии, а по пути обменялись своими историями о том, почему нас отправили к Максу. В моем случае всё было очевидно: родители и школа боялись, что я с ума схожу, и хотели убедиться, что кто-нибудь покопается в моих мозгах. Про Клару тоже нетрудно было догадаться. Я решил, что она стала ходить к Максу после смерти матери, и она подтвердила, что так и есть. Мы чуть ли не в первый раз об этом заговорили.
— Это всё из-за мамы. Я ничего, справляюсь, но отцу так спокойнее — что я хожу к психологу.
— Ты общаешься с кем-нибудь из той школы?
— Так, с парой подруг. Но всё реже и реже.
Она говорила об этом так же непринужденно, как будто рассказывала, сколько километров пробежала на тренировке, и меня это удивило. Тут начался дождь, и я пригласил ее в гости — мы были неподалеку от квартиры отца, а мне там как раз была очередь ночевать. В квартире мы оказались вдвоем, отец уехал из Барселоны на встречу по работе и вернуться должен был только поздно вечером. Мы пошли ко мне в комнату и уселись на кровати. Клара уже пару раз тут бывала, ей у меня нравилось. Она уставилась на телевизор, висящий на стене.
— Эти придурки, которые видео сняли, были правы: ты тот еще мажорик. У нас с сестрой одна комната на двоих, и та вдвое меньше, чем у тебя, — подколола она меня.
— Эх, была бы у меня та дедушкина кредитка, я бы тебе купил новую квартиру. Но ее заблокировали. Извини, не получится.
— Жалко.
— Пускай Начо тебе купит…
— Эй, чувак, с чего это мне кто-то будет что-то покупать! Я сама себя буду обеспечивать.
— Но Начо-то может помочь… Авиаконструкторы знаешь сколько зарабатывают, — сказал я и толкнул ее в бок.
— Тихо, я так на пол упаду.
Она толкнула
