Все о моем дедушке - Анна Мансо
Я не стал ждать, что он ответит. Просто потащил Клару за собой, хлопнул дверью и вскочил в лифт. Отец выбежал из квартиры, но лифт уже двинулся вниз, и он увидел только наши лица через решетку.
Клара отправилась вместе со мной на квартиру к моей матери. Возвращаться к отцу я не собирался, а мать, к счастью, не уехала в командировку. Дома ее тоже не было. Видимо, задержалась в офисе, но ключи у меня были. Я решил, что объясню ей ситуацию, когда она вернется, а по дороге написал сообщение, что еду к ней. Не хотел, чтобы у меня получилось как у Лео: он однажды зашел к матери не в тот день и застал ее полуголой, в ядовито-зеленом лифчике, в обнимку с каким-то мужиком на диване. Мать ответила мне сразу: «Буду поздно. Ужинай без меня. Приготовь что сам захочешь. Целую».
Никаких вопросов. Никакого любопытства. Как раз то, что мне было нужно в этот день.
Отец звонил мне три раза, и, чтобы он меня больше не дергал, я отписался: «Ночую у мамы».
Клара не хотела оставлять меня одного. Я был на нервах и не в себе. Не настолько, чтобы снова превратиться в зверя-мутанта, как в то достопамятное утро в школе, или, там, сигануть из окна, — просто Кларе не хотелось, чтобы я сидел один в квартире и мусолил в голове то, что произошло, пока мать не вернется.
Мать выбрала себе квартиру поменьше, чем у отца, и мне бы даже было тут комфортно, если бы не запах необжитого дома, где нет ничего сломанного, грязного или лежащего не на своем месте. Тут всё было так идеально, что мне делалось неуютно. Идеально не так, как в доме у дедушки — там всё объясняли старинная мебель и само присутствие Терезы, Маркоса и Исабель. В доме моей матери никогда не пахло потными футболками, под кроватью не скапливалась пыль и не было ни малейшей вероятности найти нестираный носок в углу или жвачку, прилепленную где-нибудь на дне ящика. Мать не так давно сюда переехала и в квартире, можно сказать, только ночевала. В отсутствие меня и отца беспорядку вход был запрещен. Мать могла спокойно заниматься своей йогой, купаться, завтракать проростками пшеницы — и квартира всё равно оставалась безупречно чистой. Когда я там бывал, я старался не нарушать статус-кво. А то мать бы посмотрела на меня и вздохнула. А потом еще раз. И еще раз.
Не знаю, что бы я делал в тот день без Клары на ультраправильной материнской базе. А так мы с ней развалились на плетеном диване на террасе и укрылись сверху одеялом, потому что стало холодать. Это была самая живая часть дома. Мать пыталась растить на террасе помидоры, но все четыре куста засохли. Я невольно улыбнулся, глядя на осунувшиеся стебли. И на сигаретные окурки, прикопанные в цветочном горшке; они свидетельствовали о страшном преступлении: как и отец, мать всё-таки не бросила курить. Она маниакально скупала эко-продукты — но у нее не хватало силы воли, чтобы отказаться от никотина, токсичных веществ и системных ядов. Полудохлые растения и перекопанная земля, в которой покоились останки сигарет, напоминали о том, что моя мать — живой человек. По крайней мере, более живой, чем кажется на первый взгляд.
С террасы открывался вид на город, усыпанный огнями, как праздничная елка в пошлом американском кино. Мы с Кларой долго молчали. У меня не шел из головы дедушка. Как мне было жить дальше, когда я знал, что всё, что о нем говорили, — правда?
— Когда твоей мамы не стало… как ты с этим жила?
Клара раскрыла рот, как будто собиралась что-то сказать, и закрыла. Подумала несколько секунд и наконец пожала плечами.
— Не знаю. Просто жила, и всё.
Потом я предложил посмотреть новое видео про фриков, которое мне попалось: пятнадцатилетняя девчонка возвращается с фестиваля неформатной музыки, а родители ее встречают в шапочках для душа и с лекарством против вшей наперевес. Перед ее приездом они на камеру рассказывали: они, значит, всю жизнь ей втирали, что она с ее друзьями — вшивые. И когда она вошла в дом, они, ухохатываясь, снимали ее реакцию. А хуже всего, что они выложили это видео и оно набрало кучу просмотров.
Мы посмотрели еще много роликов: про мужика, который играл на флейте и пукал в такт, про старушек, наряженных в тирольские костюмы, про детсадовцев, которые плакали навзрыд над мухой, которую прибила воспитательница… Время пролетело незаметно. Вернулась мать, Клара ушла домой. К этому времени я уже нашел в себе силы соврать и сказал матери, что мы с отцом поругались в хлам, потому что я не могу уже выносить его занудство. И что теперь хотят они того или нет, но у меня всё будет наоборот: стану жить у матери, а к отцу приезжать только время от времени. Я подкрепил хитрость, сказав, что Макс, психолог, посоветовал мне какие-нибудь перемены в этом духе, чтобы прийти в себя.
Мать была в шоке. Она позвонила отцу, и они долго разговаривали. Я места себе не находил: я не сомневался, что отец уже поговорил с дедом и теперь мать узнает, что на самом деле произошло. Может быть даже, она уже знает о существовании письма с признанием и заставит меня вернуться к отцу. Но оказалось, что я ошибался. Отец попросил дать мне трубку.
— Сальва, а из-за чего ты сегодня так кричал? Что случилось? Почему ты ушел? Пожалуйста, объясни, потому что я ничего не понимаю. Опять что-то в школе произошло? Если что, ты рассказывай, пожалуйста.
Дед не звонил отцу. И отец ничего не понял, потому что не знал, что я прочитал письмо. Что ж, я не собирался ему об этом рассказывать. Пусть дед сам рассказывает, если хочет. А я просто хотел, чтобы меня оставили в покое. И еще долго не видеть ни деда, ни отца.
— Папа, я устал уже от вас с дедушкой. Поживу пока у мамы.
— Но, Сальва…
— Даю маму.
Я протянул телефон матери и перестал слушать. Не знаю, о чём они там говорили, но в итоге сошлись на том, что несколько дней мне можно так пожить.
Поужинать я так и не поужинал, так что мать разморозила вегетарианских бургеров и овощной суп. За столом она говорила обо всём подряд, кроме деда, меня и отца. В кои-то веки
